Анна и Сергей Литвиновы - Половина земного пути (сборник) Страница 23

Аркадий смолк. Стало отчетливо слышно, как в костре постреливают дрова. Наконец к рассказчику обратился Дмитрий. Голос его звучал саркастически:

– А ты с тех пор заделался бабкой-колдуньей и стал лечить заговорами и наложением рук.

Аркадий отвечал со спокойным достоинством:

– Нет, никаким врачевателем-шаманом я себя не считаю. Однако и потом случалось, что я спасал людей.

– Расскажи, – попросила Софья.

– Таких случаев, кроме истории с Мишкой, было еще два. И каждый раз – я вывел это для себя – получалось вылечить тех людей, которых я очень сильно любил.

При словах о любви, прозвучавших в устах Аркадия, глаза девушки застыли. Тот этого не заметил и продолжал:

– Однажды я был здорово влюблен, и моя пассия заболела крупозным воспалением легких. Врачи заявили, что вряд ли смогут помочь ей, и практически отказались от нее. Я забрал девушку из больницы, сидел у ее постели, не отходя ни на шаг, два дня и две ночи. Я поил ее куриным бульоном, вытирал со лба пот влажным полотенцем… А главное – держал ее за руку и уговаривал не умирать, не уходить, не бросать меня. Я отгонял смерть, молил Провидение оставить мою любовь со мной. Утром третьего дня ей стало лучше, а потом она очень скоро пошла на поправку… Интересно, что, когда она выздоровела, мы довольно быстро разошлись с ней. У девушки оказался вздорный характер, и я с трудом представлял себе, как я мог когда-то мечтать, чтобы она провела со мной всю мою жизнь…

– Ты, наверно, пожалел, что ее воскресил, – с иронией заметила Софья.

– О настоящей любви никогда не жалеют, – мгновенно откликнулся Аркадий, – даже если она окончилась ничем или принесла горе.

– А еще? Расскажи про утопленницу, – попросила девушка.

– Да, утопленница!.. Я, наверно, тоже влюбился в нее, хотя видел первый раз в жизни. Но она была очень красивая… Ее нашли на пляже в Гагре. Девушка провела под водой час, не меньше. Она не дышала, и даже врач из санатория сказал, что медицина здесь бессильна. Но мне так стало жалко, что она умрет, что я бросился к ней. Зеваки смотрели на меня как на сумасшедшего. Я изображал, что делаю ей искусственное дыхание, а в действительности заклинал, чтобы она не умирала. Уговаривал ее остаться. И в какой-то момент она вдруг дернулась, исторгла из себя воду и открыла глаза… Ее забрали долечивать в больницу, а мне пришлось уматывать из санатория раньше срока, потому что я стал местной достопримечательностью. Прохода не давали, – с улыбкой докончил Аркадий, – просили исцелить, кто – экзему, кто – заячью губу. Апофеозом стал грузинский князь, который обещал меня озолотить, если я вылечу его дочь-горбунью… Той же ночью я сел на поезд до Москвы… Впрочем, – прервал сам себя Аркадий, – мы все вручили вам, – он коротко поклонился старику, – свои, что называется, верительные грамоты. Не пора ли вам рассказать, кто вы? И зачем мы с вами встретились?

Старик обвел нестерпимо-ярким взором гостей – никто не смог выдержать его взгляд, все опустили глаза. Промолвил:

– У меня нет готовых ответов. Только догадки. И гипотезы.

– Валяйте же, – с очаровательной невежливостью, свойственной молодости и потому извинительной, проговорила девушка. – Мы устали ждать.

– Во-первых, я могу с уверенностью утверждать, что вы не одиноки. Вас – или, если угодно, нас  – мало, но мы все же являемся на свет. Я думаю, нас, избранных , рождается один человек на миллион. А может быть, и того меньше. Кто-то из нас умеет проходить сквозь стены. Кто-то понимает язык животных. Кому-то ведомо будущее. Кто-то лечит тяжелейшие болезни словом или наложением рук… Кто мы? Отклонение в эволюции? Тупиковая ветвь в естественном отборе? Я не знаю… А может, наоборот, мы не отступление от нормы, а новая норма ? Может, именно через нас совершенствуется человечество? Благодаря нам? А если мы станем держаться вместе, и заключать браки друг с другом, и рожать детей – возможно, таких, как мы, будет все больше? И когда-нибудь все люди научатся читать мысли, исцелять силой слова и левитировать – то есть летать без помощи механизмов…

Речь Алексея Викентьевича завораживала. Гости смотрели на него во все глаза.

