Павел Глоба - Астролог. Код Мастера Страница 24

– Что? Бред какой-то! И почему мне нужно доказывать неизвестно кому, что я не верблюд? С какой стати?

Успенский нахмурился.

– Боюсь, что этот этап мы уже проскочили. Оставим эмоции и перейдем к фактам. Давай предполагать худшее. Допустим, у Ады была секретная компрометирующая информация, из-за которой ее и убили. Теперь убийца ищет эту информацию и считает, что она могла оказаться у тебя. А раз это так, то мы должны найти ее первыми. И займемся мы этими поисками добровольно, «по–хорошему». И будем иметь хоть и небольшой, но выигрыш во времени. Иначе нас заставят искать «по–плохому» и в условиях цейтнота. Если шахматной партии не избежать, то лучше играть белыми.

Василиса возмутилась:

– Но почему мы должны плясать под дудку убийцы?

– Потому что инициатива сейчас у него. Он знает тебя, а мы его не знаем. Только дурацкая кличка – «Гудмен». И, в отличие от нас, он знает, что именно ищет. Нам нужно его опередить и перехватить инициативу. А вот тогда уже ему придется плясать под нашу дудку.

– Легко сказать, – вздохнула Василиса. – И с чего мы начнем?

– Доедаем яйца «кокот» и отправляемся на место преступления, – решительно заявил Андрей. – И побыстрее, пока наш друг прокурор занимается бумажками в своей конторе. А то ведь и правда законопатит в камеру для нашей же пользы.

И взялся за ложку.

К особняку, где была убита Ада, они приехали на «Пыжике» Василисы. Андрей смог наконец разглядеть здания при дневном свете. Особняк выглядел новеньким, свежевыкрашенным. Соседний кинотеатр смотрелся куда хуже. Он явно нуждался в ремонте. Вывеска над дверью гласила: «Театр Света Варьете». Рядом с вывеской во всю ширь рекламного щита привлекала внимание афиша: «Мастер и Маргарита». Мистерия–мюзикл».

В вестибюле висел большой портрет в траурной рамке с надписью «Ада Винтер» и датами рождения и смерти. Возле портрета Андрей задержался.

– Ты что? – спросила Василиса.

– Да так, профессиональная деформация внимания, – пробормотал он. – Автоматически запоминаю даты рождения и смерти самых разных людей. Я уже говорил, что Ада Винтер родилась восемнадцатого июля тысяча девятьсот семидесятого года?

– И что? – не поняла Василиса.

– В этот день умерла Елена Сергеевна Булгакова. Если угодно – Маргарита. А умерла твоя подруга в один день с Евгенией Ежовой, женой печально известного сталинского наркома внутренних дел.

– Ты видишь здесь связь? – нахмурилась Василиса.

– Определенно. Но какую – пока сказать затрудняюсь. Время покажет.

Они прошли дальше. На уровне второго этажа из кинотеатра в особняк вела надземная галерея. Василиса и Успенский прошли под ней и направились к дверям. Тут их встретила давешняя уборщица–сторожиха. Увидев Андрея, она сразу узнала его и даже обрадовалась.

– А, доктор!

Узнала она и его спутницу, но отнеслась к ней заметно прохладнее. Видимо, опасалась, что Василиса заметит, как сократилось количество бутылок в баре адиного кабинета.

– Кабинет Ады закрыт? – спросила Василиса.

– Закрыт, закрыт, – торопливо закивала уборщица. – И опечатан. Сам следователь рядом сидит, караулит.

Но, когда они поднялись на второй этаж, следователя не увидели. Обнаружили его спустя несколько секунд. Из-за шкафа торчали ноги Доронина.

Он лежал на полу. Дверь в кабинет Ады была распахнута. Внутри царил настоящий погром. Андрей, как врач, занялся телом. Оно оказалось не совсем безжизненным. Судя по всему, следователю нанесли сильный удар по затылку.

Успенский ощупал его голову. Череп был цел, даже кожа не рассечена. Затылок Доронина венчала внушительных размеров шишка. Вероятно, имело место и сотрясение мозга. Когда Андрей ощупывал его голову, тот застонал и попытался сесть.

«Жить будет», – отметил про себя Андрей.

Тем временем Василиса оценивала нанесенный кабинету ущерб.

– Ноутбука нет, телефона тоже! – донесся изнутри ее голос.

Она продолжала поиски.

– Что ты ищешь? – поинтересовался Успенский.

– Ее ключи от квартиры. Я знаю, куда она их обычно прятала. Но что-то не нахожу. А! Вот они, видишь?

Василиса с торжеством продемонстрировала астрологу тяжелую связку ключей с тяжелым брелком. Она убрала ключи в сумку.

