Иори Фудзивара - Тьма на ладони Страница 23

— Послушай, — повернулся я к Охаре, — ты, кажется, на Асагая живешь? Поезда еще ходят. Нечего на такси разъезжать, пора экономить. Фонд социальной помощи у нашего профсоюза уже на нуле.

— Спасибо, что предупредили. Только я все равно вас провожу!

— Женщина! Перестань ко мне приставать.

— Ох, да нужны вы мне больно! Довезу и у дома высажу. Оставлять вас одного на улице сейчас просто опасно!

— Я в порядке. Лягу, высплюсь, а утром все пройдет.

— Да вы и до постели не доберетесь!

— Ну тогда на такси поеду. Скажу водителю номер квартиры, а он меня и до дверей донесет, если что… Что поделаешь — придется посорить деньгами в последний раз.

— Вот и хорошо. Я тогда поймаю машину и посажу вас.

— Я протестую! Слишком ужасная картина.

— Вы о чем?

— Молодая девушка грузит в машину шефа-каракатицу. Что люди подумают?

— Да то же, что всегда. Просто вы, как обычно, ни черта не помните. Скорей уж наоборот — это мне надо стыдиться такого начальника.

— Ладно, — вздохнул я. — Делай как хочешь. Мы поднялись по лестнице. Подъезд «Кагами-билдинга» выходил в переулок. Прохожих почти не было. В какой-то полусотне метров отсюда сверкал неон, и по большим улицам разгуливали толпы людей. А здесь — тишина, как в могиле. Я вгляделся в конец переулка и вспомнил:

— Эй, Охара!

— Что такое?

— Своего шефа-каракатицу тебе осталось терпеть всего пару недель.

Она склонила голову набок и улыбнулась:

— Ага, шеф. Если вы так говорите, значит, что-то задумали. Сейчас какую-нибудь гадость попросите.

— Мозги у тебя что надо. Не зря ты метишь в президенты большой компании. Боюсь, эта сказка вполне может стать былью…

— Да-да, вы мне уже посоветовали наняться в сыскное агентство. Кончайте лицемерить и выкладывайте, что вам нужно.

— Ступай обратно в бар.

— Это еще почему?

— Нипочему. Посиди там хотя бы полчаса и поболтай с этой парочкой о чем угодно. Что бы здесь ни происходило — носа на улицу не высовывай. И ни в коем случае в полицию не звони.

— Да о чем вы? Ничего не понимаю!

Я опять огляделся и посмотрел на нее. Времени почти не оставалось.

— Ступай обратно! — сухо приказал я. Вздрогнув от моего голоса, она помолчала, потом спросила:

— Только одно объясните.

— Что?

— Почему нельзя звать полицию? Во что вы хотите ввязаться?

— Об этом не спрашивай.

— Тогда я не двинусь с места! Я отвел глаза.

— Я увольняюсь по собственному желанию, — медленно сказал я. — И не хотел бы закончить карьеру за решеткой.

Охара не отрываясь смотрела на меня еще секунд пять. Потом отвернулась и молча спустилась в бар.

10

Проводив глазами фигурку Охары до самой двери, я вышел на дорогу и огляделся. Метрах в двадцати от меня темнели ограждения с табличкой: «Дорожные работы». Я медленно двинулся туда.

Несколько фигур, вынырнув из темноты, приближались ко мне, сужая кольцо. Первым заговорил тот, кто был дальше всех; приемчик такой старый, что я чуть не расхохотался.

— Господин Хориэ? Давненько не виделись! Судя по голосу, он был явно моложе меня. Да и манера речи не та, что во времена моей молодости. Все теперь утонченнее. Я бы сказал, даже в его профессии речь прогрессирует с каждой новой эпохой. Бот только душок от таких, как он, с годами не меняется. Даже бляха на груди сияет все так же ярко. Identity, как говорят американцы. Такое не пропьешь.

— А если и так, что дальше?

— А дальше, может, вместе прогуляемся?

— Извините, друзья. Я тут насморк схватил. Как-нибудь в другой раз.

— Если нужны пилюли — у нас их сколько угодно.

— Паленых пилюль не принимаю. А лучшее средство от насморка — здоровый сон. Тебе мама в детстве не рассказывала?

— Что это с тобой, папаша? Приличный салариман, а так грубишь…

Последняя фраза принадлежала кому-то из молодых. Судя по голосу — совсем новичок. Видать, пацана еще не коснулась лингвистическая эволюция. Я оглянулся на него:

— Много ты знаешь о салариманах. Уж им-то потяжелей, чем тебе…

«Хэ?!» — выдохнул парень. И вдруг ухватил меня между ног. Хватка неплохая, но по силе Майку не чета. Я отшвырнул его и бросился к ограждениям ремонтной площадки.

Куски разломанного асфальта. Кучи вырытой земли, вбитые колы, тонкий деревянный настил… Проломив фанеру каблуком, я принялся пинать деревянный кол. Чтобы выдернуть его из земли, мне понадобилось всего несколько секунд. Есть такой особый секрет — как вытаскивать из земли плотно забитые колы. Расшатай на миллиметр — дальше сам пойдет. То, что я вынул, плотно легло в ладонь и сразу напомнило мне школьные годы.

