Юлия Шилова - Золушка из глубинки, или Хозяйка большого города Страница 23

— Я же тебе сказал, что это контрастный душ. Он полезен.

Пока я вытиралась махровым полотенцем, Дима сходил в комнату и принес мне ночную рубашку.

— Это рубашка моей мамы, надень.

— А что будет, когда твоя мама увидит, что ее рубашку кто-то надевал?

— Ничего она не узнает. Я рубашку в машинку кину и все.

Одевшись, я вернулась в большую комнату и подошла к камину. На камине стояла фотография молодой и симпатичной девушки, держащей в руках букет чайных роз.

— Это твоя невеста?

— Невеста, — пробурчал Дима и перевернул фотографию лицевой стороной вниз.

— А что ты ее прячешь? Она милая — у тебя хороший вкус. А может быть, и не у тебя, а у твоих родителей. Поженитесь, она нарожает тебе детей, будет прекрасной матерью и образцово-показательной женой. С ней будет не стыдно показаться в обществе, потому что она — эталон женской красоты и мудрости. К вам в дом будут приходить гости и приятно проводить время в вашей компании: пить дорогие напитки, слушать классическую музыку, мило беседовать.

— Послушай, заткнись, — перебил меня Дмитрий. — Сделай одолжение, иди спать.

— Хорошо, только покажи, где спальня, а то в твоей квартире заблудиться можно.

— Я буду спать в своей комнате, а ты в комнате для гостей. Я думаю, что тебе завтра особо торопиться некуда, поэтому предлагаю хорошенько выспаться.

— Торопиться мне и в самом деле некуда.

Проводив меня в комнату для гостей, Дима показал мне на кованую кровать и сказал довольно сухо:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — буркнула я и нырнула под одеяло.

— Тебе ночник оставить?

— Оставь, если электричества не жалко.

— А что мне его жалеть?! Жги, сколько хочешь.

— Но оно же денег стоит!

— Да сколько оно там стоит?!

— Недешево. Хотя у нас с тобой разные представления о том, что дешево, а что дорого. В моей семье с этим делом очень строго. У нас во всем строжайшая экономия. Свет нынче дорогой. Нельзя, чтобы нагорало слишком много.

— А в нашей семье мы на электричестве не экономим.

— Ты пошел спать? — тихо спросила я и удивилась тому, какие мягкие и душистые подушки лежали на моей постели.

Покурю и тоже спать лягу. Ладно, давай не безобразничай. Ложись на бок, ладошки под щеку и отбой.

— Ты со мной обращаешься как с ребенком.

— А ты и есть ребенок. Бестолковый, непослушный, упертый и своевольный ребенок. Если бы я был твоим родителем, то уже давно бы отшлепал тебя бы. Тебя ремнем не воспитывали?

— Пусть только бы попробовали!

— А зря! Мне кажется, что такие, как ты, по-другому не понимают.

— Зачем ты так? Меня бить не за что. Правда, один раз меня отлупили, но я потом месяц не жила дома — родители едва вернули меня обратно. Меня ремнем воспитывать бесполезно. Я, между прочим, постоять за себя могу. И за мать всегда заступаюсь, если отец выпьет и решит на нее руку поднять. Он при мне на нее даже не замахивается, потому что знает, что я уже выросла и могу защитить не только себя, но и свою мать.

— Ладно, спи, заступница. Приятных тебе сновидений.

Глава 10

Оставшись в комнате совершенно одна, я смотрела на ночник и слушала, как ходят старинные часы, стоящие рядом с большим комодом. Я вдруг представила, что я живу в этой семье, что это мой дом и моя комната. Я вообразила, что на стоянке меня ждет дорогая машина, в шкафу висит дорогая одежда, учусь я в самом престижном институте, и по окончании учебы меня ждет престижная должность, на которую без волосатой руки даже не стоит пытаться устроиться. У меня есть жених — сын известного чиновника, о котором часто пишут в рубрике «Светская хроника» и снимают различные телевизионные репортажи. Он и понятия не имеет, что такое вытрезвитель, задаривает меня дорогими подарками и балует зарубежными поездками. Наши с ним родители уже давно заключили сделку по поводу слияния двух капиталов, и наш брак — это удачное соглашение двух достаточно влиятельных семейств. Завтра я проснусь, а мой дом уже убирает горничная и колдует на кухне личный повар, которого выписали прямо из-за границы, предложив ему намного более выгодное условие, чем в том пафосном ресторане, в котором он работал до того, как попал на мою кухню. А затем придут мой личный парикмахер, массажист и визажист. Они будут колдовать над моим телом и лицом, потому что такие, как я, не могут выглядеть плохо. Стиль нашей жизни не позволяет подобных оплошностей.

