Наталья Андреева - Черное белое Страница 23

— Ну? И что все это значит?

— А ничего не значит.

— Развлекаешься?

— Как поживает твоя жена? — не ответила она на вопрос. — Как дети?

— С детьми все в порядке. У них каникулы. У тебя, как вижу, тоже.

Она разглядывала его лицо. Узнавала и не узнавала. Вот так бывает: человек не меняется, не меняется, а потом не видишь его какое-то время и при встрече понимаешь, что оно не стоит на месте. На правом виске седая прядь. Почему именно на правом? И этой морщинки на лбу раньше не было. Постарел. Валерия не выдержала, закрыла ладонями лицо. Покачала головой.

— Господи! Сколько лет я тебя знаю? Тысячу! Миллион! Мы родились в одном доме, ходили в один детский сад. Потом учились в одной школе. Сходились, расходились. Ты женился, зачинал детей. Не моих. Потом стал любовником моей сестры. Потом опять все по новой.

— Да и ты не скучала, — усмехнулся он. — А насчет миллиона лет… Может, оно и к лучшему? Я один тебя знаю. Знаю, чего от тебя можно ждать. Да посмотри ты на меня, наконец!

— Не кричи! — Она опустила руки, глянула в окно. — Он услышит.

Следователь Жуков встал, подошел к окну. Посмотрел, как врач возится с ее «Москвичом». С усмешкой покачал головой.

— Знаешь, а я и не думал, что могу ревновать. Оказывается, могу! Могу! Что-то есть в глазах у этого щенка, что меня настораживает. Настоящее чувство. Ха-ха! Настоящее! Женщины на это падки.

— Ты так хорошо знаешь женщин…

— Да уж знаю! Тебя одной хватит, чтобы и влюбиться, и разочароваться, и возненавидеть, и взлететь до небес, а потом скатиться в пропасть. И, поднявшись, вновь взбираться на ту же гору. С тем же камнем, который в итоге все равно упадет вниз. И раздавит… Ты знаешь, как это тяжело? Ты же не была мужчиной…

— А ты не был женщиной. Я не знаю, как тяжело врать близкому человеку. А ты знаешь, как тяжело любить женатого мужчину? Особенно когда ты понимаешь, что он тебя тоже любит? Он этого не понимает, а ты понимаешь. Сначала ждешь признания, ждешь свадьбы, белого платья, золотых колец, а он вдруг — бац! Женится на другой. Ладно. Кончено. Ребенок родился. И вдруг он приходит, не понятно зачем, клянется тебе в любви, начинаются тайные встречи на чужих квартирах, ночные звонки, испорченные праздники. Потому что он забегает с бутылкой шампанского на пять минут, тут же залезает к тебе в постель, потом исчезает. Там ждут жена, ребенок. Друзья семьи. Которые делают вид, что ничего не знают. И все это тянется, тянется. Годы. Но тянется же! Идет к какому-то финалу! И когда ты вновь ждешь свадьбы, белого платья и золотых колец — бац! У него рождается второй ребенок. А потом он снова приходит. Потому что любит. Но что это за любовь, Олег? Ты бросить меня не можешь, но и жить со мной не можешь тоже.

— Все сказала?

— Почти.

— Между прочим, ты во всем виновата.

— Ну да! Я! Конечно! Я виновата! Как это по-мужски: во всем обвинить женщину! Это она уговорила вкусить запретного и последовало изгнание из рая. И в том, что ты с Соней стал встречаться, виновата тоже я!

— А кто? Нечего было крутить любовь с этим… Как там его… Черт! Забыл! Ты сказала, что хочешь выйти замуж. Что все кончено.

— Не вышла же. И когда тебе понадобилась моя помощь…

— Я тоже все сделал так, как ты просила. Вошел к тебе в дом, взял фотографии там, где ты сказала. Совершил должностное преступление. Между прочим, она ничего не помнит. Как тебе это удалось?

— Да все она помнит! — Валерия вдруг спохватилась. — Я тебе наговорила лишнего. Прости. В конце концов, я к этому привыкла. Ты медицинские карты привез?

— Конечно!

— Обе?

— Да. Обе.

— Давай.

Он открыл портфель, достал медицинские карты. Валерия схватила их жадно, начала листать.

— Как полезно, оказывается, хранить медицинские карты из детской поликлиники! Теперь это может пригодиться! Олег, мне нужно какое-то время, чтобы с этим разобраться. Ты не мог бы его отвлечь ненадолго?

— Кого? Доктора Айболита? Каким образом?

— Поговори с ним.

— Ну, знаешь! За кого ты меня…

— Как только у меня кто-то появляется, ты становишься собственником. Если бы я была такой эгоисткой…

— Мне кажется, что этот парень может нам помешать. Не нравится он мне.

— Ты ему тоже, — ответила она машинально, занимаясь медицинской картой.

— Надоело мне все. Ты слышишь?

