Александр Форш - Янтарный ангел Страница 24

– Если позволишь увидеть ее и поговорить.

Он хмыкнул, приписал к цифре еще один ноль и вернул ей:

– И это только за то, чтобы посмотреть издалека. Как говорится: руками не трогать.

…Марина слушала и не могла поверить своим ушам. Зато теперь у нее в голове что-то щелкнуло, и она наконец поняла, как их бедная семья могла оплачивать дорогостоящее лечение дедушки Володи. Денег иногда не хватало даже на еду, но он лежал в лучших клиниках и получал все, что только можно, чтобы хотя бы облегчить боль. Правда, потом деньги резко исчезли, и бабушка хотела продавать квартиру, но не успела – умерла.

– Мне сложно в это поверить. – Марина запустила пальцы в волосы. – Дедушка просто не мог так поступить.

– Когда-то и я думала, что влюбилась в благородного человека, не способного на подлость. Его обожали многие, была в нем некая харизма, которая притягивала к себе людей, очаровывала и заставляла видеть то, чего не было. Жаль, что я слишком поздно осознала, насколько была слепой.

– Даже если допустить, что все было именно так, – девушка потянулась за чайником, налила себе чай, – почему ты так просто сдалась?

– Я испугалась, – честно призналась старуха. – Только испугалась не за себя, а за свою девочку. В его голосе было столько решительности, что я поверила каждому сказанному слову, каждой угрозе.

– Странно, но теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю, что бабушка Зина всегда относилась к нам с сестрой с некоторой прохладой. Мы никогда не оставались у нее ночевать, она не пекла пирогов, а нас с Аней даже внучками не звала. Только по именам. После смерти дедушки она и вовсе отдалилась, хотя, казалось бы, общее горе должно было сплотить нас. Мама не понимала этой перемены и сильно переживала. Иногда я виню ее в маминой смерти. Сама не знаю почему. Это чувство совершенно иррационально, но я ничего не могу с ним поделать.

Признания Елизаветы Петровны ошеломили ее. Рушился целый мир, который был знаком ей с детства. Осознавать это было тяжело. Девушка дернулась, когда ее щеки коснулась сухая ладонь старухи.

– Не плачь детка, все будет хорошо.

Марина, словно маленькая девочка, обливаясь слезами, прижалась к груди своей бабушки. Своей настоящей бабушки. Теперь она нисколько в этом не сомневалась.

Удивительно, как быстро могут рушиться целые миры. Но куда более удивительно то, как на их месте возникают новые. Будто зеленый росток на выжженной земле, который пробивает себе дорогу к жизни.

– Много лет я жила без всякой надежды на счастье. – Бабушка еще не знала, как изменилась Марина во время их разговора. – Знаешь, я даже заскучала по тому мальчику, который мерещился мне. Ведь он не причинил мне никакого вреда. А вот маму свел с ума. Хотя он же спас ее в сорок втором году от разорвавшегося снаряда.

– Кто он такой?

– Я не знаю. Мама много о нем говорила, она боялась его. А я не верила, думала о ней как о сумасшедшей.

– Но ведь откуда-то он появился?

– Мама считала, что мальчик связан с фигуркой янтарного ангелочка. Я же списывала все ее проблемы на перенесенную контузию. Маму комиссовали с фронта за неделю до того, как она узнала, что беременна мною.

– Я тоже видела его, когда была беременна. – Марина думала, что сможет говорить об этом спокойно, ведь прошло столько лет. Она ошиблась. Перед глазами встало улыбающееся лицо Макса, которое сменилось мерзкой гримасой санитарки, в нос ударил запах хлорки.

Видимо, бабушка все поняла по лицу Марины и не стала ни о чем расспрашивать.

– Теперь он явился за Аней. – Елизавета Петровна встала и прошла к окну.

– Но Аня не беременна!

– Мы не знаем, связано ли появление призрака с беременностью. Но я уверена, что мама была права, когда говорила про ангела.

– Что ты имеешь в виду? – Марина отпила чай и поморщилась, он давно остыл. Ей было страшно узнать ответ, но еще страшнее оставаться в полном неведении.

– Ты знаешь, что Аня работала у меня сиделкой. – Бабушка всматривалась в темноту за окном, будто надеялась увидеть в чернильной пустоте кого-то или что-то. – Специалист она весьма посредственный, – сказано было не со злобой, скорее с легким разочарованием. – И если бы не наше родство, я бы выгнала ее в первый же день. Мне кажется, Аня чувствовала мое к ней отношение. Отношение к ней как к работнику. Именно поэтому я считаю себя виноватой. Я видела Аню на похоронах вашей мамы, только подойти так и не решилась. Тогда я не знала, что мой главный враг давно мертв, хотя и удивилась, что его не было среди траурной процессии.

