Ингрид Нолль - Головы моих возлюбленных Страница 23

– Скажи, ты могла бы назвать Хеннинга плейбоем? – спросила у меня Кора.

Я недолго размышляла над ответом:

– Еще как могла бы!

Кора очень обрадовалась моему ответу и стала похожа на веселого чертенка.

Я ни разу больше не звонила Йонасу и чувствовала некоторые угрызения совести.

Как-то утром даже Кора заметила:

– Тебе надо бы снова доложиться, не то Йонас начнет тебя искать с полицией или растревожит моих родителей.

– Ну, сегодня вечером его все равно не будет дома.

– Вообще-то говоря, Майя, ты втянула меня в хорошенькую историю.

– Надеюсь, твои родители перенесут это с достоинством.

– Нет, я не об этом. Я говорю про Белу. Хеннинг просто без ума от него. Вчера у него возникла идея фикс просить – не думай, не моей руки, – а просить у меня ребенка.

Я растерялась.

– А ты что ответила?

– Я засмеялась. Но мой смех его обидел. Он говорил вполне серьезно.

Я призадумалась: Бела хоть и не был желанным или запланированным ребенком, но теперь он стал для меня всем на свете.

Кора угадала ход моих мыслей.

– Такой прелестный ребенок – редкое исключение, а от пожилого человека может родиться только какое-нибудь чудовище.

– Кора, все это вздор. Вдобавок уже предварительные исследования покажут, если что-то не так.

Хеннинг вернулся домой раньше обычного, чтобы повидаться с Белой Бартелем до того, как тот уснет. Я прекрасно знала, что его симпатия ко мне держится в определенных границах, и желанным гостем я была для него только как мать Белы. А может, он надеялся найти во мне союзницу. В тех редких случаях, когда мы оставаясь вдвоем, он охотно расспрашивал меня о родителях Коры и о ее прошлом. В своих ответах я соблюдала осторожность. Кора явно наговорила ему всякой всячины насчет того, что рассорилась с родителями и не получает никакой финансовой поддержки.

– Не понимаю я этого отца, – говорил Хеннинг, – он хоть и профессор, но даже ученый не должен быть в такой степени не от мира сего. Молоденькая девушка, одна, в Италии – и без гроша в кармане. Это ведь может плохо кончиться.

Он считал себя спасителем Коры, он спас ее от воровства и тюрьмы, от проституции и наркотиков.

Мне стало жаль профессора, который и по сей день переводил своей дочери изрядную сумму на обучение, но она не снимала деньги со счета, а напротив, копила проценты. Хеннинг был человек щедрый, мы ни в чем не испытывали недостатка, в том числе и в наличности. Он собирался провести большую реставрацию. Кора бегала по ремесленникам и архитекторам из опасения, что Хеннинг без ее вмешательства изуродует виллу.

Позвонив Йонасу, я услышала в трубке вздох глубокого облегчения:

– Ну наконец-то!

Отца моего он положил в больницу, все печеночные анализы выглядели пугающе. Возможно, не обойтись без серьезного обследования. И он, Йонас, собирался позаботиться о том, чтобы после больницы отец не вернулся к нам, а сразу попал в дом для престарелых.

– А когда ты сама наконец вернешься?

Мы уговорились, что Йонас возьмет неделю отпуска и приедет в Италию, чтобы отвезти меня и Белу домой. С этого дня счастливые денечки были сочтены. Когда прибыл Йонас, утомленный долгой ночной поездкой, я при всем желании не смогла изобразить глубокую радость. Правда, мне было приятно попасть в объятия собственного мужа, но воспоминания о нашей тесной квартирке и серых буднях делали меня глубоко несчастной.

Короче, последнюю неделю мы с подругой проводили вместе. Йонас спал со мной на узкой железной кровати, мы съездили на скачки, навестили Хеннинга в его гольф-клубе, побродили по Флоренции. С той же скоростью, что и я, Йонас лишился своей бледности, очень похорошел и стал намного веселее. Им с Хеннингом, в общем, было не о чем говорить, хотя Йонас проявил неподдельный интерес к похождениям Хеннинга в Рио. А я, напротив, на дух не переносила этих мачо. В последний вечер, когда мы вчетвером сидели в нашем ресторане, Хеннинг сообщил, что намерен жениться на Коре и хочет обзавестись ребенком. Йонас его отлично понял. Короче, мужчины сошлись во взглядах, тогда как мы, женщины, только переглянулись, взвешивая все преимущества и недостатки.

Когда все наконец легли, я тихонько вылезла из постели и, как, впрочем, и ожидала, обнаружила Кору в кухне. На террасе по ночам еще было слишком холодно. Пахло базиликом, который Эмилия выращивала в жестяных банках на подоконнике.

