Збигнев Сафьян - Зарубежный детектив Страница 23

— Не много ты мне говорила!

— А что мне оставалось делать? — На мгновение к ней вернулся прежний вызывающий тон. — Я должна была ей помочь! Я поклялась, что никому не скажу об этом. Ты... ты воспринимал его как убийцу, а я его знала...

— Ну и что из этого? — спросил Кортель.

Она смотрела на Кортеля широко открытыми глазами.

— За мной никто не следил, поэтому я принесла ему еду... Я не думала, что ты... Болек испугался, когда я пришла... В первый раз даже очень, выглядел как загнанный зверь. Грязный, небритый. Глаза красные. Он боялся даже во двор выйти. Говорил, что ему уже конец, что ему никто уже не может помочь, что все это только продление агонии.

— Конспираторы, — сказал он зло. — У Окольского был собственный ключ?

— Да. Дядя дал Зосе два ключа.

— Окольский знал, когда ты приедешь?

— Нет. Он не мог знать. Первый раз я приходила утром — отпросилась с работы. Второй — сразу после обеда. Я ему не говорила, когда приеду.

— Никто больше не знал, что он здесь скрывается?

Она пожала плечами.

— Не забудь, что кто-то следил за Зосей.

— Дай мне этот ключ.

Они вышли. Кортель закрыл гараж. Янек ждал на Лазенковской. Кортель зашел в телефонную будку. Надо было установить наблюдение за гаражом: вдруг Окольский вернется.

— Поедешь со мной в комендатуру, — сказал он Басе.

Она остолбенела.

— Ты хочешь...

— Обязан, — сказал он сухо. — Обязан, — повторил он. Кортель хотел сказать ей еще что-то, но слова застряли у него в горле.

XII

Он лежал на голом диване, куря сигареты одну за другой. Было около двенадцати ночи. Он вернулся с работы час тому назад. Разговор с шефом, затем допрос Зельской... Все это затянулось надолго. Самым трудным был разговор с шефом. На рабочем столе шефа стояла лампа, в кабинете был полумрак. Кортель сидел в глубоком кресле, свет не падал ему в лицо, и это приносило облегчение. Он ненавидел исповеди, да и вообще не любил раскрывать душу. Поэтому говорил кратко, равнодушно, словно речь шла о чем-то другом.

Майор не прерывал его. Не задал ни одного вопроса. И только когда Кортель закончил, сказал:

— Не знаю, какое решение вынесет прокурор... Я постараюсь, чтобы он не применил санкции. Дело будет значительно проще выглядеть, если мы найдем Окольского. Сам понимаешь, что я должен подать рапорт.

— Понимаю.

Майор получил от прокурора санкцию на арест Зельской и обыск в ее квартире. Поехали туда все вместе. Им открыла вдова советника. Когда она увидела мундиры и услышала вопросы о ее квартирантке, у нее глаза на лоб полезли. Она, не раздумывая, стала говорить, что Зельская не выходила сегодня из дому, что дважды разговаривала по телефону, который стоит в коридоре... Но ее не слушали. Постучали в дверь квартирантки. Зельская была спокойна, и только когда плотнее куталась в халат, пальцы ее дрожали. Кортель заметил это. Майор предъявил ордер.

— Вот и дождалась, — сказала Зельская, садясь за стол. — Все открыто, прошу вас.

Обыск не занял много времени. В шкафу и ящиках был порядок, а впрочем, все, чем обладала Зося Зельская, без труда можно было уместить в двух чемоданах. Несколько юбок, немного белья... В ящике небольшого столика лежала сберкнижка с вкладом в тысячу восемьсот злотых, несколько фотографий, писем. Майор забрал фотографию Окольского. Некоторые снимки были с надписями:

«Самой дорогой Зосе...», «Зосе, которую никогда не покину...»

— Знаете ли вы, почему прокурор, — спросил майор, — санкционировал обыск?

— Знаю, — сказала она тихо. — Вы арестовали его? — Она смотрела на Кортеля.

— Когда вы видели Окольского в последний раз?

Зельская молчала.

— Когда вы последний раз были в гараже на Пшемысловой? — Он повторил вопрос, формулируя его так, чтобы она поняла, что они знают все.

Она вздохнула.

— Неделю назад. Я боялась туда ездить. Не за себя боялась. За него, — сразу же уточнила она.

— Кто, кроме вас, знал, где прячется Окольский?

Снова молчание.

— Кроме вас и пани Видавской? — уточнил майор.

— Бася ни в чем не виновата, — взорвалась она. — Оставьте ее в покое! Я умоляла ее, чтобы она поехала туда. Она вчера меня убеждала, что будет лучше для Болека, если он сам отдаст себя в руки милиции. Но я хотела подождать. Он тоже решил так.

— Как долго?