Судьба удивительная шутница. Она сама привела Аню в дом бабушки. Старая женщина смотрела на внучку как на собственное отражение. Аня будто сошла с юношеской фотокарточки самой Елизаветы Петровны, настолько точным было сходство.

– Через неделю Аня явилась на работу какая-то взвинченная. Она была чем-то сильно обеспокоена. Постоянно кому-то звонила, запираясь в ванной, откуда выходила еще более угрюмая и задумчивая. Именно тогда я увидела ее рисунки.

– Рисунки?

– Да. Подожди минутку. – Бабушка вышла из кухни и вернулась с большим конвертом. – Вот, посмотри сама.

Марина взяла конверт и достала из него лист плотной бумаги, на котором была изображена фигурка ангела, заключенная в клетку.

– И это все? – Марина еще раз заглянула в конверт, но тот был пуст.

– Увы. В тот день Аня сказала, что ей срочно нужно уйти, и начала спешно собираться. В коридоре ее рюкзак упал, и из него выпало несколько листов. Там были эскизы, наброски и законченные работы. На всех изображался либо ангел, либо мальчик…

– В шортиках на лямках, – закончила за нее Марина.

– Аня собрала рисунки, но один не заметила. Убежала. И только вечером я увидела, что пропала моя шкатулка с драгоценностями и… тот самый ангел.

У Марины перехватило дыхание. Виски словно сжало стальным обручем.

– Фигурка все время была у тебя?

Бабушка ответила не сразу. Марина с удивлением наблюдала за тем, как та поднялась, прошла к шкафчику, достала пачку сигарет и пепельницу.

– Почти десять лет не курила. – Трясущимися пальцами она достала из пачки тонкую сигарету. – Ты не против?

Марина покачала головой.

Елизавета Петровна зажгла спичку, поднесла к зажатой в зубах сигарете и даже глаза прикрыла от удовольствия, когда сделала первую затяжку.

Кухню постепенно заполнил запах вишневого табака.

– С этой фигуркой связана еще одна странная история, – заговорила наконец женщина. – Избавиться от нее не так-то просто. Я пыталась, поверь мне. Всякий раз она возвращалась ко мне. В конце концов я решила, что если она будет у меня, то больше никому не причинит вреда. Я даже в завещание внесла пункт, по которому фигурку надлежит похоронить вместе со мной.

– А теперь она у Ани. – Девушка сразу вспомнила рисунок на планшете сестры.

Бабушка посмотрела на Марину, несколько раз кивнула и затушила сигарету в пепельнице.

Когда утром заспанная Марина вышла на кухню, бабушка уже была там.

– Аня нашлась, – сказала и села, точно сразу лишившись сил. – Она в полиции.

Анфиса

1939 год

Даже спустя годы Анфиса вспоминала день своей выписки из больницы как самый черный в ее жизни. Никогда более она не испытывала такого страха и отчаяния. Ей казалось, что у нее сердце вот-вот разорвется от отчаяния, а тот единственный, кто был ей нужен, даже не пришел попрощаться.

Умом Анфиса понимала, что никаких шансов быть с этим мужчиной у нее нет, но ничего не могла с собой поделать и до последнего продолжала надеяться: а вдруг что-то произойдет, вдруг случится чудо и он придет.

Почти все время, проведенное Анфисой в больнице, погода была не по-летнему холодной и дождливой, будто уже наступила осень. А сейчас было тепло и солнечно, небо было синее-синее, в него так и хотелось нырнуть.

Так она и стояла, запрокинув лицо к небу, не в силах сделать больше ни единого шага.

– Пациентка Старостина? – Знакомый, ставший таким родным голос прозвучал у самого уха. Анфиса готова была поклясться, что почувствовала обжигающее дыхание на шее, в том самом месте, где билась синяя жилка. – Сбежать, значит, решили. Нехорошо.

И хоть говорил он насмешливо-иронично, девушка вдруг испугалась.

– Нехорошо, говорю, убегать, не попрощавшись. – Серые глаза уже откровенно смеялись, вот только Анфисе было не до смеха. Она была готова провалиться сквозь землю от стыда. Если бы только доктор знал о ее мыслях!

Он не знал. И кажется, не стремился узнать. Он видел в ней только пациентку, одну из многих.

Нужно было что-то говорить, ее молчание слишком затянулось.

– Я не сбегаю, Иван Анатольевич. У меня и выписка есть. – Анфиса потянулась было к сумочке, но она пропала.