Опасные тени прошлого - Елена Владиславовна Асатурова Страница 22

По тому, как Анна тяжело вздохнула, было понятно, что чувства ее к бывшему жениху не остыли до сих пор.

– Анна, а вы раньше встречали эту женщину? – спросил я.

– Нет, никогда. Я же сначала думала, что он с этой москвичкой, которой мастерскую сдал, закрутил. Она молодая, интересная. Я ее видела однажды, когда Миша ключи передавал. Но эта женщина взрослая, мне даже показалось, что она старше его.

– Вы смогли бы ее узнать?

– Не знаю. Я далеко стояла, за соседским забором спряталась. И что странно: она была в темных очках – это рано утром-то. Нет, вряд ли узнаю. Да вы сами у Михаила спросите, с кем он сейчас.

– Конечно, Анна, спрошу. Вы мне очень помогли. – Я попрощался и оставил ее грустить о несбывшихся надеждах на крепкий брак с Мирошкиным.

День клонился к вечеру, который обещал быть уже по-летнему теплым. Я отправился к Кире, чтобы встретиться с ее клиентом, ортопедом. На самом деле я прекрасно понимал, что эта беседа – просто предлог еще раз увидеть девушку. Но не воспользоваться им не мог.

У дома на Крестовой я оказался раньше, чем предполагалось, и присел на лавочку перед подъездом, чтобы быстро записать в блокнот собранные сегодня сведения. И вдруг услышал знакомый голос, легкий смех, стук каблучков по асфальту. Во двор вошла пара – Кира в каком-то воздушном платье и белом пиджачке под руку с высоким красивым мужчиной, похожим на киноактера. Они оживленно переговаривались, когда Кира заметила меня и как-то смущенно воскликнула:

– Игорь Анатольевич, я совсем забыла о том, что вы должны прийти. Извините! Познакомьтесь, пожалуйста, с нашим гостем, преподавателем истории из Польши, – представила она своего спутника.

– Борис Левандовский, к вашим услугам, – широко улыбнулся тот.

Эх, не нравится мне все это! Что-то вокруг этой девицы крутится слишком много народа! И внимание полиции мне совсем ни к чему. Надо быть осторожнее, чтобы не выдать себя. Но недолго им осталось веселиться, приближается мое время. Пора отдавать долги…

Воркута, октябрь 1979 года

– Ну что, опять нажрался как свинья? И где ты только деньги берешь на эту водку проклятую, ирод?! Мне детей нечем кормить, до получки еще неделя, а в кошельке пусто.

Мать уже не кричала, как обычно, на весь дом, а горестно всхлипывала, вытирая слезы попавшимся под руку старым кухонным полотенцем. А отец что-то невнятно бурчал в ответ, покачиваясь на колченогой табуретке у кухонного стола, накрытого выцветшей клеенкой.

В такие моменты они с братом прятались в чулан или, как сейчас, в спальне за шкафом, чтобы не попасть под горячую руку, и сидели тихо как мышки. Накатывало чувство страха и беспомощности.

В их доме все было старым, ветхим, давно требовавшим починки или замены. Печка чадила, отчего даже одежда пропитывалась ее горьковатым запахом. Мать, вечно усталая, рано постаревшая, работала на хлебокомбинате, и только благодаря этому семья не умирала с голода. Иногда ей удавалось принести домой полбуханки бракованного хлеба, еще теплого и ароматного, который она делила между дочкой и сыном. Придя со смены и отдохнув пару часов, она спешила в общежитие шахтеров, где мыла полы, чтобы заработать лишние рубли.

Отца уволили с шахты после аварии, в которой он серьезно повредил руку, дали крошечную пенсию, и он «запил горькую», как говорила соседка, тетка Зина. Тратил на выпивку не только свои пенсионные рубли, еще и тащил из дома все, что можно было продать или поменять на бутылку. Даже новенький фотоаппарат «Смена», которым дочь наградили в школе за победу на соревнованиях, он умудрился пропить…

Минька еще маленький – ему и пяти нет, ничего не понимает, а вот ей и мать жалко, и себя: все девчонки в классе к зиме в новых теплых шубках, а она в старом клетчатом пальто на ватине, перешитом из соседкиного. И спасибо Зинке, что отдала, а то бы замерзать ей без зимней одежды. А Воркута – это вам не Крым, здесь и летом бывают заморозки, а уж с ноября по март и вовсе холода, минус сорок не редкость. У малого вон валеночки прохудились, надо подшить. Но и отца тоже жаль. Это он сейчас весь какой-то помятый, седой, немытый, с всклокоченными волосами, да еще правая рука висит плетью. Хорошо хоть приловчился дрова левой колоть. Но она-то помнит его совсем другим – сильным, крепким, заботливым.

Братишка задремал, прижавшись к ее боку, и мирно посапывал. А она подумала: как было хорошо раньше, как любили они с отцом вечерами рассматривать старые фотографии, хранившиеся в коробке из-под единственных маминых выходных туфель, и разговаривать.

Вот папка совсем молоденький, в военной форме – это его корреспондент на фронте снимал, после ранения. На обратной стороне надпись: «Дрогобыч, август 1944 года». Он ей рассказывал, что был дважды ранен, и все в ту же правую руку. Может, потому она и отказала после аварии.

А вот ее любимое фото – мама, молодая, улыбающаяся, с густой косой через плечо и букетом полевых ромашек, в белом платьице. Рядом отец – в темном костюме, галстуке, серьезный и даже суровый, держит маму под руку. Она рядом с ним как девочка. А он, хоть и выглядит намного старше и морщинки у глаз видны, но красив и статен. 15 мая 1968 года – день, когда они поженились.

Или вот еще – мама держит на руках кулек, перевязанный лентой. «Июнь 1970 года. Родилась наша доченька», – написано маминым беглым почерком. А вот она сама идет в первый класс в новой школьной форме, с блестящим ранцем, рядом гордый папка с охапкой астр. Вот Минька – совсем карапуз-голышок…

Но больше всего она любила разглядывать две фотокарточки.

Одна совсем старинная, уже пожелтевшая, с помятыми уголками, на твердом картоне. Завитушки по краям, на другой стороне надпись: «Универсальная фотографiя С. Гиллера, Ръбнинск. Негативъ сохраняется». А на снимке на фоне какой-то торговой вывески стоят, обнявшись, молодые мужчины, слева – в военной форме, с волевым строгим лицом, справа – в необычном, по моде тех лет, пиджаке (папа говорил – «в сюртуке») и с усиками. Один из них удивительно похож на ее папку. «Конечно, это же твой дед, мой отец, мы с ним были на одно лицо», – смеялся тот. «А я похожа на тебя, правда ведь?» – всегда спрашивала она, и