Елена Топильская - Белое, черное, алое Страница 24

Самое интересное, что по делу не была допрошена ни одна подруга Ольги Чвановой, - либо у нее не было подруг, либо следователь не стал копать семейную версию. А я бы тут еще покопалась; несмотря на то, что из скудных показаний вырисовывался портрет женщины, не имеющей врагов хотя бы потому, что ей негде было с ними встретиться, Ольга могла знать что-нибудь про скрытую от чужих глаз жизнь мужа и кому-то об этом обмолвиться, а какой-нибудь маленький факт, которому не придали значения, может натолкнуть на разгадку. В таких случаях надо стаскивать в один ворох всю информацию, которую можно откуда-либо выделить; собирать все, что можно, и уже потом анализировать и сортировать узнанное.

Я вытащила из видика перемотавшуюся кассету с информацией, не убавившей и не прибавившей ничего к моему представлению о деле, и стала собираться на работу.

- Машка, ты хреново выглядишь, - поприветствовала меня коллега, помощница прокурора Лариса Кочетова в коридоре прокуратуры. - У тебя круги под глазами и волосы сегодня плохо лежат,.

- Спасибо, дорогая, - отозвалась я. - Ты прямо как Толстой: "Не могу молчать"...

- Ну, если ты сегодня перед выходом из дому смотрелась в зеркало, тогда это для тебя не новость. Не выспалась, что ли?

- Не выспалась.

- Хочешь кофейку? Сразу проснешься.

- Ну давай, - согласилась я, хотя вообще-то кофе не люблю, предпочитаю чай; может, и правда встряхнусь. Чайник в кабинете у Лариски уже кипел.

- Ленечка-то сегодня приедет? - спросила она, пододвигая мне банку растворимого кофе. - Он обещал супчики привезти.

- Какие супчики? - удивилась я.

- "Галина Бланка", гороховый с хересом, грибной и куриный.

- Откуда?!

- Да у него приятель супчиками торгует, Ленька и раньше иногда привозил, ты что, не помнишь?

- Не помню, - честно призналась я.

- Да еще когда в районе работал.

- Вообще странный парень, - задумчиво сказала я, пытаясь пропихнуть в себя крепкий кофе, не вызывающий у меня аппетита.

- Ленечка-то? О да! - засмеялась Лариса.

- А ты его откуда знаешь? Неужели еще по району помнишь?

- Хо-хо! Я же с Ленечкой образование вместе получала, мы учились на одном курсе. Ты знаешь, он человек сложный. Всегда готов помочь; если у тебя что-то случилось, он все бросит и кинется тебе помогать, причем, даже если он тебя второй раз видит. Но иногда ему вожжа под хвост попадет, и он становится таким душным, что так бы и убила его. Душным и вредным. Может, это болезнь? Вот ты заметила его болезненную аккуратность? По-моему, это признак шизофрении, а?

- Да уж, - я ухмыльнулась. - Он меня уже тыкал носом в грязные выключатели.

- Что, дома у тебя был? - Лариска засмеялась. - Да, визит Ленечки - это пострашнее, чем приезд свекрови. Ты знаешь, у меня какое сложилось впечатление? Что ему надо где-то самоутверждаться, и не по работе, а в быту, а жены, чтоб над ней поизмываться, нету. Вот он на окружающих тетках и самоутверждается.

- Слушай, у меня точно такое же впечатление. А жену-то он как во Францию заслал?

- Черт ее знает, темная история. Но я бы на ее месте хоть в шалаш в Разливе сбежала, хоть в Урюпинск, не до Франции. Ты представляешь, каково с таким занудой жить в одном помещении? Лучше удавиться... Он, когда у нас в районе работал, иногда заезжал ко мне с бутылкой. Приедет и сидит. Один раз до трех ночи сидел, я ему и так, и сяк, - мол, Ленечка, завтра на работу, наконец, он говорит: "Мать, хочешь, чтоб я ушел?" - "Ну", - говорю. "Тогда дай денег на такси!"

- Но какой он хозяйственный: и чем посуду мыть, знает, и какой гарнир к чему полагается, и тарелки мне помыл после обеда, и супчики, говоришь, возит.

- Ты знаешь, - Лариска понизила голос, - мы раньше виделись довольно часто, и я имела счастье долгое время лицезреть его отношения с женщинами, с разными, и на работе он кого-то клеил, и на улице знакомился. Почему-то это ничем не кончалось. Может, он импотент?

- Ну уж. Дочка-то у него есть.

- А тогда не был импотентом. Дочке-то уже восемь лет. А потом у него могло наступить снижение половой функции...

- Бедный, бедный!..

Дверь открылась именно в этот момент, не раньше и не позже.

- Девчонки! А чего это вы такие грустные? Кого вы обсуждаете? У кого-то из ваших мужиков снижение половой функции? Сочувствую.

- Леня, ты в больницу позвонил? - осведомилась я, скрывая смущение.

- Вот! Ну все как обычно! Ни здрасьте, ни до свиданья, ни "как дела, Ленечка"; нет, чтобы кофейком напоить сначала...

- Да пей ты кофе, жалко, что ли?

