Александр Гуров - Исповедь «вора в законе» Страница 23

К нашему разговору, как я заметил, прислушивался и кое-кто из блатных, лежавших на соседних нарах. Еще бы — запахло жареным.

— Ответить, конечно, могу, — сказал я, стараясь не терять спокойствия и на ходу придумывая, как лучше выкрутиться. — Шьют кражу по 89-й, в крупных размерах. За это, если Кодекс читал, большой срок могут дать. А улик нет. Но ты им пойди, докажи, что «замели» незаконно. Вот и решил накатать «ксиву» прокурору…

Серый осторожно меня перебил, изобразив на своем гладко выбритом худосочном лице интеллигента подобие улыбки:

— Да ты на меня не обижайся, Валентин. Объяснил бы сразу, разговора бы не было. А то ведь не я один так подумал.

— А насчет объяснить я тебе вот что скажу. Ты кто — вор?

Усатый помялся:

— Да нет, пока хожу в «фраерах».

— Подтвердить можешь?

— Могу. Есть тут два «мужика», в соседней камере. Покажу на прогулке.

— Ну ладно, верю. А о Лихом, ответь мне, слыхал?

— Приходилось, как же.

— Его перед собой и видишь.

— Понял. Беру все назад. Не врубился я…

— Ладно, извиняться не надо. Но воровские правила ты, видать, подзабыл. Одно я тебе напомню: тот, кто «в законе», отчет держит перед ровней. И то — на сходке.

— Слыхал ты, Серый, что батей сказано?! — Леха потряс кулаком перед самым его носом. — Ладно, не дрейфь, сегодня бить не буду. Для начала мы тебя ущемим морально. Видишь, в том углу, где параша, пустая койка. Сматывай одеяло — и туда. Может, освежишь свои мозги дезодорантом. А мы доливать будем.

— Зря ты, так, Леха, — вступился я за Серого. — Он все же «фраер». После вора — второй человек. А ошибку, я уверен, учтет.

— Спасибо, Лихой. Исполню все, что скажешь, не будь я «фраером».

И все же чем-то он мне не понравился. Не верил я в его искренность.

Пока мы выясняли отношения с Серым, в другом углу камеры шпана резалась в карты. А через койку от нас кто-то из блатных показывал молодым ребятам, как играют в наперсток. Вернее, как надувают дураков.

— Обставить «клиента» проще пареной репы, не то что, к примеру, в «три листика», — поучал он их, заметно шепелявя, у него, видно, кто-то из надутых повыбивал половину зубов.

К шулерам и прежде не было у меня особой симпатии — повлияла «школа» Короля. А наперсточников, выплывших из забвения в последние два-три года, считаю вообще скудоумными жуликами.

Леха, как видно, тоже был «по другой части».

Мы с ним немного посидели молча. Потом он достал из-под койки два больших апельсина — презент с воли от какой-то своей поклонницы, один протянул мне.

— А знаешь, Лихой, за что меня взяли, — сказал он неожиданно. — Чувиха одна знакомая, Ирка, еще когда в школе учились, прохода мне не давала, все целоваться лезла. А мне не нравилась — другую любил, и притом взаимно. Ирку же от себя гнал, один раз аж врезал, чтоб не лезла больше. Ну, потом… Загремел я на два года за хулиганку — обшманали одного прохиндея по пьяному делу. Этим летом вернулся из зоны. Светка — ну, та, с которой встречался, — замуж вышла, уехала. А Ирка тут как тут. Зовет к подруге в гости. Ставит бутылку, наливает целый стакан: «Пей, посмотрю, какой ты мужик». Сама тоже хватила малость. А после, закусить не дала, — хватает за джинсы и на диван тащит. Ну, сам понимаешь, пришел-то голодный. Подруга, та тихонько на кухню вышла. Потом уж я понял, что все у них было так задумано. Только вошел во вкус, Ирка подо мной как завопит: «Насилуют!..» Подружка врывается, тоже что-то кричит. Ну, я свое дело сделал — стесняться не стал… Думал, они так подшутили. Для нас, молодых, на бабу залезть — это сейчас, что плюнуть. Проблемы нет. А Ирка мне потом: «Мотай отсюда, Лешенька. Если же будет что не так — не обессудь. Хотела тебе отомстить за прошлое»… Ну, и опять же не думал я, что способна она на такую подлость. Через два дня вызывают в милицию. Подала заявление, что я, мол, ее изнасиловал. И есть свидетель… Да если бы знал — удушил бы на том же диване. А теперь — кто поверит судимому. Родители, и те сомневаются…

— Тяжелый случай, Леха. Тебе хороший адвокат нужен, а то загремишь лет на шесть. И вот что, напирай на отсутствие ссадин, синяков, рваной одежды — тоже помогает.

— А у тебя, Валентин, было что-нибудь такое, — ну, похожее.

— Такого не было. Про первую свою любовь рассказать могу.

— Ну что ж, трави. Интересно, какая она раньше была, любовь-то.

