Чингиз Абдуллаев - Повествование неудачника Страница 24

– Я найду Самохина, – поднялся Иосиф.

– Нет, я сам его найду. Необязательно, чтобы Самохин понял, почему мы интересуемся Некрасовым. И вообще, эту фамилию, кроме нас с тобой, никто не должен знать. Ты ведь сам видел, как действуют эти ампулы с лекарством. Скрыть не получится, даже если очень захочешь. Поэтому, чем меньше знаешь, тем дольше живешь.

Глава 13

Я продолжал работать у Расула. И уже поменял свой старый «Фольксваген» на довольно приличный «Опель». Потом купил внедорожник «Ниссан». Расул стал генеральным директором и почти сразу сделал меня своим заместителем. В две тысячи шестом я переехал из своей бывшей двухкомнатной квартиры у «Сокола» на Ленинский проспект, в один из новых домов, где купил трехкомнатную квартиру. У меня появились женщины, и я снова почувствовал вкус к жизни. Летом две тысячи седьмого года я забрал с собой Игоря, и мы поехали отдыхать в Испанию. Ему там очень понравилось. Он был уже взрослым, переходил в десятый класс. Однажды, когда мы загорали на пляже и мимо прошла симпатичная дама в купальнике, я, подняв голову, долго смотрел на ее удалявшуюся фигуру и вдруг услышал вопрос мальчика:

– Дядя Илья, вы любили мою маму?

Я отвел глаза. Затем внимательно посмотрел на него – да, он действительно уже взрослый, и с ним можно говорить на такие темы.

– Любил, очень любил. Мы хотели официально зарегистрировать наши отношения, чтобы я мог тебя усыновить. Договаривались пойти с ней в загс двадцать четвертого октября. А двадцать третьего вы поехали в этот театр…

– Я помню, – очень серьезно произнес Игорь. – Она тогда была такая счастливая и сказала мне, что скоро мы будем все время жить вместе. Втроем.

– Да, мы так и планировали. Но все получилось иначе. Кто мог подумать, что она погибнет в Москве, пойдя на спектакль? Кто мог вообще об этом подумать?

Игорь замолчал. Наверное, ему было труднее, чем всем нам. С отцом он общался достаточно редко, а мать потерял еще пять лет назад, совсем маленьким. Моя мать умерла в две тысячи пятом году, когда мне было уже сорок пять лет, а ей, соответственно, шел семьдесят третий. Умерла спокойно, во сне, как обычно умирают праведники. У нее было больное сердце. Зарина, уже погрузневшая и сильно постаревшая, все время плакала. Я с удивлением смотрел на свою старшую сестру. С характерным татарским лицом, ширококостная, она была папиной дочкой. А я всегда был похож на маму – худощавый, с типично славянским лицом, словно отец и не принимал участия в моем рождении. Хотя у моей дочери Аллы тоже были хитрые татарские глазки. Я не видел ее много лет и, честно говоря, даже не хотел видеть. Если ей было неинтересно встречаться с человеком, который был ее биологическим отцом, то мне тоже не хотелось навязываться. Тем более что там нужно было встречаться не только с моей бывшей супругой Ольгой, но и с ее мамой, которая так меня ненавидела.

На похоронах матери я все время думал о ее судьбе, о судьбе ее поколения, о том, через какие испытания им пришлось пройти. Проклятая война, ударившая по каждой семье, потом разруха и голод, продовольствие по карточкам, вечный страх, невозможность никуда уехать, «железный занавес». А под конец жизни – двадцать лет нищеты и неуверенности в завтрашнем дне. Хорошо еще, что у нас с Зариной все сложилось относительно благополучно. Супруг Зарины стал директором фабрики, и они жили неплохо. Да и я не бедствовал. У нас была возможность помогать маме, и она с удовольствием жила с Зариной. Я сейчас скажу еще одну очень глупую, но очевидную вещь: если хотите спокойно умирать в своей постели, рожайте дочку. Это я говорю женщинам. Жить на старости лет с невесткой – самое глупое дело. Вы становитесь раздражительной, нервной, у вас появляются дурные привычки, вас все не устраивает. И только родная дочь может принимать вас такой, какой она вас помнит. Зарина была счастлива, что мама все эти годы жила у нее. И поэтому так переживала, когда мама умерла.

Мы вернулись в гостиницу, и я еще раз подумал, что Игорю было тяжелее всех. В августе ему исполнялось шестнадцать лет. Я решил сделать ему своеобразный подарок. Возможно, я был не прав, возможно, так нельзя было делать. Но я считал себя почти отцом этого мальчика. Вот такая странная вещь: если любишь женщину, то готов принимать даже ее детей, а если ненавидишь, готов отказываться даже от собственных, в которых есть и ее кровь. Вот такие мы глупые мужчины.

