Дик Фрэнсис - Перелом Страница 23

- И только-то? Просто каприз, что ли?

Он отвернулся от меня и подобрал поводья.

- С этого все началось, - пробормотал он невнятно и отошел, ведя Ланкета к Ньюмаркету.

На следующее утро, да и дальше Алессандро являлся как ни в чем не бывало и ездил вместе со всеми. Слухи о том, что мы провели пробный заезд, расползлись по всей округе, и я слышал разговоры, что я выбрал время чемпионата с целью скрыть от посторонних плохую подготовку Пудинга. Предварительные ставки на него резко упали, и я поставил на него сто фунтов, когда они снизились до двадцати к одному.

Отец в гневе потряс передо мной номером «Спортивной жизни» и потребовал, чтобы я снял лошадь со скачек.

- Лучше поставь на него и получи выигрыш, - посоветовал я. - Я уже поставил.

- Ты не понимаешь, что делаешь.

- Неправда, понимаю.

- Здесь говорится… - Он даже заикался от расстройства, что не может вылезти из постели и сорвать мои планы. - Здесь говорится, что если пробный забег прошел неудовлетворительно, то нечего ожидать и в дальнейшем, раз меня нет.

- Я читал эту заметку, - сказал я. - Это всего лишь предположение. А пробный забег прошел успешно, если хочешь знать. Можно сказать, весьма обнадеживающе.

- Ты ненормальный, - сказал он громко. - Ты разрушаешь конюшню. Я не потерплю этого. Я не потерплю, слышишь?

Он пронзил меня свирепым взглядом. Расплавленный янтарь вместо холодной черной тьмы - вот и вся разница. Ярости столько же.

- Я пришлю к тебе Томми Хойлейка, - сказал я. - Можешь спросить у него, что он думает.

До начала сезона скачек оставалось три дня; я зашел в контору проверить, нет ли у Маргарет писем на подпись, потому что ей через полчаса надо было ехать за детьми, и наткнулся на Алессандро. Он сидел на краю ее стола. На нем был теплый темно-синий тренировочный костюм и тяжелые белые кроссовки, а черные волосы, мокрые от пота, завивались кудряшками.

Она смотрела на него снизу вверх, явно возбужденная его присутствием, лицо порозовело, как будто кто-то отжал сцепление и она включилась в жизнь.

Маргарет заметила меня раньше, чем Алессандро, сидевший спиной к двери. Она смутилась, отвела от него взгляд, и он обернулся посмотреть, что помешало их беседе.

На худом желтоватом лице сияла улыбка. Настоящая улыбка, теплая и простая, от которой побежали лучики вокруг глаз, а верхняя губа приоткрыла великолепные зубы. В течение двух секунд я смотрел на неведомого Алессандро, о существовании которого и не догадывался, а затем внутренний свет потух, а лицевые мышцы постепенно придали этим линиям привычное выражение осторожности и надменного раздражения.

Он легко соскользнул на пол и вытер большим пальцем капли пота со лба.

- Я хочу знать, каких лошадей получу на этой неделе в Донкастере, - сказал он. - Сезон начинается, и вы можете дать мне скаковых лошадей.

Маргарет посмотрела на него в изумлении, потому что он разговаривал совершенно по-хозяйски. Отвечая ему, я тщательно следил за тем, чтобы в моем тоне не было ни извинения, ни агрессивности.

- У нас только один заезд в Донкастере, это Пудинг на приз Линкольна в субботу, на нем Томми Хойлейк, - сказал я. - А причина, по которой у нас только одна заявка, - продолжил я без паузы, увидев, что в нем разгорается злость на меня за то, что я, как он думал, нарочно его блокирую, - причина в том, что мой отец попал в автомобильную катастрофу как раз тогда, когда следовало подавать эти заявки, и их так и не отослали.

- О, - невыразительно произнес он.

- Все же, - добавил я, - для тебя было бы неплохо бывать каждый день на скачках, смотреть, что и как там делается, чтобы самому не совершить непоправимых ошибок на следующей неделе.

Я не проговорился, что и сам намерен поучиться. Зачем показывать свою слабость противнику.

- Ты можешь начать в среду на Пулитцере. В Каттерике. А потом все зависит от тебя.

В черных глазах сверкнуло предупреждение об опасности.

- Нет, - сказал он с горечью в голосе. - Это зависит от моего отца.

Он круто повернулся и, не оглядываясь, выскочил из конторы в манеж, свернул влево и трусцой побежал по дорожке к Бари-роуд. Мы наблюдали за ним из окна, Маргарет с улыбкой, а я с большей тревогой, чем хотелось бы.

- Представляете, пробежал всю дорогу до могилы мальчика и обратно, - сказала она. - Он говорит, что весил шесть стоунов двенадцать фунтов перед сегодняшней тренировкой и потерял двадцать два фунта с тех пор, как пришел сюда. Это ведь ужасно много, да? Двадцать два фунта для такой тростинки, как он.