— Да, конечно.

— Все одно и то же: работа, дом, работа. Дети, жена, которую давно не люблю, проблемы, которые давно решаю, а они все те же. Жизнь какая-то серая. А меж тем уже тридцать пять лет. И дом построен, и дерево растет, и сыну четырнадцать стукнуло. Следователь прокуратуры Жуков. Гм-м-м… Сменил машину — а на какие, извините, шиши? Конечно, все берут. И все делают вид, что живут на одну зарплату. А если посчитать? Не сходится. Но надо, чтобы сходилось, и сходится. Оказывается, дважды два не для всех четыре. Для кого-то пять, а для кого-то и десять. Но декларируют все те же дважды два. Ты слушаешь?

— Да. Конечно.

— Я устал от этого. Хочу жить открыто. Самые яркие воспоминания в моей жизни связаны с тобой. Как встречались в школе, как ездили на турбазу с ребятами, как плавал за белыми лилиями, а ты потом втыкала их в косы. У тебя были длинные золотые косы. Ты помнишь, Лера?

— Да. Конечно.

— Хорошо же было. А куда ушло? Потом тоже было хорошо. Когда из армии вернулся. Первым делом — к тебе.

— А потом к ней, — машинально отреагировала она.

— Случайность. Все в моей жизни — случайность. Кроме тебя… Послушай, он сюда идет.

— Кто? Саша? Мне нужно еще минут десять, чтобы во всем этом разобраться.

— Я задержался в Москве, чтобы побыть с тобой.

— Хорошо.

— Мы должны встретиться, — настойчиво повторил он. — Мне действительно нужно заявление от тебя. Чтобы закрыть дело.

— Да. Конечно.

— И еще кое-что. Я соскучился. — Он обнял ее за плечи:

— Олег! А если войдут?

— Дверь заперта.

— Мы сейчас не должны…

— Пять минут. Три.

Ее обдало жаркой волной. Миллион лет этой страсти, а все никак не угаснет. Сами себе придумали этот костер, на который надо всходить раз за разом, обращаться и пепел, развеиваться по ветру, а потом рождаться вновь для того же костра. Она хотела положить этому конец. Соединиться навечно, оторвать его от корней, увезти с собой и все начать сначала. Но сейчас она оторвалась от его губ, прошептала:

— Олег… Довольно… Иди к нему… Он мне еще нужен.

— Я как представлю, что вы с ним…

— Я тоже много чего себе представляла. Успокойся. Мне с ним так же, как было тебе с другими женщинами.

— Это называется, успокоила!

И тут в дверь постучали. Валерия вздрогнула, одернула кофточку, вытерла губы, поправила прическу. Еще один настойчивый стук:

— Лера? Я вам помешал?

— Уведи его, — шепнула она. — Он не должен входить.

Следователь Жуков подошел к двери, по-| вернул ключ в замочной скважине. Потом надежно встал на пороге. Врачу, который через плечо смотрел на Валерию, настойчиво сказал:

— Она пишет заявление. Лучше не мешать. Отвлечется — наделает ошибок. А в нашем деле ошибок быть не должно. Давайте выйдем в коридор. К вам у меня тоже есть несколько вопросов. Чтобы окончательно закрыть это дело. Пройдемте.

Когда мужчины вышли, она облегченно выдохнула. Как бы не заиграться! С Олегом шутить нельзя. И обманывать его не удастся. Слишком давно они друг друга знают. И слишком многое их связывает. Получив свои десять минут, она вновь занялась делом. Одной любовью сыт не будешь. Надо подумать и о хлебе насущном.

Мужчины меж тем стояли у окна в коридоре. Жуков достал сигареты, протянул пачку врачу:

— Курите?

— Нет.

— Что так? Здоровье бережете?

— Не вижу в этом никакого смысла.

— В том, чтобы беречь здоровье?

— В том, чтобы курить. Вы все время пытаетесь поймать меня на слове.

— Работа такая. Профессиональная привычка. — Следователь прикурил и глубоко затянулся.

— Вы давно знаете Леру?

— Давно.

— И до сих пор называете ее по имени и отчеству?

— Я на работе.

— А вне работы?

— Вне работы мы не общаемся.

— Вы женаты?

— Женат. И поскольку наш диалог принял форму «вопрос — ответ», хочу в свою очередь спросить: сколько вам лет?

— Двадцать девять. Скоро тридцать.

— И все еще не женаты? Гм-м-м… У меня в вашем возрасте был уже восьмилетний сын. Дом строился, и дерево росло.

— Простите?

— С Лерой, то есть, с Валерией Алексеевной у вас серьезно? Я, как давний ее друг принимаю дружеское участие…

— А мне сдается, что корни этого участия совсем не в давней дружбе. Простите, но у меня тоже профессиональная привычка. Как только вы приехали, она изменилась. Стала нервная, напряженная. Постоянно спрашивает, что я о вас думаю.