Алексей Биргер - Смерть воды и огня (Богомол - 2) Страница 23

- Это замечательно! - Лариса была в восторге. - Но ведь мне надо и на работу ходить...

- У меня тоже есть дела, - сказал американец. - Так что днем мы будем разбегаться, а потом... потом мы будем жить полной жизнью, так?

- Такой полной, что тебе улетать не захочется! - заверила Лариса, сияя от счастья.

- Мне уже не хочется! - отозвался американец, обнимая её за плечи своей лапищей.

Чего не хочется американцу, подумал я, так это возвращаться в гостиницу. Он явно чувствует какую-то опасность, какой-то подвох... И то, что он узнал, сунувшись в компьютер, укрепило его в мысли: его могут попытаться убрать... Но что ж такое он мог углядеть среди данных о людях, которые в последнее время ездили за рубеж от фонда Дурманова?

Американец - из охотников, но затравленный зверь, бывает, пускается по следу охотника: видя свое единственное спасение в том, чтобы этого охотника разорвать. А узнать, в каком номере остановился американец, и подстеречь его - вполне выполнимая задача, как бы бдителен ни был мистер Джонсон. Остается одно: не появляться в гостинице до самого отъезда из Москвы. И тут он опять использует Ларису...

Но, тогда, получается, зверь, за которым охотится американец - зверь очень хищный и опасный...

За кем же идет его охота?

За Богомолом?

Других вариантов я не видел.

А если мои догадки правильные - то Богомол, действуя в своем стиле, сама постарается нанести первый удар. Сегодня?.. Пожалуй, нет. Ей надо подсобрать побольше информации об американце, чтобы основательно разработать план действий. Скорей всего, она рискнет "накрыть" его в гостинице завтра в ночь...

Стоит ли мне пытаться её перехватить? Пожалуй, нет. Я слишком плохо представляю, что за игру ведет Богомол, кто её заказчики, кого представляет этот мистер Николас Джонсон. Тем более, он в полной безопасности. У этой Ларисы Богомол её не найдет. Если только сам мистер Джонсон не решит ещё раз усыпить Ларису и на часок прогуляться среди ночи в гостиницу - чтобы самому подстеречь своего убийцу. Но в такие игры мне тем более соваться нельзя.

Как говорится, не зная броду, не суйся в воду.

Ясно одно: отснятые и записанные материалы мне ни в коем случае нельзя отдавать Богомолу. В полном виде, во всяком случае. Сцена с усыплением Ларисы и с проникновением в компьютер должна отсутствовать.

Я так погрузился во все эти размышления, что перестал обращать внимание на моих пассажиров и даже не заметил, как мы доехали. Очнулся я только тогда, когда Лариса сказала:

- Заверни вон к тому дому, вон к тому подъезду.

Я лихо подрулил к самому подъезду, помог им извлечь пакеты из багажника, американец очень щедро рассчитался со мной, и я, с благодарностью приняв деньги и позволив себе подмигнуть Ларисе: мол, желаю хорошо поразвлечься, поехал домой.

Мои уже спали. Я устроился на кухне и принялся "подвергать цензуре" все пленки. Во-первых, я поставил аудиопленку в двухкассетник и на чистую кассету переписал лишь отдельные куски: любовные разговоры, а потом все стоны и крики страсти. Те полчаса, что американец возился с компьютером, я купировал. Убрал я и все упоминания о районах Москвы и конкретных адресах чтобы нельзя было вычислить, в какой фирме работает эта Лариса или где она приблизительно живет. Потом я вставил в видеокамеру чистую видеокассету и включил запись, не сняв крышечку с объектива. Ну, забыл человек, в волнении, открыть объектив, что тут поделаешь? Благополучно изготовив испорченную пленку, я убрал её и "отредактированную" аудиокассету в отдельную коробку, которую как следует запечатал "скотчем". Подлинные видео и аудиоматериалы я спрятал в свой личный ящик секретера в гостиной. Завтра или послезавтра я найду для них более подходящее место, а пока ничего с ними не будет.

Доказательств любовной связи Ларисы и мистера Джонсона Богомол - если это она - получит в избытке. А больше - ничего! Мы честно преподнесем ей улики в пределах поставленной нам задачи, с иронической ухмылкой подумал я.