- Сурово, - согласился я, кивнув.

- Хотя он сильный. Мускулы, как стальные.

- Он вам нравится? - заметил я с полуутвердительной интонацией.

Она быстро посмотрела на меня:

- Он интересный.

Я хлопнулся в кресло и прочитал письма, которые передала мне Маргарет. Мысли изложены четко, грамотно, без лишних слов, все аккуратно напечатано.

- Если мы выиграем приз Линкольна, - сказал я, - вы получите прибавку к жалованью.

- Большое спасибо, - и с оттенком иронии: - Я слышала, «Спортивная жизнь» не слишком высоко расценивает мои шансы.

Я подписал три письма и принялся за четвертое.

- Алессандро часто заглядывает сюда? - спросил я.

- Сегодня впервые.

- Чего он хотел? - спросил я.

- Не думаю, что он хотел чего-то определенного. Сказал, что проходил мимо и просто зашел.

- О чем вы разговаривали?

Ее удивил вопрос, но она обошлась без комментария.

- Я спросила, нравится ли ему гостиница «Форбери», и он ответил, что нравится, там намного удобнее, чем в доме, который его отец снимал на окраине Кембриджа. Но он все равно уже отказался от этой аренды и уехал домой по каким-то делам. - Она умолкла, вернувшись к своим мыслям, воспоминание о его обществе вызвало в ее глазах улыбку. А я отметил, что дом в Кембридже должен быть тот, куда привезли меня резиновые маски, и что больше нет смысла думать об этом.

- Я спросила его, всегда ли он любил скаковых лошадей, и он сказал: да. Я спросила, к чему он стремится сильнее всего, и он сказал: победить в Дерби и стать чемпионом среди жокеев, и я сказала, что еще не родился ученик, который не хотел бы того же.

Я повернул голову и посмотрел на нее.

- Он сказал, что хочет стать чемпионом?

- Да, так.

Я мрачно уставился на свои ботинки. Драка превратилась в сражение и грозила обернуться войной, враждебные отношения разрастались на глазах, и конца-края этому не видно.

- Он спрашивал о чем-нибудь? - поинтересовался я.

- Нет. По крайней мере… да, кажется, спрашивал. - И она чему-то удивилась, вспомнив об этом.

- О чем?

- Он спросил, владеете ли вы или ваш отец какими-нибудь лошадьми… Я сказала ему, что ваш отец имеет половинную долю в некоторых лошадях, и он спросил, а есть принадлежащие ему целиком. Я сказала, что только Бакрем … и он… - Маргарет нахмурилась, сосредоточившись. - Он сказал, что лошадь, наверное, застрахована, как все другие, а я сказала, что нет, потому что мистер Гриффон не заплатил страховой взнос в этом году, так что следует быть особенно осторожным с этой лошадью… - Внезапно она испугалась: - Ведь нет ничего плохого в том, что я рассказала ему, не правда ли? Я хочу сказать, разве это секрет, что Бакрем принадлежит мистеру Гриффону?

- Нет, - успокоил я Маргарет. - Ведь Бакрем участвует в скачках под его именем. Всем известно, кто владелец этой лошади.

Она почувствовала облегчение, погасшая было улыбка вновь заиграла в ее глазах, а я не стал говорить ей, что меня обеспокоил интерес к страховке.

Одна из фирм, которым я помогал справиться с проблемами, занималась поставкой электронного оборудования. Проведя полную реорганизацию, они теперь восхищали своих держателей акций. Я позвонил их главному администратору и попросил, чтобы теперь они помогли мне.

Срочно, сказал я. Прямо, сегодня. А было уже половина четвертого.

Я услышал пронзительное «фью-у-у-у!», потом мне в ухо пощелкали языком и наконец внесли предложение. Если я поеду по направлению к Ковентри, их мистер Уоллис встретит меня в Кеттерике. Он захватит все, что нужно, и объяснит, как это установить. Меня это устроит?

Даже очень, заверил я главного администратора и осведомился, а не хочет ли он, случайно, приобрести половину скаковой лошади?

Он рассмеялся. Я склоняю его к покупке на теперешнюю урезанную зарплату? Как вы можете шутить такими вещами, сказал он.

Их мистер Уоллис тянул на целых девятнадцать лет, он подъехал ко мне в небольшом грузовичке и ослепил своей ученостью. Он дважды ясно и четко повторил инструкции, а потом явно засомневался, смогу ли я их выполнить. Для него все причуды фотоэлектроники были родной стихией, но он отдавал себе отчет, что для рядового невежи это темный лес. И он зашел на новый круг, чтобы уж точно убедиться, что я понял.

- Каково ваше положение в фирме? - спросил я под конец.

- Заместитель менеджера по продаже, - ответил он с удовлетворением, - и мне сообщили, что я должен благодарить вас.