Кто-то просит прощения - Панов Вадим Страница 22

Ляпа кашлянул, с трудом заставил себя перестать смотреть на Кристину и спросил:

– А если Света захочет уйти?

– А ты захочешь остаться?

– Наверное…

– Тогда ты сам решишь, что будешь делать, если твоя женщина захочет уйти. – Шумахер выделил голосом слово «твоя». – Но билет на шоу у вас общий.

– Я понял, – кивнул Ляпа. – Понял…

Или остаются вместе, или вместе уходят.

Он бросил взгляд на Кристину, затем на Юлю, она, в отличие от Кристины, даже не стала завязывать балахон, и медленно пошёл к раздевалке.

– Дурак, – очень тихо сказал Бочка.

Шумахер поморщился и в тон ему произнёс:

– Сфотографируешь меня со Светой.

– Ты сдурел? – не сдержался Бочка. – Мы здесь не снимаем!

– Это фотки – только для меня, и чтобы Света знала, что они есть. Иначе она точно больше не появится.

Бочка понял, что Шумахер окончательно закусил удила, угрюмо кивнул и уточнил:

– Но мы ведь их сотрём?

– Главное, чтобы Света знала, что они есть, – повторил Шумахер. – В этом смысл.

А потом можно и стереть – когда всё зайдёт достаточно далеко. Но оставался вопрос – зайдёт ли? Потому что единственное, чего Бочка точно не собирался позволять другу, так это насилие. На этом Бочка стоял твёрдо.

– Ты уверен, что у вас сладится?

– Уверен. – В голосе – ни грана сомнений. – Сейчас этот… дурак… как раз её уламывает. Для меня. И для тебя тоже. – Шумахер улыбнулся и крепко поцеловал подошедшую Кристину. – Ты молодец.

– С Ляпой было неплохо, – промурлыкала в ответ девушка. – И ему явно меня не хватило.

– Я не хочу здесь оставаться, – прошептала Света, вцепившись в руку Ляпы. – Не хочу.

– Да почему?

Девушка передёрнула плечами, и её голос стал ещё более нервным:

– Ты что, не понимаешь, что здесь будет?

– Шабаш, – пробубнил парень. – Типа…

– Типа в конце все перетрахаются, как кролики, это же очевидно, – закончила Света. – Я читала про такие шабаши, я знаю! – Она вдруг осеклась, чуть отстранилась, внимательно глядя Ляпе в глаза, и осторожно поинтересовалась: – Или ты этого как раз и хочешь?

– Я…

– Хочешь или нет? – с напором спросила девушка, сжимая его руку очень-очень крепко.

– А ты хочешь? – нашёлся он.

– Что? – опешила Света. И хватка её ослабела.

– Ты давно поняла, что нас ждёт на шабаше, но всё равно приехала, – продолжил Ляпа, глядя своей девушке в глаза. – И даже переоделась.

– Ты тоже переоделся.

– Ну и что?

– То, что я в белье, а ты?

– Я переодевался с мужиками, – выкрутился Ляпа. – Они разделись, и я не мог… не мог по-другому…

– Они действительно настолько важны для тебя?

Света отпустила руку молодого человека и теперь просто стояла рядом. Совсем рядом. Но уже не касаясь его.

– Они… Мы здесь в гостях, – произнёс, после короткой паузы, Ляпа. – Мы просто смотрим, наблюдаем. Если нам что-то не понравится – уходим. Это я тебе обещаю: мы ничего не сделаем, если нам не понравится.

Он выделил «мы» и «нам» и добился того, что девушка вновь его коснулась – положила ладонь на грудь и предложила:

– Давай уйдём прямо сейчас.

– Подождём, когда всё начнётся. Убедимся, что ты права, и тогда уйдём. – Тон парня показывал, что это – единственный компромисс, на который он согласен. – Если всё действительно будет так, как ты говоришь, я здесь не останусь. Мы аккуратно и незаметно уйдём.

– Незаметно?

– Они будут слишком увлечены друг другом.

– Хорошо. – Девушка помолчала. – Почему они важны для тебя?

– Я… я чувствую здесь силу, – ответил Ляпа, развернулся и пошёл к алтарю.

Света вздохнула, положила их рюкзаки и кроссовки у самого края раздевалки, чтобы долго не искать, и медленно побрела в зал, из которого уже доносилась тихая музыка.

Которая постепенно становилась громче.