Мы подсели поближе к очагу – он все еще источал тепло – и поделились мыслями по поводу всего происходящего.

– Майя, я хочу подвести итоги: Хеннинг намерен обзавестись ребенком, и поскорее, что вполне понятно в его возрасте. Женитьба для него всего лишь путь к достижению цели. Со мной все наоборот: я решительно не желаю иметь ребенка, но выйти замуж за богатого человека было бы, по-моему, совсем неглупо.

– А про любовь ты никогда не говоришь. Представь себе, вдруг возьмешь и влюбишься в какого-нибудь молодого человека.

– Вполне может случиться. Ну, в крайнем случае я подам на развод. Не позже чем через двадцать лет я наверняка овдовею и уж тут-то смогу делать, что захочу.

– Двадцать лет – это долгий срок. Неужели только ради денег?…

– Скажу тебе честно: деньги – это для меня очень важно. Ты только подумай: став законной супругой, я могла бы оборудовать эту виллу по своему вкусу, велела бы построить студию для себя и рисовала бы сколько моей душеньке угодно. И не стану я тратить время на экзамен по языку, а буду брать частные уроки живописи. В таком доме можно бы отлично устраивать всевозможные праздники и приглашать на них интересных людей.

– А Хеннинга?

– А Йонаса?

Тут мы обе признали, что назвать нас идеальными супругами никоим образом нельзя.

– Ладно, Кора, выходи за него! И ребеночком я бы тоже обзавелась, иначе это будет непорядочно по отношению к нему.

– А со стороны Хеннинга, считаешь, порядочно создавать семью с девятнадцатилеткой?

Словом, Кора считала, что имеет законное право не отказываться от противозачаточных пилюль.

Когда мы наконец собрались скользнуть в постель, каждая – к своему мужчине, в темной прихожей нам повстречалась Эмилия.

– Порой мне кажется, что она подслушивает, – заметила Кора, – хотя она знает только итальянский.

– Это все верно, но она очень умна. Мне сдается, Эмилия здесь все знает и понимает.

На другой день состоялось грандиозное прощание. Бела, который за все время, проведенное в Италии, практически ни разу не плакал, теперь возмущенно орал дурным голосом. Хеннинг ласкал Белу, Кора меня, а на долю Йонаса досталась только Эмилия, которой он, не уставая рассыпаться в благодарностях, пожимал руку. После чего мы двинулись на серый север, а нашу пару оставили наедине с ее планами на будущее.

На середине пути – почти за два часа мы не обменялись ни словом – я громким голосом изрекла:

– Мне надо получить водительские права.

– Да, – сказал Йонас.

Держа на руках спящего ребенка, я поднялась к нашей квартире, а Йонас тем временем силился выгрузить из машины коляску и чемодан. Я открыла дверь и с порога унюхала: отец никуда не делся, иначе говоря, он уже снова был здесь. Лежал и спал на диване в окружении пустых бутылок. Окно было закрыто наглухо, а воздух – хоть топор вешай. Не спуская Белу с рук, я снова пошла вниз по лестнице.

– Можешь сразу отвезти нас обратно на вокзал, – набросилась я на Йонаса. – Отец у нас.

С перепугу Йонас выронил бутылку молока.

– Клянусь тебе, его должны были выпустить из больницы только через неделю. Я там твердо договорился, что его прямиком переведут в дом престарелых.

Может, этот дом представлял собой на самом деле учреждение, где лечат от запоев, и, проведав про такие перспективы, отец просто сбежал? Йонас взял Белу у меня из рук и пошел с ним наверх, чтобы собственными глазами посмотреть, как там обстоят дела.

– Понимаешь, когда ты уехала, мне пришлось дать ему ключ от нашей квартиры, иначе он не мог бы выходить. Просто мне надо было отобрать этот ключ, когда его положили в больницу.

Мы оба устали, и час был поздний, короче, мы оба пошли в постель после того, как я перепеленала Белу.

Хорошенькое начало, думала я про себя. Ни за что здесь не останусь.

Нельзя сказать, что утро выдалось доброе. Йонас ушел на работу, и мне пришлось в одиночку возиться с Белой, а на диване лежал отец, и разбудить его не было никакой возможности. Наконец я вылила на него кружку холодной воды. Он вскочил в такой злобе, что тут же залепил мне пощечину. Но я никогда не позволяла так обращаться с собой, я изо всей силы двинула его по щиколотке, так что он со стоном упал на диван.

– Отец, дальше так нельзя. Если ты и впредь будешь здесь хозяйничать, я уеду в Италию.

– Ну и катись. Без тебя и без твоего визгливого ребенка здесь куда уютнее. Откуда у меня вообще завелась такая Ксантиппа вместо дочери?

– Отец, ты хочешь разбить мою семью? Хочешь, чтобы я из-за тебя развелась с мужем?