На том я, вполне довольный собой, отправился спать, предварительно поставив будильник на семь утра. Дел завтра предстояло немало!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Она не стала возвращаться домой. Заехав в ночной клуб, ресторан которого работал до четырех утра, она заказала легкий ужин: зеленый салат и запеченное филе форели, взяла к этому бутылку легкого итальянского вина... А потом, поколебавшись немного, все-таки не выдержала и заказала два куска шоколадно-фруктового торта. Как всегда в напряженные моменты, её очень тянуло на сладкое - сладкое и успокаивает, и после него легче думается - а её фигуре ничто не грозит. В этом плане, её организм устроен замечательно. Она вспомнила, с легкой улыбкой, как, совсем ещё девочкой, она на первый гонорар купила себе несколько упаковок пирожных - "эклеры", "наполеоны", "трубочки", все, что в магазине нашлось - и сожрала в один присест, отыгрываясь за все детские годы, когда вдоволь поесть сладкого было её недоступной мечтой, несмотря на то, что росла она не в бедности, и её мать делала все, чтобы девочке никогда не доводилось задумываться, как горько быть "безотцовщиной".

Ей и в голову не приходило, что от такого излишества ей может стать дурно. И, видимо, природа задумала её на удивление крепкой, если после восемнадцати (!) пирожных у неё даже слабой дурноты не возникло. Правда, в какой-то момент она заволновалась, не отзовется ли это пиршество лишним весом в теле, и не начнет ли её фигура расползаться так, что потом и месяцем усердных тренировок её не выправишь... На следующее утро она стояла, раздевшись донага, перед большим зеркалом, и тщательно вглядывалась. Ей вообще нравилось рассматривать себя: она знала, что она красива, очень красива, и её радовало, что её тело является таким совершенным инструментом. Да, таким совершенным, что перестаешь воспринимать его как кусок уязвимой плоти, видишь в нем идеальное орудие убийства, и наслаждаешься этим. А в тот раз она наслаждалась особенно потому что нигде, ни на животе, ни на бедрах, ни на плечах, ни на груди нельзя было разглядеть хоть самую малюсенькую новую складочку, хоть самый слабый намек на лишнюю капельку жира. Все пирожные превратились в чистую энергию, стали для неё тем ракетным топливом, на котором она могла с новыми силами нестись к цели.

Да, природа и в этом плане сработала безукоризненно, выпуская её в мир. Если она и изменилась с тех пор, то совсем немного: девичья хрупкость уступила место округлым формам, присущим достигшей своего расцвета женственности. Полнее стали плечи и грудь, бедра и лодыжки - крепче, но от этого вовсе не появлялось ощущения, будто её фигура потяжелела: она оставалась такой же легкой, ладной и точеной, и наработанная ей сила не тянула её к земле, будто борца-тяжеловеса, а, наоборот, будто помогала преодолевать силу земного притяжения. Когда она шла своей упругой - и, порой, чуть стремительной для женщины - походкой, то, казалось, она вот-вот вспорхнет.

Она заметила, что официант, несмотря на всю свою вышколенность, метнул на неё заинтересованный взгляд: ну и красотка, которая не боится перебирать сладкого... И мысленно отругала себя за свою слабость. Нет, на удивление официанта ей было наплевать. Но о её пристрастии к сладкому знали слишком многие. Достаточно официанту обмолвиться про странную блондинку-сластену, которую он вчера обслуживал - и мало ли куда дойдет слух. Шанс, конечно, минимальный - но настолько сейчас все было напряжено, и настолько все висело на волоске, что любая мелочь могла сыграть свою роль. Так что не стоило бы привлекать к себе лишнее внимание, даже в этом. Правда, в Москве ей оставалось находиться меньше суток - если все сложится нормально - но в таких делах и сутки бывают слишком большим сроком...

Ладно, подумала она, в конце концов, она выбрала ресторан, в котором никогда прежде не бывало, и где никому не придет в голову её искать - даже если известно, что она в Москве. Сейчас её больше занимало другое.

Американец подцепил блондинку, чтобы остаться с ней на всю ночь. И не в своем номере, а на её квартире. Случайность это или нет? Можно ли допустить, что американец не хочет оставаться на ночь в своем номере - даже не один? Да, это не только можно, но и нужно допустить, потому что маршрут американца - Нью-Йорк-Богота-Лондон-Москва-далее Милан - вполне определенно доказывал: он в игре! Из Нью-Йорка началось движение её противника. В Боготе её противник оставил первый труп. Лондон был для него самым удобным местом для броска в Россию. Но почему он не переделался в русского, которому итальянцы отказали в визе? Или решил, что ему лучше оставаться американцем - и скрывать свое знание русского языка, потому что и она, и другие заинтересованные лица будут искать своего врага среди тех прибывших из Лондона, кто отлично говорит по-русски? Что ж, в таком случае, это и впрямь неожиданный ход! Чем активней он тычет всем в глаза, разудалым своим поведением, что по русски он ни бум-бум (ну, может, знает "матриошка" и "на здоровье"), тем меньше его принимают в расчет.