Елена Арсеньева - Личный оборотень королевы Страница 24

Впрочем, на него я не обратила никакого внимания, потому что глаза мои были прикованы к книгам. Они оказались на разных языках, как и в библиотеке Ивана Сергеевича, однако книг на английском языке здесь нашлось немало, тоже и на латыни, известной мне хуже, чем другие языки, но все ж довольно для того, чтобы я могла разбирать названия.

Книги были все очень старые, зачитанными до ветхости, со странными названиями: «Магия Арбателя», «Гептамерон», «Книга священной магии Абрамелина-Мага», «Магическая книга доктора Фауста», «Книга Ангелов, Колец, Печатей и планетарных Символов»…

На некоторых корешках названий вовсе было не разобрать, потому что все эти книги оказались одинаково мрачны, черны и затрепаны.

Любаша вытащила одну из них. Мелькнуло название: «Руководство для желающих изведать суть деяний тайных, опасных и разум затемняющих», и я невольно вздрогнула.

– Скорей, барышня! – прошипела Любаша, буквально впихивая потрепанный том мне в руки. – Это та самая гадальная книга! Открывайте!

Я уже понимала, что Любаша, не разумеющая не только английской, но и русской грамоте, ошибается в предназначении этой книги, однако все же не устояла и раскрыла ее наугад.

На картинке был изображен мужчина, в груди которого торчала стрела, а рядом стояла девушка с маленьким луком в руках.

– Ах, какая хорошая картинка! – возбужденно вскричала Любаша. – Как вы думаете, барышня, что она значит? Неужто чье-то сердце вами уже пронзено?!

Однако я не могла отвести глаз от текста, который эти картинки сопровождал.

«Сделай из воска фигуру мужчины, которым владеть или которого сгубить желаешь, только непременно добудь прядь его волос и на голову фигурки прилепи, а потом вонзи стрелку, смоченную своей кровью, в то место, где должно быть сердце.

Если ты стрелу смочишь в крови, из руки взятой, то человек сей тебя полюбит нежно и станет тебе верным другом.

Если возьмешь крови из чресел своих во время нечистых женских дней и пронзишь его изображение, то любовь его будет страстная и бурная, навеки ты его в себе приворожишь. Глаз он с тебя свести не сможет, все от себя былое отринет и последует за тобой хоть на край света, хоть на плаху. Но берегись его ревности, ибо она может стать причиной твоей смерти.

Если же ты стрелку не своей кровью смочишь, а его собственной, человек сей умрет вскоре. Если же вдобавок стрелку на огне раскалишь и вонзишь, чтобы воск на месте сердца расплавился, он тоже умрет, но медленно и в мучениях…»

Странно – словно бы запах адской гари донесся до меня!

От испуга я выронила книгу, да так неловко, что она свалилась на сундучок. Поднимая ее, я обратила внимание на резную крышку с монограммой WD внутри затейливого орнамента. Также я заметила, что на сундучке нет никакого замка, и вообще даже не поймешь, где крышка кончается.

– Его барыня тоже из Англии привезла. Ни замка, не ключа, а не открыть, – проворчала досадливо Любаша, и я поняла, что она и в сундучок пыталась сунуть свой любопытный нос.

Однако мне сейчас было не до нее, тревога так и подступала.

Похоже, Любаше тоже вдруг стало не по себе, потому что она ринулась вон из комнаты, таща меня за собой с той же напористостью, с какой притащила сюда.

Мы выскочили из кабинета Веры Сергеевны и кинулись прочь. И вовремя: Сашенька позвал меня, а со двора донесся топот копыт. Вернулась Вера Сергеевна! Любаша порскнула прочь, а я вошла к Сашеньке, взяла его на руки и, прижав к себе, целуя теплую со сна макушку, подошла к окну.

Конюший мальчишка уводил Кроу, а ее хозяйка стояла посреди двора и внимательно смотрела как раз туда, где были окна ее комнат. Тут она заметила меня с ее сыном на руках и сдержанно улыбнулась.

Я улыбнулась в ответ, Сашенька замахал матери, а я почувствовала невероятное облегчение от того, что Вера Сергеевна видит меня в Сашиной комнате, что ей и в голову не взойдет, что я побывала в ее покоях, да еще лазила к ней к книжный шкаф, смотрела ее книги и видела сундучок.

Этот сундучок мне покоя не давал… Я и отгоняла мысли о нем, и ругала себя за неуместное любопытство к чужим делам, а между тем точно знала, что подобные сундучки я уже видела. Вернее, это был не сундучок, а маленькая, вчетверо меньше моей тетрадки, шкатулочка. Ее подарил некогда отцу один англичанин, которому, во время службы в посольстве, отец оказал какую-то услугу… вроде бы что-то перевел с русского на английский, какой-то старинный документ.

