Неле Нойхаус - Глубокие раны Страница 24

— Что это… — начала она, но тут же замолчала, увидев перед собой незнакомца с седыми волосами.

— Привет, — сказал мужчина.

У него были густые усы, на носу — старомодные очки с затемненными стеклами. Самчик явно относился к категории «выгодных». Он не был вспотевшим толстяком с волосами на спине, не был неряхой, который неделями не принимает душ, и не был тем, кто потом будет торговаться из-за бабок.

— Входи, — сказала Моника и повернулась. Проходя мимо зеркала рядом с дверью в квартиру, бросила на себя оценивающий взгляд. На девятнадцать лет она, пожалуй, больше не выглядела, но на двадцать три — вполне. Во всяком случае, от нее еще пока не сбежал ни один клиент.

— Сюда, — Моника указала в направлении спальни.

Мужчина все еще стоял у двери в квартиру, и ей бросилось в глаза, что на нем были перчатки. Ее сердце начало колотиться. Может быть, этот тип — извращенец?

— Для рук тебе не нужна «резинка», — попробовала она пошутить. И вдруг у нее возникло неприятное чувство.

— Где Роберт? — спросил он сразу. Проклятье! Значит, это тоже фараон?

— Понятия не имею, — ответила она. — Я уже это говорила твоим коллегам!

Не спуская с нее глаз, он протянул руку назад и повернул ключ в двери. Монику внезапно охватил страх. Он не из полиции! С кем Роберт связался на этот раз? Опять, наверное, должен кому-нибудь деньги?

— Ты должна знать, где он шляется, если он не у тебя, — сказал незнакомец.

Моника немного подумала и решила, что Роберт не стоит того, чтобы из-за него во что-нибудь впутываться.

— Он иногда ночует в пустом доме в Кёнигштайне, — ответила она. — В старом городе, в конце пешеходной зоны. Может быть, он сейчас там, прячется от фараонов. Они его ищут.

— Оʼкей. — Мужчина кивнул и смерил ее взглядом. — Спасибо.

Он выглядел как-то жалко с этими усами и в очках с толстыми линзами. Отчасти он напоминал работника банка. Моника расслабилась и улыбнулась. Может быть, ей удастся еще вышибить из него бабки?

— Как насчет этого? — она кокетливо улыбнулась. — За двадцатку я тебе устрою…

Мужчина подходил все ближе, пока не остановился прямо перед ней. Выражение его лица было спокойным, почти равнодушным. Он сделал быстрое движение правой рукой, и Моника почувствовала жгучую боль в шее. Она рефлекторно схватилась за горло и, не веря своим глазам, увидела на руках кровь. Прошла пара секунд, пока она осознала, что это была ее собственная кровь. Ее рот заполнился теплой жидкостью с медным привкусом, и она ощутила, как в ее затылке закипает паника. Что это? Что она ему сделала? Она отошла от него, споткнулась об одну из собак и потеряла равновесие. Кругом была кровь. Ее кровь.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — прохрипела она и подняла руки, защищая свое тело, когда увидела в его руке нож.

Собаки тявкали как безумные. Моника наносила удары, борясь за себя, она отчаянно отбивалась, с силой, которую придавал ей страх смерти.

Ни для кого в отделе К-2 не было неожиданностью, что доктор Кирххоф при вскрытии трупа Шнайдера обнаружил у него такую же татуировку группы крови, как до этого у Гольдберга. Более странным было то, что Шнайдер в день своей смерти выписал платежный чек на сумму десять тысяч евро, который кто-то пытался обналичить сегодня около половины двенадцатого в филиале банка «Таунус-Шпаркассе» в Швальбахе. Сотрудники банка отказались выплатить столь значительную для них сумму и позвонили в полицию. На записи с камеры наблюдения в кассовом зале был зафиксирован мужчина, который после своего побега утром разыскивался в соответствии с распоряжением об аресте. Когда Роберт Ватковяк заметил, что возникли проблемы, он сбежал из банка без чека, а чуть позже появился в отделении банка «Нассау-Шпаркассе» в Швальбахе и там столь же безуспешно попытался получить наличные деньги с помощью платежного чека на сумму пять тысяч евро. Оба чека лежали сейчас перед Боденштайном на его письменном столе. Графологическая экспертиза подтвердила, что подпись Шнайдера была подлинной. Факты, обосновывающие подозрения в отношении Ватковяка, были неопровержимы, его отпечатки пальцев обнаружены на обоих местах преступлений.

В дверь постучали, и в кабинет вошла Пия.

— Позвонил сосед Шнайдера, — сообщила она. — В ночь с понедельника на вторник около половины первого, когда он с собакой был еще на улице, увидел подозрительный автомобиль при въезде на территорию Шнайдера. Это был «комби» светлого цвета с рекламной надписью. Когда он вернулся через четверть часа, машины уже не было, а свет в доме не горел.

— Номер он не запомнил?