Вновь посмотрев грустным взглядом на одинокий ночник, я ударила кулаком в стену и произнесла с вызовом в голосе:

— Придет время, и я буду так жить! Я обязательно буду жить так, как я того хочу! Пусть разобьюсь в лепешку, и пусть я потрачу на это всю свою жизнь, но придет время, и на моей улице будет праздник! В ЛЮБОМ ПОРАЖЕНИИ ЕСТЬ СМЫСЛ. ЛЮБОЙ, ДАЖЕ САМЫЙ ЖЕСТОКИЙ И НЕВЕРОЯТНЫЙ УДАР СУДЬБЫ ИДЕТ ТОЛЬКО НА ПОЛЬЗУ МОЕМУ ХАРАКТЕРУ. Кому-то в этой жизни все достается легко, без особых усилий, и они воспринимают это как должное, но это, увы, не мой случай. Если у меня в этой жизни что-то получится, то это мне будет слишком дорого стоить. Но я готова: я заключаю сделку с судьбой и бросаю ей вызов, потому что я готова заплатить за лучшую жизнь самую дорогую цену. Все, что со мной произошло, совсем не означает, что я отказываюсь от борьбы.

Посидев на кровати минут двадцать, я свесила ноги, обула мохнатые тапочки, стоявшие рядом с кроватью, и вышла из комнаты. В коридоре было темно и тихо. Заглянув в большую комнату, я убедилась, что там никого нет и, пройдя мимо родительской спальни, постучалась в комнату Димы.

— Дима, ты здесь?

— Что тебе нужно?

— Можно зайти?

— Заходи.

Поправив фланелевую ночную рубашку, я приоткрыла дверь и постаралась рассмотреть сквозь темноту, где находится Дмитрий.

— Ты что по дому шарахаешься? — спросил он, немного позевывая.

Дима лежал на кровати и курил сигарету, сбрасывая пепел в пепельницу, стоящую на прикроватной тумбочке.

— Не спится…

— Что это тебе не спится?

— Сама не знаю, в голове такая каша. А ты зачем прямо в кровати куришь?

— Я всегда так делаю — я же балкон открыл.

— Можно я немного с тобой посижу?

— Посиди.

Сев на краешек кровати, я послушно сложила руки на коленях и тихо сказала:

— Я заметила, что ты много куришь.

— И что дальше?

— Вредно же, сам знаешь.

— Не надо учить меня жить.

— И меня тоже — у тебя есть такая дурацкая привычка.

— Я хоть тебе умные вещи говорю. А ты…

— А что я?

— Ты своими размышлениями в такие дебри заведешь, мама родная!

— Я всего лишь сказала, что ты много куришь.

— Хочешь, потушу сигарету?

— Хочу.

Дима потушил сигарету, отодвинул пепельницу как можно дальше и сверкнул в мою сторону своими выразительными глазами. Этот взгляд подействовал на меня каким-то странным образом, и я протянула к Диме руки. Он мне сразу ответил взаимностью и потянулся ко мне всем своим телом. В этот миг, совершенно не сговариваясь, мы бросились в объятия друг к другу, словно истосковавшиеся влюбленные. Его поцелуи были горячими, руки — властными, а движения — смелыми и опытными. Вдруг Дима все же на минуту остановился и, отдышавшись, спросил:

— Ты уверена, что этого хочешь?

— Очень.

— А как же твое избитое тело? Тебе не больно?

— Когда ты меня касаешься, то нет, — прошептала я, не скрывая своего возбуждения.

— Чудная ты. Ты точно знаешь, что не будешь завтра об этом жалеть?

— Знаю, потому что я тебя очень сильно хочу.

А затем я сильно кричала, царапала ему спину и чувствовала яростные и сильные движения его крепкого тела. Мне хотелось его оттолкнуть, но он был непреклонен и, говоря мне ласковые слова, продолжал свое дело. Когда все закончилось, я вытерла слезы и прошептала:

— Господи, как больно-то. Я думала, что это приятно.

Не говоря ни единого слова, Дима освободил меня от своих объятий, сел на кровать и вновь закурил сигарету.

— Почему ты не предупредила меня о том, что ты девственница? — задумчиво спросил он, делая глубокую затяжку.

— А это имеет какое-то значение?

— Это имеет большое значение. Ты зачем своей девственностью раскидываешься?

— А что мне с ней, пожизненно ходить, что ли?

— Я думал, ты в постели хоть что-то рубишь. Я и представить не мог, что у тебя ничего ни с кем еще не было. А почему именно я? Тебе нет разницы, кто у тебя будет первым?

— Если бы мне было все равно, то я уже бы давно со своей девственностью распрощалась.

— А как же твой кавалер, завсегдатай вытрезвителя? Он что, с тобой не спал?

— Я ему ничего не позволяла.

— Надо же, какие мы гордые и порядочные! — Дмитрий включил ночник и посмотрел на меня удивленным взглядом. — А что ж вы с ним делали, если ты ему ничего не позволяла?

— Самое большое, что мы делали, — так это целовались. Тискал он меня и все. С другими спал, а меня берег. Всегда говорил, что за две недели до свадьбы мы это обязательно сделаем, чтобы в свадебную ночь простыни не пачкать. Правда, когда узнал, что я в Москву уезжаю, сразу захотел меня трахнуть, мол, все равно из Москвы шлюхой вернусь. Я не поддалась на эту провокацию.