Исповедь. Воровская любовь

Валентин Король, мой первый наставник, по-прежнему «отдыхал» в психбольнице. Я же в это время «трудился» по карманке в «бригаде» — с Шанхаем и его женой Блюмкой. У Шанхая я постигал искусство «писать» — резать карманы и сумки «мытьем» — специально приспособленным для этой цели лезвием к безопасной бритве. Одну его половинку обматывали пластырем или изолентой, чтобы удобней было «писать» и чтобы во время «работы» случайно не поранить пальцы. Такое лезвие называли «заряженным».

Шанхай достиг в этом деле совершенства. Я многое у него перенял, и потому считаю его после Короля вторым своим учителем. Впрочем, и Блюмка «писала» так, что многие из профессиональных воров могли бы позавидовать.

Шанхай и Блюмка чаще всего работали «мытьем», а я принимал от них «пропуль» — украденные деньги. Иногда менялись.

В тот день мы втроем «держали трассу» на трамваях 2-го, 38- и 46-го маршрутов, «обслуживая» те перегоны, что с разных сторон вели к Перовскому рынку. Этот район и эти три «марки» выбрали не случайно — людей здесь и утром, и днем всегда было полно… И продавцов, и покупателей, нередко с большими деньгами.

«Выкуп» оказался приличным, зашли в кафе перекусить, здесь же поделили деньги. Каждому члену «бригады» выдавалась равная доля, независимо от того, сколько он «выкупил» (украл). У карманников это был закон, он и по сей день существует.

Потом мы с Шанхаем доехали до Курского, чтобы там пересесть на электричку. Наша «блатхата» была в Люблино. Блюмка осталась в Москве — решила зайти к родителям.

Стоим на платформе в ожидании поезда. Время вечернее, люди едут с работы, пассажиров много.

Тут я замечаю (глаз-то уже наметан!), как молоденькая, очень красивая девушка расстегивает у прилично одетой дамы сумку, ловко вытягивает оттуда деньги и незаметно передает «пропуль» подельнице. И обе спокойно, не торопясь, отходят — будто прогуливаются по платформе.

Молодцы, ничего не скажешь. Я незаметно толкаю Шанхая в бок. — «А та, чернявенькая, что «дрожжи снимала», хороша, правда?..» «Да, маруха-цветочек, — отвечает Шанхай. — Не будь на свете моей Блюмаши, я б ее взял». — «Брось шутить, Шанхай». — «Какие шутки! Скажи уж, заиграл у мальчика. Коли так — давай познакомлю». — «Не опошляй, я и сам могу. Понравилась она мне, но по-другому». — «Втюрился, значит».

Подошла электричка, и мы сели в тот же вагон, что и эти две девушки. Но со знакомством пришлось повременить. Девушки, как мы сразу поняли, решили и здесь «поработать».

Они протискиваются в середину вагона, и мы за ними, стараемся не показать вида, что наблюдаем.

После Москвы-второй пассажиров стало еще больше. Вот тогда-то и начали они «работать». Но та, белолицая, с большими темными косами, нас все же усекла. Едва заметно подмигнула подруге, и они стали по-тихому уходить, оказавшись вскоре в разных концах вагона. Я побоялся, что упущу девушку с косами, и пошел за ней.

Настиг уже в тамбуре. Дверь в соседний вагон наглухо перекрыта чьими-то мешками, и убегать ей некуда.

Подхожу и — что это? Чувствую, как от волнения дрожат коленки и во рту какая-то сухость. Но отступать поздно. Пересилив себя, говорю первое, что приходит в голову:

— Девушка, вы с работы едете?

Она смущенно улыбается, поправляет косы, которые двумя темными струями стекают куда-то вниз.

На ней красивый цветной сарафан, поверх которого сиреневая воздушная кофточка. В руке — сумка из крокодиловой кожи, последний крик моды.

— А вы, молодой человек, со всеми так знакомитесь?

— Нет, только с вами, — отвечаю ей, постепенно приходя в себя. — Да вы не бойтесь. Мы с другом в том же цехе трудимся, что и вы со своей подружкой. Может, в кино пойдем?

Спросил, и опять оробел. А вдруг откажется?

— Какой вы прыткий. — Она опустила глаза, видно тоже смутившись. — Ну что ж… пойдемте. Только подругу мою возьмем.

— А у меня друг. Можно узнать, как вас зовут?

— Отчего же… Роза!

Шанхай и подруга Розы успели уже протиснуться в наш тамбур и стояли рядышком, делая, однако, вид, что не слышат, о чем мы говорим. И только после того, как услышали, что мы с Розой договорились пойти в кино, подошли к нам. Я познакомил Розу с Шанхаем, а ее подруга — тоже скромная, симпатичная, хотя и не в моем вкусе девушка, сама протянула руку сначала Шанхаю, потом мне:

— Аня.

…Мы попали на фильм «Трансвааль в огне». Пока шла картина, я не столько смотрел на экран, сколько на Розу, любуясь ею и чувствуя, что с каждой минутой все сильнее влюбляюсь. Она, конечно, это заметила, и время от времени я тоже ловил глазами ее мимолетный застенчивый взгляд.