— Это был номер с буквами МТК. Было темно, а машина стояла примерно метрах в двадцати. Сначала он подумал, что это, должно быть, автомобиль, на котором приезжает солдат гражданской службы, но потом увидел фирменный логотип.

Ватковяк был у Шнайдера не один, об этом свидетельствуют бокалы с разными отпечатками пальцев и показания соседки. Другой тип, возможно, ездит на служебном автомобиле, и он мог приехать позже еще раз.

— К сожалению, база данных по отпечаткам пальцев не выдала другого имени, кроме Ватковяка. И сравнительный анализ ДНК еще пока не готов.

— Тогда нам нужно найти Ватковяка. Бенке должен еще раз поехать в ту квартиру и расспросить женщину, в какие пивнушки обычно ходит ее постоялец.

Боденштайн заметил некоторую нерешительность своей коллеги и вопросительно посмотрел на нее.

— А Франк поехал домой, — сказала Пия. — Ему дали больничный лист.

— Почему? — Оливер, казалось, был удивлен поведением человека, с которым проработал вместе больше десяти лет. Бенке был единственным из его франкфуртской команды, кто перешел вместе с ним в полицию Хофхайма, когда Боденштайн принял руководство вновь образованным отделом К-2 при Региональной уголовной полиции.

— Я думала, он вам звонил, — сказала Пия осторожно. — Фрау Крэмер хотела помешать Бенке преследовать Ватковяка. При этом он упал на бутылку и поранил себе руку и голову.

— Понятно, — только и сказал Боденштайн. — Тогда коллеги из Эшбора должны обойти все пивные в этом районе и поговорить с обслуживающим персоналом.

Пия предполагала, что шеф будет еще задавать вопросы, но он не стал больше обсуждать поведение Бенке. Вместо этого встал и взял свой пиджак.

— Поедем еще раз в Мюленхоф и поговорим с Верой Кальтензее. Я хочу узнать, что она может сказать нам о Ватковяке. Может быть, она знает, где он находится.

Большие ворота при въезде в поместье были открыты, но мужчина в темной униформе и с каким-то устройством в ухе дал Пие знак остановиться и опустить стекло. Поблизости стоял другой человек в униформе. Пия предъявила ему свое удостоверение и сказала, что они хотели бы поговорить с Верой Кальтензее.

— Одну минуту. — Охранник остановился перед капотом радиатора и стал что-то говорить в микрофон, который был прикреплен у него на отвороте куртки. Через некоторое время он кивнул и отошел в сторону, позволяя Пие проехать. Перед домом стояли три автомобиля. Клон первого охранника у ворот вновь остановил их. Новая проверка удостоверений, новые расспросы.

— Что за дела? — пробормотала Пия. — Это же чистой воды издевательство!

Она твердо решила при следующем разговоре с Верой Кальтензее не проявлять душевных чувств, даже если старая женщина будет извиваться на полу в истерическом припадке. Следующая проверка состоялась у двери в дом, и Пия постепенно теряла терпение.

— Что означает весь этот цирк? — повернулась она к седовласому мужчине, который сопровождал ее и Боденштайна в дом. Это был тот самый человек, который остановил их прошлый раз. Моорманн, если Пие не изменяла память. Сегодня на нем был темный свитер и черные джинсы.

— Вчера вечером была попытка взлома, — сказал он с озабоченным лицом. — Поэтому были усилены меры по обеспечению безопасности. Милостивая госпожа часто остается здесь в доме совершенно одна.

Пия хорошо помнила, как она сама боялась оставаться в своем доме после взлома прошлым летом. Она понимала страх Веры Кальтензее. Старая дама была как-никак очень богатой и довольно известной особой. Вероятно, она собрала в этом доме бесценные сокровища искусства и ювелирные украшения, которые всегда являлись соблазном для грабителей предметов искусства и взломщиков любого рода.

— Подождите, пожалуйста, здесь. — Моорманн остановился на этот раз перед другой дверью, нежели накануне.

Из комнаты доносился приглушенный гул возбужденных голосов, которые затихли сразу, как только садовник постучал в дверь. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Боденштайн сел с равнодушным лицом в кресло с пропыленной обивкой из парчовой ткани. Пия с любопытством оглядывала большой холл. Солнечный свет, который, пробиваясь через балюстраду на лестнице, ведущей в дом, проникал в три витражных фронтальных окна, выводя пестрые узоры на черно-белом мраморном полу. На стене висели темные портреты в золоченых рамах, а рядом — три необычных охотничьих трофея: огромная набитая голова лося, голова медведя и могучие оленьи рога. При более тщательном рассмотрении Пие бросилось в глаза, что большой дом был не особенно ухоженным. Пол обшарпан, обои поблекли. Внешний вид чучел портила паутина, на деревянном парапете лестницы отсутствовало несколько балясин. Все казалось несколько запущенным, что придавало дому некий шарм запустения, как будто время остановилось шестьдесят лет тому назад.