Владимир Кашин - …И никаких версий Страница 23

Дальше дубленок мечты Дмитрия Ивановича не простирались. Он не понимал, зачем некоторые люди, рискуя свободой, так рвутся к большим деньгам. Золото! Брильянты! А зачем они! Для престижа? А кому их показывать? Обычно же их прячут подальше от людских глаз. Любоваться в одиночку их красотой? В одиночку неинтересно. Да и изделия из хорошего чешского стекла ничуть не хуже играют светом. А если и чуточку слабее, то стоит ли из-за этой небольшой разницы идти на преступление?!

Дмитрий Иванович, встряхнув головой, отгонял эти мысли, снова возвращался в реальную жизнь, становился самим собой, и восклицание Василия Ферапонтовича: «В деньгах? Много, очень много… Не подсчитать!» — в очередной раз теряло свою магическую силу и становилось обычными словами, соединенными в фразу, в которой, кроме ее прямого смысла, ничего не находил…

Шум и возгласы в коридоре утихли. «Что ж, возвратимся к нашим баранам», — вспомнилась полковнику любимая поговорка, и он взглянул на Варвару Алексеевну, которая невозмутимо ждала его дальнейших вопросов.

Вдруг Коваль без всякого перехода спросил Павленко:

— Знал ли ваш муж, какое вознаграждение получит Журавель?

Женщина чуть-чуть изменилась в лице, но ответила совершенно спокойно:

— Я ничего не знаю о делах Журавля и его изобретениях.

Коваль нарочно не сказал, в связи с чем Журавель должен был получить деньги. Значит, собеседница знает, о чем идет речь. И кроме того, он спрашивает о муже, знает ли тот, а женщина говорит о себе. Он довольно хмыкнул и этим удивил Павленко, так как та не поняла, чем угодила полковнику.

— Ваш муж говорил, над чем работает его коллега, а возможно, и он вместе с ним?

— Бывало, рассказывал. Но что именно они там в последнее время изобретали, не говорил, да я и не интересовалась. У меня на носу годовой отчет, своих хлопот хватает.

О вознаграждении, что больше всего интересовало Коваля, Варвара Алексеевна ничего не сказала.

— Варвара Алексеевна, а почему вы не сообщили мужу о гибели Антона Ивановича? Ведь он был не просто сосед, а друг, и довольно близ кий.

— Да, мой Вячеслав очень дорожил этой дружбой. Но я не хотела срывать его работу, он так давно собирался в командировку! Да и успеет узнать, легче будет ему пережить…

— А не было ли у них каких-нибудь стычек, ссор на почве научной или личной?

— Никогда! И если я, признаюсь, ругала соседа, Слава слушать не хотел, всегда становился на его защиту. Вот у нас с мужем бывали стычки из-за Журавля. Из-за того, что Слава пропадал у него целыми вечерами. Я ему говорила, чтобы уж совсем переселялся к своему другу. А то получается: и есть у меня муж, и нет мужа, потому что я его никогда не вижу. Квартирант — и только!

Дмитрий Иванович снова возвратился в мыслях к жизни Варвары Алексеевны.

Шло время, и Варя превратилась в красивую девушку. После школы пыталась поступить в политехнический институт, но не прошла по конкурсу. Однако не сдалась. Снова взялась за книги, понимая, что институт — это прямая дорога из Мышеловки в общество, в более устроенную жизнь. Но и вторая попытка стать студенткой оказалась неудачной. Тогда Варя с отличием окончила бухгалтерские курсы и начала работать в конторе банно-прачечного комбината. Позже, попав в комбинате под сокращение, устраивалась в разные учреждения, но, несмотря на трудолюбие, нигде не уживалась с начальством и часто меняла место работы. Наконец очутилась в тресте зеленых насаждений — как ей думалось, надолго.

— А двенадцатого декабря он тоже провел вечер у Журавля? — спросил Коваль.

У Варвары Алексеевны еле заметно участилось дыхание, но Коваль обратил внимание на это и понял, что задал тот вопрос, который женщина ждала и все время обдумывала на него ответ.

— В тот вечер? — у Павленко стянулись брови и сразу разошлись на свои места.

— В среду, — помогал ей вспомнить Коваль.

— Да, — ответила спокойно. — Где ему еще быть! Я же говорю, он там дневал и ночевал…

— А в котором часу ваш муж возвратился в свою квартиру?

Варвара Алексеевна чуть переменила положение на стуле, словно ей стало неудобно сидеть. Это был второй вопрос, который она ожидала и к которому готовилась.

— Вы знаете, товарищ полковник, — произнесла она со вздохом, стараясь смотреть Ковалю прямо в глаза, — я не помню. Не обратила внимания. Для меня не существенно было, когда он пришел, я привыкла, что приходит в разное время, иногда и поздно. Я набросилась на него за то, что пьян.