Лариска шваркнула перед ним на стол чистую кружку.

- И это женщины! Женщина должна быть мягкой, приветливой, ласковой, а не такой хабалкой, как вы. Что вы орете как резаные? На полтона ниже, самим же будет приятнее, -приговаривал Леня, насыпая себе растворимого кофе, потом сахара, наливая кипятку, и, устроившись в Ларискином кресле, стал громко прихлебывать из кружки. - Ну вот, теперь можно и о деле поговорить, - сказал он, допив до конца. - Скородумов в четвертой больнице, в кардиологии, пока в реанимации, без сознания, разговаривать с ним нельзя еще будет минимум дня три, лечащий врач Пискун. - Он достал из кармана бумажку и бросил ее мне на колени. - Тут все записано. Я в тюрьме договорился с оперативниками, в очереди ждать не надо будет. Отвезу вас в тюрьму, так уж и быть, вы идите собирайтесь, а я еще кружечку выпью.

- Лень, а ты не узнавал, у Скородумова родственники есть? - спросила я уже в дверях, выходя от Лариски.

- А где я это узнаю? В адресе прописан он один.

Только я зашла к себе в кабинет и стала складывать в папочку нужные бумажки, как в дверь постучали:

- Разрешите?

На пороге стоял представительный мужчина в рыжей замшевой куртке, с зачесанными назад густыми волосами и хозяйским выражением лица.

- Мария Сергеевна? Я двоюродный брат Олега Скородумова.

- Очень приятно, - искренне сказала я. - Вы уже, судя по всему, знаете, что он в больнице. Вас тоже к нему пока не пускают?

- А... да! Да-да, но я бы хотел забрать его вещи. У вас ведь что-то осталось?

- Проходите, пожалуйста, садитесь, - пригласила я его, испытывая облегчение от того, что смогу отдать вещи Скородумова его родственнику, и особенно бумажник, в котором неизвестно что находится.

Мужчина сел к столу и стал оглядываться.

- Вот его куртка на вешалке...

Я не успела сказать про бумажник, мужчина вскочил со стула, подбежал к вешалке и цепко схватил куртку, как будто она у него была единственной памятью о брате. Более того, он стал лихорадочно осматривать ее карманы, и у меня вдруг промелькнула мысль, что, не будь тут меня, он бы распорол подкладку.

- Как ваше имя-отчество? - окликнула я его, но он был так поглощен исследованием куртки, что мне пришлось повторить вопрос.

Однако мужчина как будто меня не слышал.

- Это все? - спросил он, не выпуская куртку из рук. Я положила на стол лист бумаги и ручку:

- Напишите мне расписку и, пожалуйста, покажите паспорт, чтобы я занесла сюда паспортные данные.

- Что? - удивленно спросил он.

- Вы извините, но такой порядок - я должна знать, что передаю вещи надлежащему лицу.

- У меня нет с собой паспорта, - после минутного замешательства сообщил мужчина, упорно не желавший назваться.

- А какого-нибудь другого документа с фотографией, хотя бы водительских прав?

-А... нет. А так вы не можете мне выдать? Я напишу расписку...

- Извините меня, пожалуйста, но я должна указать ваши данные. Вы же понимаете, вещи достаточно дорогие, я не хочу потом отвечать за них, может быть, вы съездите за паспортом, а вечером приедете?

- Как вы можете! Ведь человек может каждую минуту умереть!-в отчаянии воскликнул посетитель, прижимая к себе куртку Скородумова.

- Но ведь он еще, насколько я знаю, не умер! - возразила я, шокированная таким поведением близкого родственника. - И, полагаю, во всяком случае, не умрет от того, что его куртку вы заберете на полдня позже, приехав, как полагается, с паспортом. Да и вообще, - спохватилась я, - Олег Петрович не уполномочивал меня никому передавать его вещи.

-Но ведь он может умереть! - настаивал на своем мужчина, видимо, не зная, как еще убедить меня отдать вещи. Мне это надоело.

- Мне трудно к вам обращаться, не зная вашего имени-отчества, подчеркнуто вежливо сказала я, - но я вынуждена прервать нашу дискуссию. Я не обязана выдавать вам вещи вашего брата, даже если вы представите паспорт. Олег Петрович по выписке из больницы получит их у меня сам, и я могу заверить вас в том, что здесь они будут в целости и сохранности до его выздоровления. Повесьте, пожалуйста, куртку на место.

- Почему вы не хотите отдать мне его вещи? - скорбно сведя брови, вопросил безымянный посетитель.

Он и в третий раз не среагировал на мою просьбу назваться.

- Я вам уже объяснила. Почему я должна отдавать вам его вещи? Он пока, слава Богу, жив и, повторяю, не просил их никому отдавать. Куртку повесьте, пожалуйста.

Он продолжал стоять, вцепившись в куртку, и я стала бояться, что он сейчас откроет дверь и элементарно сбежит вместе с чужой вещью, которой я обещала обеспечить целость и сохранность. Я подошла к нему, мягко, но настойчиво высвободила куртку из его цепких пальцев, свернула ее и убрала в сейф. Даже если он напишет жалобу, какие ко мне могут быть претензии?