И проникала всё глубже и глубже. Проникала ненавязчиво, аккуратно, мягко, но неотвратимо. И наполняла собой душу. Идеально гармонируя с легчайшим ароматом благовоний, которые Бочка разжёг в курительнице, и молитвой, которую, стоя перед алтарём, громко читал Шумахер. Читал, держа в руке жёлтый лист, возможно даже, настоящий пергамент, хотя Света в этом сильно сомневалась. Читал так, что не оставалось сомнений – не в первый раз. И текст знает наизусть, а пергаментный лист в руке нужен ему для страховки и создания законченного образа.

Впрочем, все сомнения Светы – и в том, что в руке Шумахера настоящий пергамент, как и в происходящем вокруг – постепенно рассеивались. Полумрак, благовония, молитва, музыка, благожелательные взгляды, уверенное обещание Ляпы, что они уйдут в любой момент, когда захотят, мягкие прикосновения окружающих… Атмосфера обволакивала душу нежной мягкостью, убаюкивала обещанием изысканных наслаждений, расслабляла, дозволяя принимать чужие улыбки искренними, а чужие прикосновения – ласковыми.

Очень незаметно туманила голову, заставляя считать неважным всё, что мешало принимать происходящее вокруг. Делая важным только то, что здесь и сейчас.

– Сделай глоток!

В руках у Светы вновь оказалась металлическая чаша с густым вином. В первый раз Бочка пустил её по кругу в самом начале церемонии, и тогда девушка, в отличие от остальных, лишь пригубила напиток. И Ляпе не позволила приложиться как следует. Сейчас же она с жадностью припала к чаше и сделала два больших глотка.

«Остановись!»

Голос разума звучал очень тихо, едва угадывался, но тем не менее заставил девушку оторваться от чаши.

«Что я творю?»

Ещё ничего, но душу наполняет предвкушение праздника, упоительное ожидание чего-то совершенно незнакомого… запретного… сладкого… острого… обещающего полную свободу и абсолютное раскрепощение… ради удовольствий…

«Что я творю?»

Слова и музыка продолжают звучать, но после того, как чаша прошла по кругу второй раз, стоящие на коленях адепты, которые до сих пор сохраняли небольшую дистанцию, начали от неё избавляться. Пример подала Юля – тесно прижалась к Игорю, а он мгновенно запустил руку под балахон жены. Причём так запустил, что тонкая ткань балахона собралась выше бёдер Юли. И кроме Игоря, гладить женщину принялся Бочка. Света замерла, а в следующее мгновение почувствовала, что её шею обнимает чья-то тонкая рука, повернулась, увидела улыбающуюся Ангелину, тихонько выдохнула… и ответила на жаркий, очень страстный поцелуй в губы.

«Что я творю?»

Что-то незнакомое. Что-то запретное. Что-то сладкое. Что-то острое. Что-то такое, чего нельзя делать, но и нет сил противиться желанию. Слова, благовония, музыка, руки… дерзкие руки… жадные губы… Света не может от них оторваться, не может не обнять Ангелину и видит, как с плеч Кристины спадает балахон и Ляпа впивается губами в тёмный сосок большой груди девушки.

Запретов больше нет. Есть только руки, которые ласкают её тело. Губы для поцелуев. Ещё одни руки… их прикосновения такие нежные… ласковые… ещё одни руки помогают освободиться от балахона…

– Это неправильно… – шепчет Света.

Ангелина расстёгивает на ней бюстгальтер. Света извивается в томлении, выгибается, окончательно погружается в музыку, благовония, слова… путается в них… проваливается в них… в их упоительное обещание… в их восхитительное исполнение… проваливается с головой… чувствуя только негу… вкушает ласки и ласкает сама… И находит себя на алтаре. Запрокидывает голову и утыкается взглядом в чёрные глазницы козлиного черепа. А пентаграмма, кажется, пылает адским пламенем. Козёл смеётся и нетерпеливо требует продолжения.

«Какого продолжения?»

Спрашивает себя Света и слышит голос Шумахера:

– Приветствуем наших новых адептов! Друзей и соратников, готовых встать рядом с нами. Отринувших правила. Презревших законы. Плюющих на крест и отдающих себя нашему Господину!

«Новые адепты? Мы отдаём себя какому-то господину? Что происходит?»

Вокруг все голые и она – голая, распластана на чёрном камне, неприлично разведя в стороны ноги. Распалённая, потная, жаждущая…