— До тех пор, пока не будет найден настоящий убийца, — сказала Зельская уже спокойно. — Поверьте ему! — умоляла она. — Не ставьте его перед судом, не выносите приговор. Ищите того, кто убил.

— А вы не подумали о том, что Окольский только ухудшает свое положение?

— У него не было другого выхода. — Она закрыла лицо руками. — Он знает не более того, что рассказал мне, а я все повторила вам. Что теперь с ним будет?

Оба, и Кортель и майор, чувствовали себя несколько неловко. Сказали Зельской, что она поедет с ними. Когда та стала одеваться, вышли в коридор.

— Не могу иметь дело с влюбленными девицами, — сказал майор. — Хотел бы поскорее поговорить с Золотой Аней.

Кортель думал о Басе. В комендатуру ехали на такси Янека. Бася сидела неподвижно, выпрямившись, плотно сжав губы. На него не глядела, молчала. Еще на площади Трех Крестов он мог попросить Янека повернуть и отвезти Басю домой, а майору сказать, что он следил за Зельской и был убежден, что Зося не станет втягивать в дело свою подругу. Если бы Бася не молчала! Если бы хоть пыталась оправдываться. Его охватил страх, что Бася знает больше, чем говорит, что...

Этот страх не покидал его и теперь, когда он лежал на диване в своей холостяцкой квартире, которую ненавидел, и слушал тиканье будильника. Кортель закрыл глаза и сразу провалился в темноту, но вдруг услышал телефонный звонок. Он подумал: звонит Бася, хотя знал, что этого не может быть. Кортель снял трубку. Докладывал поручик Соболь: он был сегодня дежурным.

— Принял рапорт опермашины, — сказал он. — Задержан Болеслав Окольский при очень странных обстоятельствах.

— Выезжаю. — Кортель сорвался с дивана. Мундир застегивал, сбегая по лестнице.

Обстоятельства в самом деле были странными. Опермашина ехала по Медзешинскому Валу. Узкая лента шоссе была пустой и скользкой от дождя, который прошел поздним вечером. Над Вислой висел туман. В 23.40 опермашина миновала перекресток с дорогой, называемой Косматки. Шоссе шло прямо, почти параллельно реке, по ровной местности. Фары доставали далеко, освещая склон Вала над Вислой. Сержант Курек, сидевший рядом с шофером, первым увидел двоих людей. Один лежал на обочине, а другой стоял над ним. Позже сержант не мог сказать с полной уверенностью, поднял ли этот второй руку, чтобы остановить машину, или просто торчал у дороги, жмурясь от света фар. Шофер же утверждал, что он поднял руку, хотя сам признавал, что мог и ошибиться. Кортель придавал определенное значение этой детали, понимая при этом, что могло быть и так и этак...

Опермашина притормозила, сержант взглянул на мужчину, неподвижно стоявшего у шоссе, но узнал его только тогда, когда тот взял в рот сигарету и осветил лицо спичкой...

— Что здесь случилось? — спросил Курек.

— Машина сбила пьяного, — услышал он в ответ. — Не знаю, жив ли. Я его оттащил с дороги. — И, вытащив из кармана пачку «Спорта», закурил, именно в этот момент Курек узнал его. Он вспомнил снимок, который находился у него в машине.

— Разыскиваемый Болеслав Окольский, — сказал Курек, и в его голосе появились нотки гордости: наконец-то к нему пришел успех.

Остальное все было просто: по радио вызвали дежурную группу и составили донесение. Человек, сбитый машиной, был еще жив, когда Кортель позвонил в госпиталь. Окольского же доставили в комендатуру. Он сидел в кабинете Кортеля небритый, грязный; избегал встречаться взглядом с инспектором, смотрел вниз, на вопросы отвечал тихо и медленно. Собственно говоря, это не был допрос, на допрос еще будет достаточно времени. Кортель хотел только установить обстоятельства происшествия на Валу Медзешинском и побега Окольского из гаража. Он смотрел на парня и думал: «Наконец-то поймался... Похож на многих других, даже и не красавец. Испуганный. Что нашла в нем Зося Зельская?»

Через несколько минут появился майор. С Окольским говорили вдвоем. Естественно, потребовались предварительные формальности. Во время личного обыска не было найдено ничего особенного: паспорт, старый студенческий билет, сто пятьдесят злотых и фотография Зоси Зельской с автографом трехнедельной давности.

Им было интересно, как он станет защищаться. Создалось впечатление, что он хотел бы говорить как можно меньше, чтобы сориентироваться, что и насколько подробно о нем известно в милиции. Он боялся, но не собирался сдаваться.

— Где вы укрывались?

— В старом гараже.

— Назовите, пожалуйста, адрес, фамилию лица, которое помогло вам укрыться.

Длительное молчание.

— Я отказываюсь отвечать.

— Мы вернемся к этому позже. Мы и так знаем. Почему вы покинули гараж?