Море смерти, берег любви - Светлана Владимировна Успенская Страница 22

– О да! – ответила она и замолчала.

Мы болтали с ней о тех малозначительных пустяках, которые зачастую кажутся важными. Норд лежал у ног Кэтрин и преданно буравил ее своими бархатными глазами, трепетно следя за каждым ее движением.

Мне нравилось слушать ее. Я улыбался, смотря на нее со странной, ранее незнакомой нежностью. Она так мило произносила слова, едва заметно коверкая их, подчас так странно строила предложения – русский язык в ее устах звучал какой-то неземной, необыкновенной музыкой, романтичной и сладкой.

Она неохотно, уступая моему любопытству, рассказала о себе. Я узнал про ее предыдущую жизнь вкратце, пунктиром: училась в университете, потом работала в газете, ездила по всему свету с репортёрскими заданиями, была в Мексике, в Африке, в Индии и в Японии.

– Мои предки из Японии, – сказала она.

Я не удивился этому, в ее облике сквозило что-то восточное: цвет и разрез глаз вполне европейские, как и черты лица, но уголки век совсем чуть-чуть поднимаются к вискам, как крылья бабочки, и волосы как у японок с картин Хокусаи: черные, гладкие, блестящие. Я вспомнил рисунки из сборника «Эротическое искусство Востока» и чуть было не покраснел от своих мыслей.

– Мой отец наполовину японец, – пояснила Кэтрин. – Он и мама погибли в автокатастрофе.

– Значит, у тебя нет никого из близких в Америке? – участливо спросил я.

– У меня в Америке есть друзья, у меня есть дом, у меня есть работа. Я счастлива.

– А любимый человек у тебя есть в Америке? – бестактно спросил я и тут же одернул себя – куда лезешь, дурак.

Но Кэтрин спокойно ответила, как будто речь шла о том, есть ли, например, у нее дома кошка:

– Нет, сейчас я не имею бойфренда. Это место не занято.

Ее слова я истолковал как приглашение к действию…

До глубокой ночи я рассказывал ей о своих путешествиях, о своих друзьях и о нашей Шестой бригаде, с детской хвастливостью упоминая о том, что был ее последним фюрером. Она улыбалась, когда я описывал наши приключения, полночные гонки на мотоциклах, возню с трофейным оружием и самопальными мундирами «от Ленки Божко». Она восторженно блестела глазами, когда я живописал все фазы борьбы с бандой Касьяна, и согласно кивала, когда я втолковывал ей, что никакого антикоммунистического пафоса в нашей бригаде и сроду не водилось – так просто хотелось повыпендриваться перед сверстниками, пощеголять красивой формой, попугать оружием. В самом деле, ведь не красноармейцами же нам представляться – и так нам усердно и в школе, и дома вдалбливали в головы, что мы, юные ленинцы, продолжатели их дел. К тому же почти всем шла строгая черная форма, перехваченная на талии портупеей, галифе, высокие сапоги – даже увалень Савоськин казался в ней похожим на человека.

– Савоськин? – переспрашивала Кэтрин, сосредоточенно морща лоб.

– Ну, такой высокий, плотный, – описывал я Эдика, – он еще стоял через пару человек слева от тебя…

– Не помню. – Она недоуменно пожимала плечами и продолжала внимательно слушать меня.

И мы продолжали болтать дальше.

Иногда Кэтрин переспрашивала непонятные ей слова, интересовалась, не читали ли мы книгу о тайной истории Третьего рейха Луи Повеля и Жака Бержье «Утро магов», не были ли связаны с газетами профашистских организаций и с «коричневыми» организациями за рубежом. Я отвечал ей, что тогда, больше десяти лет назад, в доперестроечную эпоху подобного чтива еще не было, о фашистах мы почти ничего не знали, а придумывали всё сами, насмотревшись фильмов о войне.

В конце моего рассказа Кэтрин стала серьезной и задумалась, прищурив глубокие потемневшие глаза. Не отрываясь, она смотрела на колеблющееся пламя свечи. Тени на стене испуганно дрожали. Я осторожно тронул ее руку. Кэтрин вздрогнула.

– Что с тобой? – спросил я, глядя не ее четкий профиль.

– Ничего. – Глаза с пляшущим в глубине зрачка пламенем свечи остановились на мне, как будто пытались проникнуть в мозг. – Я сейчас подумала, что… Ты знаешь, такие игры обычно не заканчиваются хорошо.

– Почему? – Я едва заметно улыбнулся – она хотела сказать «добром не кончаются» или «заканчиваются плохо». Ох, эти милые ошибки в русском языке! – Почему, интересно, они «не заканчиваются хорошо»?

– Потому что они заканчиваются плохо. Иногда – очень плохо, – произнесла она не допускающим возражения тоном.

Я тщетно пытался спрятать скептическую улыбку.

– Не смейся, – сказала Кэтрин очень серьезно. – У нас, в Штатах, людей, которые запятнали свое имя «красно-коричневыми» связями, в приличных домах даже на порог не пустят, не возьмут на работу в государственные учреждения, в крупный банк или на биржу. У нас это – дурной тон.

– У нас это тоже не приветствуется, – подтвердил я, – но, господи, это же была шутка малолетних придурков, которым нечего делать! Кто в наше время обращает на это внимание? Тем более сейчас, когда кругом такой бардак!

– Не знаю, не знаю, – с сомнением протянула Кэтрин. – И это в вашей стране, где столько жертв и от «коричневого» режима, и от «красно-коричневого»… Кажется, в один прекрасный день всё это может вызвать большой резонанс, если внезапно всплывёт на поверхность.

– Каким образом? – спросил я. – Слабо представляю.

– Ну, подумай сам, – медленно сказала Кэтрин, сосредоточенно глядя на огонь оплывавшей свечи. – Возьмем, к примеру, недавний случай – гибель банкира Абалкина. Если информация о том, что директор крупного банка состоял в профашистской организации, попадет в газеты – это может вызвать большой общественный и даже экономический резонанс.

– Каким образом? – ухмыльнулся я. – Всем, ну или почти всем, известно, что Абалкина убрали близнецы или их сподручные. Обычные криминальные разборки – что-то они там не поделили между собой.

– Ну, это еще, как говорится в хорошей русской поговорке, вилами по воде писано… А каким образом достичь желаемого резонанса – могу объяснить.

– Будь добра, – хмыкнул я.

– Например, информация о членстве Абалкина в «коричневой» организации, пусть хотя бы молодежной, попадает в прессу. Естественно, те круги, которым банк Абалкина мешает спокойно функционировать, или его конкуренты мгновенно поднимают вой: мол, наш, русский, банк финансируется западными профашистскими организациями, и истинная задача теневых владельцев банка – дестабилизировать обстановку в стране и вызвать правительственный переворот, который приведет к власти «красно-коричневые» круги… Такая информация даже не потребует документального подтверждения – вся ее суть в моральной подоплеке.

– Ну и что? – Я недоуменно пожал плечами.

– А вот что. – Кэтрин, скрестив на груди руки, медленно прошлась по комнате. – Правительство беспокоится из-за шумихи, отзывает часть кредитов от банка Абалкина или вообще решается временно отобрать лицензию на проведение финансовых операций – впредь до