Дик Фрэнсис - На полголовы впереди Страница 24

Никто не мог пройти, пока поезд не остановится. Теперь лошадей редко перевозят по железной дороге. Этот вагон построен в пятьдесят восьмом, а? Из самых последних, из самых лучших.

По обе стороны двери вдоль вагона было по одному стойлу, потом промежуток, потом еще два стойла по обе стороны прохода, потом свободное пространство с большими раздвижными дверями наружу для погрузки и разгрузки.

Дальше шла более просторная центральная площадка с единственным стойлом у одной из стенок. Дальше — еще два стойла и еще одно свободное пространство для погрузки, потом еще два стойла, промежуток и, наконец, еще два стойла по обе стороны двери в головном конце вагона. Одиннадцать стойл, как и сказал Джордж, и центральный проход. Стойла были разборные — из скрепленных болтами тяжелых металлических панелей, покрашенных в зеленый цвет. На просторной центральной площадке, где стойло было устроено только у единой из стенок, находились удобное кресло для грозной мисс Браун, стол, шкафчики для вещей, холодильник и тяжелый пластмассовый водяной бак с торчащим внизу краном, чтобы наполнять ведра. Джордж откинул крышку бака и показал мне на небольшую дощечку, которая плавала на поверхности.

— Это чтобы вода не так плескалась, а?

«Ну и ну», — подумал я.

По всем углам были распиханы десятки тюков сена, и по сетке с сеном висело, мерно раскачиваясь, над головой у каждой лошади. На тюках сидели два конюха, а их подопечные жевали свой нехитрый корм, погруженные в таинственные лошадиные мысли.

На каждом стойле была предусмотрительно прикреплена карточка с кличкой занимающей его лошади, напечатанной на машинке. Я прочитал несколько кличек и узнал, что Лорентайдский Ледник Филмера и Даффодил — это светло-серый молодой жеребец хрупкого на вид сложения. Право Голоса Лорриморов — ничем не примечательный гнедой, а Спаржа супругов Янг — светло-гнедая с белой звездочкой на лбу и белыми чулками.

— Пошли, — сказал Джордж. — Познакомлю вас с машинистами, а?

Я понял, что к лошадям он равнодушен.

— Да, спасибо.

Он отпер своим ключом дверь в головном конце вагона, а потом другую, которая вела в багажный вагон.

— Эти двери всегда заперты, а?

Я кивнул. Пошатываясь от толчков поезда, мы миновали длинный багажный вагон — он был наполовину пуст, и там стоял страшный грохот. Посоветовав мне снять и положить куда-нибудь свой жилет, чтобы не вымазать его в масле, Джордж отпер дверь в дальнем конце вагона. Мне и в нем показалось очень шумно, но там, куда мы попали теперь, было вообще невозможно разговаривать.

Джордж поманил меня, и я вслед за ним вошел в пышущую жаром заднюю секцию тепловоза, где, кроме всего прочего, находился паровой котел, который отапливал весь поезд. Джордж молча указал мне на громадный водяной бак и с усмешкой показал, как определяют уровень воды в нем. По всей высоте огромного бака через равные промежутки торчали обыкновенные краны, как в умывальнике. Джордж показал на цифры около каждого из них, означавшие сотни литров, и сделал такое движение, словно открывал кран. Я понял, хоть и не мог поверить своим глазам: чтобы узнать уровень воды, нужно было один за другим открывать краны. В высшей степени остроумно, подумал я, если только не знать, что существуют водомерные трубки.

Мы двинулись дальше, прошли по узкому проходу вдоль раскаленного громыхающего двигателя выше человеческого роста, стук которого болезненно отдавался во всем теле, и перешли в другую секцию тепловоза, где работал другой двигатель, еще больше, еще громогласнее и еще горячее — настоящее исчадие ада. Миновав его, мы подошли к стеклянной двери, которая открывалась без ключа, и неожиданно оказались в сравнительно тихой кабине машинистов в самой голове поезда.

Здесь воздух был свеж и прохладен, потому что окно справа от пульта управления, находившегося перед сиденьем машиниста, было открыто настежь.

Когда я что-то сказал по этому поводу, Джордж сообщил, что оно не закрывается никогда, разве что в снежный буран, а?

За широкими лобовыми стеклами, закрытыми наглухо, открывался вид, от которого невозможно было оторвать взгляд: уходящие вдаль рельсы, зеленые огни светофоров впереди и леса, проносящиеся мимо со скоростью больше ста километров в час. Я никогда еще не был в кабине машиниста на ходу поезда и подумал, что мог бы простоять здесь целый день.

За пультом управления сидел моложавый человек, одетый не по форме, а рядом с ним — человек постарше в более или менее чистом комбинезоне, но с замасленными руками.