– Я думаю, – продолжал он, – что мы, избранные, были всегда. Мы становились жрецами в Древнем Египте. В античном мире – пифиями и оракулами. Как колдунов и ведьм, нас карала святая инквизиция, сжигала на кострах. Кто-то из нас объявлял себя пророком и основывал новые религии. Кто-то выходил в святые угодники: врачевал, наставлял, творил чудеса, предсказывал будущее… А в диких племенах мы становились (и посейчас становимся) шаманами… Где-то нас запирали в дома скорби и заточали в монастыри… И только здесь, в Советском Союзе, и сейчас, в первой половине двадцатого века, мы получили невиданный ранее исторический шанс…

– Шанс? Какой? – тихо, одними губами вопросила Софья, однако старик расслышал ее.

– Наш шанс – объединиться. Держаться вместе. Изучать самих себя и собственную природу.

– А почему этот шанс вдруг возник именно сейчас? – рубанул Дмитрий. – Что такого особенного для вас в текущем историческом моменте?

– Вы, Дима, простите, какого года рождения? – вопросом на вопрос ответил старик.

– Я? Девятьсот одиннадцатого.

– А вы? – обратился он к Софье.

– Вообще-то женщинам подобных вопросов не задают, – кокетливо рассмеялась девушка. – Но я на него могу еще пока отвечать чистейшую правду. Мне девятнадцать лет – стало быть, я ровесница революции, тысяча девятьсот семнадцатого года рождения.

– А я – девятьсот девятого, – не дожидаясь вопроса, промолвил Аркадий. – Но при чем здесь наш возраст?

– Возраст имеет большое значение. Потому что вы первое в цивилизованном мире поколение за последние две тысячи лет, живущее вне религии и без религии. Конечно, когда-то вас, наверное, крестили. И даже приводили за ручку в церковь…

– Меня – нет, – гордо отмежевалась девушка.

– …Но вы атеисты, разве нет? Ваше детство, и отрочество, и юность – они ведь прошли вдали от церкви, не так ли?

Никто не возразил.

– Мы живем в безбожном государстве, – продолжал Алексей Викентьевич, – и для нас это великолепная возможность. Она впервые представилась нам – возможность познать самих себя. Представьте: если бы вы, с вашими талантами, родились сто, двести лет назад? Как бы вы объясняли сами себе свои способности? Божьей благодатью. Господней милостью. Кем бы вы стали в те времена, когда в обществе заправляли попы и монахи? Святыми целителями и предсказателями, вы вершили бы чудеса к вящей славе монастырей. Или, может, вы превратились бы в сектантов, создавали новые религии, и тогда бы вас преследовали и заточали в подземелья. Но теперь мы свободны от мистики и метафизики любого рода. В стране, где церковь отделена от государства, мы можем сами познать себя и служить себе… Как служили самим себе революционеры, основатели нашей большевистской партии…

– Вы хотите сказать, – тихо переспросила Софья, – что наши вожди тоже были, м-м, необыкновенными ?

– Конечно! – с живостью воскликнул старик. – Я ведь хорошо знал их многих! А как вы думаете, если б дело обстояло иначе, смог бы Ленин с горсткой соратников устроить революцию в огромной стране? Мог бы Троцкий одной речью завоевывать тысячи сторонников и убеждать целые дивизии поворачивать штыки в нужную сторону? А Сталин – да ведь он просто умеет читать мысли, я знаю…

Когда разговор коснулся политики, и Аркадий, и Дмитрий подобрались, нахмурились. Алексей Викентьевич почувствовал их напряжение, махнул рукой.

– Но не будем лезть в дебри… Вернемся к вашей личной судьбе… Вы – или, по крайней мере, двое из вас – сумели расслышать мой зов , и потому вы здесь… Здесь, в горах, я не один… Нас, таких же, как вы, здесь немного, всего лишь четверо… Мы живем уединенно, все вместе, коммуной… У нас свое хозяйство. Овощи, фрукты, имеются коровы и куры. Мы сами ухаживаем за ними, сами печем хлеб, стараемся ни с кем из посторонних не общаться. Мы отказались от общественной жизни. Но зато мы заняты друг другом, и с помощью коллег совершенствуем свои таланты… И я приглашаю вас присоединиться к нам. Легкой жизни я вам не обещаю. Но обещаю, что она будет интересной. Впрочем, – старик обвел своим пронзительным взором гостей, – я приглашаю не всех. Один из вас троих мне солгал. И он не избранный. Он здесь, – старик коротко и невесело хохотнул, – совсем по другому делу.

Двое мужчин и девушка переглянулись между собой. Недоумение, настороженность и подозрительность выражали их взгляды. Алексей Викентьевич продолжил:

– И я прошу этого человека – он ведь знает, о ком я говорю, – встать и уйти. И забыть место, где он был, и то, что он здесь слышал. Прошу!

Старик по очереди осмотрел пришедших. Никто не двинулся с места.

– Ну, хорошо, – молвил он. – Тогда небольшое испытание.