Как раз в это время вышли две книги Андрона Кончаловского, и я по старой привычке купил их в книжном магазине. Вы, наверное, уже забыли, что моя мама была библиотекарем, и любовь к книгам осталась у меня на всю жизнь. В одной из них он написал, как его отец, знаменитый детский поэт Сергей Михалков, узнал о том, что сын уже становится достаточно взрослым и запирается в ванной комнате, пытаясь самоудовлетвориться. Михалков-старший принял мудрое решение и отправил сына к знакомой даме, которая сразу научила подростка многим премудростям любви, в том числе и не совсем обычным. Подробности рассказывать не стану, можете сами прочитать в его книге. Вот я и решил, что должен заменить Игорю отца.

На его шестнадцатилетие я пригласил молодую, но достаточно опытную девицу, с которой уже несколько раз встречался. Ей было двадцать три или двадцать четыре года, вполне подходящий возраст. Позвал и Игоря, объяснив ему, что это мой «своеобразный подарок», и он должен стать мужчиной в свои шестнадцать лет. К моему удивлению, мальчик совсем не испугался и не оробел, словно ждал именно такого предложения. Стыдно признаться, но я очень боялся за него. У меня первый опыт с какой-то разбитной девицей в Казани, которой мы заплатили двадцать пять рублей на двоих, был весьма неудачным. Мне очень не понравился сам процесс и запах ее тела. И вообще мне все не понравилось. Только после третьей или четвертой дамы, с которыми я близко сходился, я начал входить во вкус. А этот мальчик спокойно разделся и занялся с ней сексом так, словно раньше уже встречался с женщинами. Мне было даже немного обидно. Правда, выйдя от него, девица тихо сказала мне, что он очень стеснительный. Игорь два дня мне не звонил, и я даже начал беспокоиться. Может, это было пошло и грубо, и мальчик на меня обиделся? Но вечером он сам приехал ко мне и за чаем неожиданно сказал:

– Спасибо вам, дядя Илья. А то мне стыдно было признаться, что я никогда и ни с кем не встречался… Все наши ребята хвастались, а я даже не знал, что это такое…

– Теперь будешь знать, – я был счастлив, что он оценил мою заботу, – только не рассказывай дома дедушке с бабушкой, иначе они меня больше к вам не пустят.

– Пустят, – уверенно произнес Игорь. – Я хотел с вами посоветоваться, если вы, конечно, разрешите…

– Что еще?

– Мне нужно получать паспорт…

Ну да, конечно. В шестнадцать лет выдают паспорт. Мы ведь ездили в Испанию по моему паспорту и по доверенности от его отца. Зарубежный паспорт у него был уже с четырнадцати лет, а вот общегражданский он должен был получить сейчас.

– У тебя какие-то проблемы? – не сразу понял я.

– Нет. Просто я не хочу получать паспорт на имя Игоря Зайцева, – это была фамилия его отца. – Если вы разрешите, я возьму вашу фамилию. Буду Игорем Некрасовым. – Он посмотрел на меня, ожидая, что именно я отвечу.

Честное слово, у меня на глазах появились слезы. Его мать просила меня заботиться о нем. И вот сейчас этот взрослый парень хотел взять мою фамилию. Кажется, я даже всхлипнул, настолько трудно было сдерживать себя, и пробормотал:

– Спасибо тебе, Игорь, это самый лучший подарок, который я получал когда-либо в своей жизни. Спасибо тебе большое. Конечно, ты можешь взять мою фамилию. А что скажут твои дедушка с бабушкой? Они не обидятся?

– Нет. Они говорят, что мама тоже так хотела. И так будет правильно.

Тут я уже не сдержался. Соскочил со стула, бросился к парню, обнял его и прижал к себе.

– Конечно, ты будешь Некрасовым, обязательно будешь.

Легко было пообещать, но мне пришлось три месяца бегать по всем инстанциям, чтобы оформить усыновление Игоря. И вы не поверите, кто мне помог. Честное слово, не поверите. Я снова встретил Вову. Помните маклера, который в начале восьмидесятых помог мне так удачно «жениться» и получить московскую прописку? Тогда ему было лет сорок, а мне – чуть больше двадцати. Теперь, спустя тридцать лет, мне было уже сорок семь, а ему соответственно под семьдесят. Но он вообще не изменился за такой большой срок и просто меня поразил, когда я случайно встретил его в нашем загсе, куда пришел за очередной справкой. Все такой же пронырливый, простуженный, говорящий скороговоркой. Похоже, все эти годы он процветал, занимаясь тем, что умел: женил и разводил нужных людей, помогал с оформлением липовых доверенностей, находил понимающих нотариусов. Не человек, а просто важная государственная функция. Честное слово, мне было даже приятно увидеть этого мерзавчика спустя столько лет.