— Ну хотя бы примерно.

— Честное слово, я не помню. Может, часиков в шесть или семь.

— А не раньше?

— Возможно, и раньше, но не позже.

— Как же это получается, Варвара Алексеевна, ведь до шести они еще в институте?

— Вероятно, у них был свободный день.

— А у вас?

— Я только пришла с работы, мы в пять заканчиваем, а скоро и мой герой завалился.

— И уже успел?

— Успел. Дело нехитрое. Хотя на ногах вполне держался.

— А кто еще в тот вечер был у Журавля?

— Я не знаю всех, кто мог быть. Но любовница Антона Ивановича, машинистка, точно была.

— Нина Барвинок?

— Да, она там почти ежедневно торчала, будто своей семьи нет. Короче, женщина непорядочная, таких называют словами не совсем благозвучными.

— Барвинок ушла вместе с вашим мужем?

— Нет конечно. Мой Слава от таких держится подальше.

Варвара Алексеевна не сказала «откуда мне знать», что было бы естественно. И Коваль это отметил. Он продолжал одновременно с расспросами, как обычно это делал, анализировать жизнь сидящей пред ним свидетельницы.

Со своим будущим мужем Варвара Алексеевна познакомилась, когда сдавала первый раз экзамены в институт. Оба были огорчены неудачей Вари и, бросая вызов судьбе, решили пожениться.

Детей у них не было. Молодые супруги откладывали увеличение семейства на более обеспеченное будущее. Жили они сначала у матери Вари на той же Мышеловке, в боковушке, куда сумели втиснуть железную кровать.

Крутой нрав матери, зарабатывавшей гроши от перепродажи на Житнем рынке зелени, которую она перехватывала у приезжавших спозаранку жителей Куреневки, Приорки и крестьян, столкнулся с твердым характером дочери. Варя с детства ненавидела бедность и свою Мышеловку, на которой еще с довоенного времени из-за близости рынка селился мелкий торговый и ремесленный люд: подпольные кустари, спекулянты и другие личности неопределенных занятий. Варя категорически отказывалась торговать рядом с матерью на рынке, и на этой почве у них вечно вспыхивали скандалы.

Коваль мог понять девушку. Он хорошо знал прижимистых старух-перекупщиц, летом в невообразимого цвета платьях и грязных фартуках, а зимой в таких же замызганных ватниках, в рваных перчатках, закутанных до глаз в платки, — весь этот неугомонный цепкий базарный люд, с утра до ночи торговавший на рынке копеечным товаром: пучком какой-нибудь зелени, кучкой картошки или десятком старых грецких орехов.

В конце концов Варе пришлось уйти из дома. Вячеслав перешел в институтское общежитие, а она устроилась у соседки. И только вступление в кооператив, деньги на который им помогли собрать родители Вячеслава — деревенские учителя, обладающие скромным домашним хозяйством, наконец соединило их под одной крышей.

— А откуда вы знаете, что Барвинок там «точно была», как вы выразились?

— Я же говорю, всегда прибегала. Чуть ли не каждый день. И Слава сказал.

— А когда ушла машинистка?

Вот теперь Варвара Алексеевна пожала плечами: «Откуда мне знать?»

— Ушла она раньше или позже вашего мужа?

— Они еще там гуляли, эта Нинка и Журавель, уже без Славы.

— А это откуда знаете?

— Известное дело.

— Так когда же это все произошло? В котором часу?

— Что «произошло»? — испуганно переспросила женщина.

— Я спрашиваю, когда все-таки появился ваш муж? — уточнил Коваль.

— А-а… Где-то в семь, а может, около семи, я ведь уже сказала! Мы еще ужинали, смотрели телевизор.

Полковник отметил стремление Павленко уверить его, что муж пришел не позже семи часов.

— Что-нибудь интересное?

— Фильм какой-то.

— Название помните?

— Нет. Что-то военное. Я смотрела не очень внимательно, телевизор у нас маленький, черно-белый, да и отвлекалась все время. Славик был выпивши, его надо было как ребенка кормить.

— Понимаю, то к плите бросались, чтобы не пригорело, то от плиты к столу, — согласился Коваль. — Вы не на кухне кушаете?

— На кухне, — деревянным голосом произнесла женщина. — Но не всегда. Слава, когда выпьет, требует подавать ему к телевизору.

— А часы у вас на кухне есть? — полковник никак не мог вспомнить, есть в комнатах у Павленко часы или нет.

— Да, ходики…

— И взглянуть на них некогда было, — поддержал женщину Дмитрий Иванович. Он подумал при этом, что надо будет просмотреть телепрограмму за среду: действительно ли передавали военный фильм. — И хорошо покушал ваш супруг?