Марина Серова - Бес в ребро Страница 24

— Мужика! — завопил Липатов презрительно. — Да она нас всех тут может завалить — одной левой, заметь! — Он сообщил это с такой горячностью, будто был моим менеджером.

— А я считаю, — скрипучим голосом возразил второй курильщик, — что ни одна баба с мужиком не справится, если он не размазня, а настоящий мужик!

Его скептицизм меня удивил, потому что сам он был сутулым, желтолицым и тощим и при этом беспрерывно кашлял. Тут они затеяли спор, в котором верх взял громогласный Липатов. Он попросил меня немедленно продемонстрировать маловерам на нем какой-нибудь приемчик.

— Как-нибудь в другой раз, — пообещала я. — А сейчас давайте ближе к делу. Или вы хотите предложить мне вести у вас курс самообороны?

— А что?! — загорелся неугомонный Липатов. — Это мысль. Я бы с удовольствием с вами потренировался, — он облизнулся.

— Все! Закончили, — прервала я его. — Теперь мне становится понятно, почему в городе постоянные перебои с водой и отвратительно ходит общественный транспорт.

— Ну-у, это к нам как раз не относится! — прогудел Липатов. — У нас все в ажуре! Взять хотя бы…

— Андрей Тимофеевич! — напомнила я.

— Понял! — закричал Липатов, поднимая умоляюще руки. — Излагаю… Евгения Максимовна, вы читали сегодняшние газеты?

Я отрицательно покачала головой. Липатов оглянулся, взял со стола газету и протянул мне. Толстым, пожелтевшим от табака пальцем он ткнул в заметку, обведенную синим фломастером.

В заметке сообщалось, что в наш город с неофициальным визитом прибыл пастор Генрих Ланге, германский подданный. Цель визита — налаживание связей с местной немецкой диаспорой, а также создание предпосылок конструктивного диалога между православной и протестанской конфессиями, что в свете нашей нынешней открытости и стремления к вышеупомянутому диалогу можно только приветствовать. К сожалению, писала газета, визит в первый же день был омрачен безобразной выходкой хулиганствующих молодчиков из псевдопатриотической организации «Община», которые забросали гостя города овощами и нанесли легкие телесные повреждения. Благодаря вмешательству милиции инцидент был остановлен, и пастор серьезно не пострадал. В своем интервью он даже заявил, что обиды ни на кого не держит, что он все понимает, что семьдесят лет гонений на верующих не могли пройти бесследно и что эти заблудшие сами не ведают, что творят.

— Все прочитали? — спросил Липатов.

— Прочитала, — сказала я. — Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне?

— Дело вот в чем, — принялся объяснять Липатов. — Пастор теперь напуган до крайности — боится высунуть нос из гостиницы. А ему через три-четыре дня в Берлин улетать. Диалог надо срочно вести, конструктивный. А как его вести? По телефону? Конфессии не поймут. Прикинул немец и попросил найти ему телохранителя. Визит, конечно, неофициальный, частный, можно сказать, визит. Мы, администрация, в принципе не обязаны — но решили пойти навстречу. Чтобы, как говорится, не ударить в грязь лицом. А то, понимаешь, пойдут слухи на международном уровне, что у нас тут экстремизм на религиозной почве.

— Очень интересно, — сказала я. — А кто порекомендовал вам именно меня? От кого вы услышали мою фамилию?

Липатов смешался.

— Порекомендовал? — морща лоб, пробормотал он. — Кто же вас порекомендовал? Вот, черт возьми! А я ведь и не знаю, кто порекомендовал. Данные мне дал Слепцов. Может быть, спросить у него?

— Ну, ладно, — перебила я его. — Только учтите, что я не работаю на общественных началах. У вашего пастора с кредитоспособностью все в порядке?

Липатов пожал плечами.

— Небось если раскатывает везде, значит, денежки водятся — я так думаю. Да мы спросим на месте! На самом деле: хочешь, чтоб охраняли — раскошеливайся! А за так — извини-подвинься! У нас теперь тоже капитализм. Значит, в принципе согласны?

Я кивнула. В голове моей начала зарождаться пока еще очень туманная дерзкая идея. «Этот незадачливый пастор, — подумала я, — возможно, послан мне судьбой».

— У него сейчас в гостинице телевизионщики сидят, — сообщил Липатов. — Пока мы машину ищем, он как раз освободится.

— Я на машине, — обрадовала я его.

— О! Отлично, — похвалил Липатов. — А мы тут безлошадные. Дел невпроворот, а транспортом не обеспечивают. Вот и бегаешь, ищешь, кому бы на хвост запрыгнуть. А дела стоят.

— Кончайте трепаться, — сказала я. — Поехали, — я еще рассчитывала застать на месте телевизионщиков.