Джордж представил нас друг другу. Того, кто помоложе, звали Робертом, того, кто постарше, — Майком. Они кивнули мне, и мы обменялись рукопожатиями, а Джордж объяснил им, кто я такой.

— Окажите ему содействие, если попросит.

Они сказали, что окажут. Джордж похлопал Роберта по плечу и показал мне на маленький белый флажок, который бился на ветру снаружи, справа от лобовых стекол.

— Флаг показывает, что это специальный поезд. Вне графика. Чтобы никто по пути не подумал, что это «Канадец» идет на полчаса впереди своего расписания.

Все восприняли это как остроумную шутку. Нигде в мире поезда не идут впереди расписания. Они могут только опаздывать.

Все еще усмехаясь, Джордж повел меня обратно через стеклянную дверь в раскаленный ад. Мы снова протиснулись мимо многометрового громыхающего чудища и его напарника в задней секции и наконец очутились в багажном вагоне, заполненном гулким грохотом, который теперь показался мне затишьем. Здесь я воссоединился со своим жилетом. Мой чемодан, как я отметил, благополучно стоял в ряд с другими — если понадобится, добраться до него не составит труда.

Джордж запер за нами дверь багажного вагона, и мы снова оказались в тихом вагоне для лошадей, который показался мне домашним и уютным. Из стойл высовывались поверх дверец лошадиные головы. Любопытно, что, хотя стойла были довольно тесными — метр двадцать в ширину, не больше, — большинство лошадей стояло в них по диагонали, чтобы лучше противостоять толчкам. Все они выглядели бодрыми и проявляли живой интерес к окружающему — верный признак, что они чувствуют себя неплохо.

Я похлопал несколько лошадей по морде под сердитым и подозрительным взглядом мисс Браун, которая осталась весьма недовольна, услышав, что должна пускать меня в вагон, когда я только захочу.

Все еще усмехаясь, Джордж вышел из вагона с лошадьми, и мы не спеша направились назад вдоль поезда. В каждом спальном вагоне Джордж останавливался и спрашивал проводника, что нового и нет ли каких-нибудь проблем. В переднем вагоне-ресторане пели хором, а в сидячем болельщики расселись в четыре кружка и играли в карты — деньги так и мелькали в воздухе, переходя из рук в руки.

Выбившийся из сил, угрюмый шеф-повар главного вагона-ресторана пока еще сохранял остатки самообладания, и лишь несколько пассажиров высказали недовольство, что в купе слишком тесно: самые обычные жалобы, сказал Джордж. Никто не заболел, никто не напился пьяным, никто не подрался. В конце концов Джордж сказал:

— Все идет так гладко, что, того и гляди, что-нибудь стрясется, а?

Наконец мы добрались до его служебного купе, которое, в сущности, мало чем отличалось от моего, — это было крохотное помещение в два с небольшим метра длиной и чуть больше метра шириной сбоку от центрального коридора. В купе находились умывальник, откидной столик и два сидячих места, под одним из которых располагалось то, что в памятке было игриво названо «удобствами». Дверь можно было отодвинуть вбок, чтобы видеть, как пассажиры проходят мимо по коридору, или задвинуть, оказавшись внутри персонального кокона. А на ночь из-под потолка опускалась койка, которая опиралась на сиденье с удобствами, после чего воспользоваться ими становилось невозможно.

Джордж пригласил меня войти и оставил дверь открытой.

— Этот поезд, — сказал он, усаживаясь в кресло и указывая мне на сиденье с удобствами, — настоящий триумф дипломатии, а?

Мне пришло в голову, что в глазах у него постоянно прячется усмешка, словно все в жизни он воспринимает как шутку. Как я выяснил впоследствии, он вообще считал глупость нормой человеческого поведения, а самыми глупыми людьми из всех считал пассажиров, политиков, газетчиков и свое начальство.

— Почему триумф? — спросил я.

— Потому что здравый смысл прорезался.

Я ждал. Он с веселой улыбкой посмотрел на меня и продолжал:

— Если не считать машинистов, то вся поездная бригада едет до самого Ванкувера!

Вероятно, по моему лицу было видно, что это не произвело на меня должного впечатления.

— Неслыханное дело, а? — сказал он. — Профсоюзы такого не разрешают.

— А, вот что.

— И кроме того, вагон для лошадей принадлежит Канадско-Тихоокеанской дороге.

Я снова ничего не понял. Он усмехнулся:

— Канадско-Тихоокеанская и «Ви-Ай-Эй» сотрудничают самым тесным образом, но дружат, как кошка с собакой. Канадско-Тихоокеанской принадлежат товарные поезда, а «Ви-Ай-Эй» перевозит пассажиров, и вместе им не сойтись. А в нашем поезде они сошлись. Чудо, а?