Это помнилось мне очень смутно, ведь происходило все лет шесть или семь назад, однако шкатулочка – затейливо украшенная резьбой, с таинственно закрывающейся крышкой, – была одним из немногих украшений нашего дома и памятью об отце. Неудивительно, что я, собираясь навеки покинуть Петербург, взяла ее с собой в числе самых дорогих вещиц. Я завернула ее в лоскут ткани и спрятала в карман старой нижней юбки – до того ветхой и заплатанной, что носить ее было нельзя, а бросить или на тряпки пустить – жалко, ведь пожиток у меня было раз, два и обчелся. Такие внутренние карманы всегда пришивались к нижним юбкам, чтобы прятать в них деньги, если приведется отправиться в далекое путешествие. Булавочкой застегнул – и не боишься, что деньги вытащат или потеряешь. Мои скудные накопления точно так же были утаены во время путешествия – только в другой юбке, которая была на мне, а та, старенькая, и теперь лежала в моем бауле, а в ее кармане пряталась шкатулочка. Хоть все мои вещи после того, как побывали в руках (или лапах?!) разбойников, были переворошены и скомканы, шкатулочку, видимо, злодеи не заметили, а на ветхое тряпье не польстились.

И вот вечером того же дня, когда мы с Любашей совершили налет на кабинет Веры Сергеевны, я перед сном засветила свечку поярче и извлекла шкатулочку из смятой юбки. Ну да, точно такой рисунок резьбы: даже не поймешь, человек, зверь или цветок, а внутри две буквы – WD.

Я подумала: «Любаша сказала, что Вера Сергеевна привезла сундучок из Англии, то есть эти две буквы вполне могут означать «Wolf Douglas». Похоже, сундучок принадлежал ее мужу-англичанину. И очень возможно, что именно он и подарил эту шкатулку моему отцу! Если он бывал в России, никак не мог миновать британское посольство, где отец как раз служил.

Я попыталась вспомнить, что именно говорил отец об этом англичанине…

Вроде бы упоминал, что Вольф Дуглас происходил из старинного рода. Некогда какой-то его предок служил королеве Елизавете – в пору ее молодости, когда она только взошла на престол. Его тоже звали Вольф Дуглас. Он с трудом избегнул преследований попов‑католиков за какие-то свои темные еретические дела – избегнул благодаря королеве и за это был ей рабски предан. Однако совершил какой-то проступок, который мог бросить тень на королеву, – и она отвернулась от него.

Дуглас, по словам отца, очень гордился своим предком и тем, что он был упомянут в самом первом издании «Британники»[5] среди ближайших помощников королевы Елизаветы.

Теперь я жалела, что не прислушивалась к рассказу отца про Дугласа. Но я запомнила его слова об этой шкатулке: мол, подарил ее человек столь же мудреный, как и она сама.

Потом отец показал нам с матушкой, как открыть шкатулку. Надо было всего лишь подцепить ногтем и вытащить шпенек, составляющий нижнюю перекладину буквы D. В шкатулке оказался прелестный перочинный ножичек – маленький и изящный, с белой костяной рукояткой.

«Странный подарок», – сказал тогда отец.

Мне ножичек очень понравился, но я постеснялась попросить его у отца. Так он и лежал до сих пор в шкатулке.

Я вытащила шпенек, открыла и закрыла шкатулку, полюбовалась ножичком, а потом, оставив его внутри, спрятала шкатулку все в тот же карман нижней юбки и легла спать, но и во сне не оставляли меня мысли о сундучке, который, видимо, открывался тем же способом, что и шкатулка. У меня просто руки чесались попробовать!

Я ворочалась с боку на бок, и меня так и подмывало прямо сейчас отправиться в кабинет Веры Сергеевны. Но это, конечно, было невозможно. Ведь рядом находилась ее спальня! Меня в любой миг могли застигнуть на месте преступления. И тогда мгновения моего пребывания в Заярском были бы сочтены.

Вокруг реял какой-то блеклый туман. Было тихо, так тихо, что мужские голоса, внезапно долетевшие до Лидии, показались пугающе громкими:

– Очень красивая. Не женщина, а сказка.

– Красивая, да.

Голоса стихли. Туман начал рассеиваться и вот разошелся совсем.

Какой-то высоченный парень с длинными светлыми патлами, тощий, остроносый и длинноногий, одетый самым нелепейшим образом – в грубую, небрежно подпоясанную рубаху до колен и короткую кожаную безрукавку, в уродские штаны, больше напоминающие исподники, в безобразных бесформенных башмаках, – стоял перед Лидией и что-то говорил, прижимая руку к груди и настойчиво глядя ей в глаза своими светлыми отважными глазами.