Мы успели вовремя. Работники телевидения как раз покидали гостиницу, направляясь к своему белому фургончику. Я попросила Липатова подождать меня в вестибюле и подошла к телевизионщикам.

— Эй, ребята! — сказала я негромко. — Есть дело на сотню зеленых.

Они остановились и с интересом уставились на меня. Оба были в джинсовых костюмах и грязных кроссовках. Оператор нянчил на плече видеокамеру и жевал жвачку.

— Пастора снимали? — осведомилась я.

— Ну, — коротко сказал репортер.

— Большой кусок получился?

— Минут на двенадцать. А тебе зачем?

— Мужики! — сказала я проникновенно. — Вам за этот репортаж какую сумму отвалят?

— Сумму? — скептически откликнулся оператор, переставая жевать. — За этот божий одуванчик? Гриш, какую нам сумму отвалят?

— Это в Москве суммы, — мрачно ответил репортер. — А у нас сума, а не сумма! Горе одно.

— Тогда, может, столкуемся, мужики? — нажала я. — Я вам за эту пленку сотню дам. По рукам?

Телевизионщики переглянулись.

— Так нам это для новостей, — неуверенно проговорил Гриша. — Чтоб отразить… Жив и здоров наш пастор, так сказать.

— А-а, брось, Гриш! — презрительно сказал оператор. — Один хрен в эфир секунд десять дадут — чихнуть не успеешь. Скажем на базе, что питание в самый интересный момент сдохло. Только, девушка, — обратился он ко мне. — Ты зря про сотню говоришь. Две сотни — вот это самое то!

— Идет! — согласилась я.

Они вручили мне кассету, взяли деньги и, заметно воспрянув духом, побежали к машине. Я положила кассету в сумочку и вошла в вестибюль. Липатов, скучавший на диванчике под декоративной пальмой, увидев меня, вскочил и, галантно предложив руку, повел на второй этаж.

Приезжий занимал скромный одноместный номер с видом на шумную улицу. Он встретил нас, широко улыбаясь и протягивая для рукопожатия узкую белую ладонь. На его гладко выбритом лице не было заметно никаких следов побоев — видимо, легкие телесные повреждения пришлись на другие части тела. Одет он был в неказистый черный костюм и белую рубашку без галстука.

После взаимных приветствий пастор на ломаном русском языке предложил нам садиться. Мы уселись в кресла по разным углам помещения, а хозяин, извинившись, что не может предложить нам в данный момент по чашечке кофе, принялся расхаживать по комнате, нервно жестикулируя и излагая свои проблемы глубоким гортанным голосом. Собственно, он повторял то, о чем было написано в газете, но более страстно, с пылом истинного проповедника.

— Где вы научились так хорошо говорить по-русски? — поинтересовалась я.

— Это не совсем хорошо, — серьезно ответил пастор, останавливая на мне простодушный взгляд. — Мой отец служил Люфтваффе, многий срок на русском плену. Он говорил по-русски — я слушал ребенком. Я брал еще курсы. Нам нужно не воевать, а духовно близиться! Я с миссией сюда. Но здесь, к печали, не всякий готов близиться! Увы!

— Это верно, — согласилась я. — Тут у нас палец в рот не клади!

— А вот это, кстати, и есть ваш телохранитель! — вмешался Липатов, которому не хотелось, чтобы разговор скатывался на зыбкую почву экстремизма. — Прошу любить и жаловать! Охотникова Евгения Максимовна!

— О! Фрау-бодигард? — изумился пастор. — Много рад! Но… вы гарантирен мою безопасность, фрау Мак-симовна?

— Несомненно, — ответила я не колеблясь. — Пока я с вами, ни один хулиган к вам не подойдет. Просто не успеет. Но есть одна маленькая деталь — безопасность стоит денег, уважаемый герр Ланге!

Пастор нахмурился и пожевал губами. Чувствовалось, что эту особенность безопасности он не одобряет.

— Натюрлих! — проронил он наконец. — Какая есть ваша цена?

— Разумная, — спокойно ответила. — Двести долларов в сутки плюс накладные расходы. Если вы хотите, чтобы я находилась при вас и в гостинице, придется снять для меня номер.

Герр Ланге посмотрел на меня беспомощным взглядом, а потом повернулся к Липатову, как бы ища у него защиты. Липатов развел руками. Пастор в смятении опять прошелся по номеру и выглянул в окно. Вид чужой улицы, кажется, убедил его.

— Гут, — кисло произнес он.

— У вас на сегодня запланированы еще какие-нибудь встречи? — спросила я.

— Запланированы. Да, — отрывисто произнес он. — Здесь мой план.

Он взял со стола листок и протянул мне. Аккуратным почерком были записаны все дни пребывания герра Ланге на нашей земле. Из этого плана следовало, что через три дня, двадцатого, он улетал в Берлин.