Ребята неторопливо приближались. Что может сделать старик с температурой под сорок, держа в руках деревянную палку? На осознание этого улетела еще пара секунд. Надеюсь, я ответил на это правильно. Возможно, я опять буду выглядеть не очень элегантно, но рассуждать об этом уже не осталось сил.

Зажав в руке кол, перемазанный глиной, я почувствовал, что перед глазами все опять поплыло. Сколько я еще выдержу? Тени приближались. Три метра. Два. Вот уже перед носом. На секунду замирают перед броском.

Колено вылетело вперед само — сказалась старая закалка. Один из них сунул было руку за пазуху, но тут же и успокоился. Я развернулся к следующему. Отразив удар, переключился на третьего. Тишину переулка вспорол треск ломающихся костей.

Я стоял, зажав в руке кол. Похоже, пара гвоздей, застрявших в колу, завершили дело. Я не помнил, как именно двигались мои руки. Более того: спроси меня, как это нужно делать, — я бы не объяснил.

Три человека с переломанными конечностями корчились передо мной на земле. Я наклонился. Сначала я осмотрел того, кто заговорил со мной первым. Не говоря ни слова, я проверил его пиджак. Отличный пиджак, сшит на заказ. Раз в десять дороже моего. Бумажник набит деньгами. Плотная пачка в двадцать или тридцать штук. Ни визиток, ни водительского удостоверения. Видимо, привез их сюда кто-то из двоих помоложе. Платиновая кредитка. «Кадзуя Кикумура», — прочитал я на ней. Я зашвырнул бумажник в темноту и окликнул его хозяина:

— Кто такой? Представься! Его зрачки уставились на меня.

— А-а… Ты-ы? — промычал он, словно безумный. — Ты кто вообще?!

— Как ты и сказал, обычный салариман. Сам знаешь, раз поболтать со мной захотел. Что, родной язык позабыл? Сейчас я спрашиваю, а ты отвечаешь! Как звать? Кто тебя прислал?

— Н-н… не знаю.

— Ну, сейчас я тебе напомню.

Ногой я раскидал его переломанные руки по сторонам. Встал ногами на запястья. Просунул под спиной кол, пригвоздил локти к земле. Грудная клетка выгнулась вверх. Безуспешно пытаясь вырваться, парень задергался, как креветка. Глядя на перекошенное лицо, я всем весом уселся ему на бедра.

Из его горла вырвался стон. Но парень стиснул зубы и стерпел, чтобы не заорать. Кажется, сейчас таких называют «лосями».

Я зажал ему рот ладонью. Уселся поудобнее и занес кулак для удара. Особо я не раздумывал. Первый удар пришелся по нижнему ребру. Внутри плоти хрястнула кость. Глаза парня полезли из орбит. Он замычал. Ладонь стала мокрой от его слюны.

— Ну! Сколько у тебя еще ребер осталось? Сам посчитаешь? Сначала с ними разберемся, а дальше к позвоночнику перейдем. Чтоб ты знал: вежливо разговаривать не люблю. Так что потом не жалей.

Я занес руку. Следующее ребро. Главное — не сила, а точка удара. Парень задергался, как лягушка, через которую пропустили электрический ток. Моя ладонь загудела от его крика. Его глаза наполнились слезами. Когда крик оборвался, я убрал ладонь.

— Минамото… Клан Минамото…

— Я тебя не об этом спрашиваю. Чем ты занимаешься — и по бляхе твоей понятно. Учти: мне терять нечего. Вы меня сами в угол загнали. На кого работаешь? Кто твой босс? Думай быстрей, Кикумура. Так просто я от тебя не отстану.

Его глаза еще больше распахнулись. Я занялся третьим ребром. Хрясь. Парень издал звук сдувающегося дирижабля. Горячий и мокрый воздух засвистел У меня меж пальцев. Его тело обмякло.

Я снова убрал ладонь.

— Банда Кацунумы…— еле слышно выдавил он. — Мы все оттуда.

— Та-ак… С платиновой карточкой разгуливаешь. Что, прямо под боссом ходишь?

— Д-да…

— Я смотрю, много у вас там богатеньких развелось. Четверть века назад ни о каком Кацунуме и слышно не было.

Несмотря на боль, в его глазах мелькнуло удивление.

— Хидэки Кацунума откололся от банды Саэки… А Саэки… был дядькой моего отца.

— Так. И где этот Саэки сейчас?

— Помер… Но не в перестрелке… От инфаркта, лет пятнадцать назад… Так я слышал.

— Ясно. А что этому Кацунуме понадобилось от меня? Я никого не трогал. Его мне разыскивать некогда. Так что давай колись…

Он заколебался. Я знал, что для него это самое трудное. По их понятиям, выдать главаря, да еще какому-то «лоху» вроде меня, — все равно что самому себе кишки выпустить. Парень явно задумался о смысле жизни. Я схватил его за шиворот и прижал толстую шею к земле. Он начал задыхаться. Я терпеливо ждал, глядя, как его лицо наливается кровью. И чуть погодя схватился за кол, на котором его распял.