Внизу заскрипели ступеньки. По лестнице тяжело поднималась уборщица.

– Вы тут никого не видели? – спросил ее Успенский.

Сначала она отдышалась и только потом ответила.

– Нет, никого. Только Артур Эдуардович прошел.

– Давно?

– С полчаса, а может, меньше.

– Куда он пошел?

– В театр к себе. Куда же еще? По галерее. Да быстро так. И все оглядывался. Я еще подумала – спешит, будто украл чего.

– А в руках у него что-нибудь было?

Та пожала плечами.

– Не разглядела. Темно ведь. Я давно просила лампочки вкрутить.

На время ремонта помещения некоторые окна были закрыты щитами, а редкие лампочки в коридоре и в самом деле давали мало света. Сыщики–любители не стали дослушивать и через галерею поспешили в соседнее здание кинотеатра.

Зал кинотеатра принципиально отличается от театрального. Кино можно крутить в любом помещении, если натаскать туда стульев или скамеек, повесить простыню и поставить кинопроектор. Конечно, желательно отдельно отгородить кинобудку, но можно и так. Театральный зал сложнее. Ложи, балконы, галерка – все это создает необходимую и неповторимую театральную атмосферу.

Художник, оформлявший зал «Театра Света Варьете», пошел простым, но оригинальным путем. Он нарисовал все: на стенах – ложи, балконы, ярусы галерки и даже сидящую там публику, а на потолке изобразил высокий купол с наядами. В зале еще не закончился ремонт, а на сцене уже шла репетиция.

– Ада говорила, что они ставят «Мастера и Маргариту», – тихо пояснила Успенскому Василиса.

Действом руководил режиссер, гений и гигант Артур Эдуардович Покровский. Его властные жесты и командирский голос свидетельствовали – ему бы не актерами повелевать, а полки и дивизии в сражение бросать. Но, как говорится, что имел, тем и командовал. Он щурил правый глаз, словно ему не хватало монокля. А то был бы вылитый прусский генерал. По берету на голове Успенский сразу узнал в нем типа, который вчера подбросил ему идею поискать дырку в заборе.

Время от времени, не реже трех раз в минуту, гений восклицал:

– Не верю!

А чуть погодя, снова:

– Не верю!

И опять:

– Не верю!

Успенский подошел к нему со спины и доверительно сообщил:

– Знаете, я недавно слышал про одного режиссера, который часто повторял: «Не верю».

– Неужели? – вполоборота вальяжно поинтересовался гений. – И что же?

– Недавно его уволили, а вместо него нашли такого, который верит.

Гений в берете чуть не поперхнулся, но быстро справился с эмоциями. Обидеть художника может каждый урод. Поди разбери, кто он и откуда. Из мэрии, прокуратуры или Министерства культуры. Дешевле утереться.

Декорация на сцене напоминала усеченную пирамиду. На ее вершину вели наклонные мостки, по которым мужики в набедренных повязках и собачьих ошейниках бегали с садово–огородными, почти игрушечными, тачками. Под бодрую ритмичную музыку они доставляли наверх большие черные кубики. На вершине пирамиды актер, без ошейника, но в буденовке, брал кубики и бросал вниз.

Время от времени он вдруг замирал с поднятым кубиком и восклицал:

– Двести замесов! Триста замесов!

Тогда те, с тачками, прекращали работу, вынимали из набедренных повязок крутые яйца и ели их, а недоеденное, вкупе со скорлупой, бросали в зал. После чего возобновляли движение. Периодически по сцене пробегала толстая женщина, посыпанная золотой пудрой. Она издавала пронзительные крики чайки.

– А это кто? – поинтересовалась Василиса.

– Офелия, – не оборачиваясь, сообщил Покровский.

Сказал, как отрезал, так что переспросить – откуда у Булгакова взялась Офелия – никому и в голову не пришло. При этом он недовольно оглянулся, но, увидев Василису, почему-то страшно обрадовался. Будто ему только ее и не хватало.

– О! Тебя-то мне и не хватает! – заорал он, между делом удостоив Андрея испепеляющим взглядом. – Это твой муж?

– Любовник.

Режиссер расплылся в улыбке.

– Покровский. – Он протянул Андрею мягкую влажную ладонь.

– Успенский, – столь же лаконично ответил тот.

– Э, да мы с вами оба из поповичей! – снисходительно заметил режиссер.

Астрологу он внешне напомнил знаменитого артиста Александра Вертинского в роли Его Сиятельства из «Анны на шее». Но если у того аристократизм был врожденным и выглядел органично, у Покровского казался наигранной показной чопорностью самовлюбленного индюка.

Режиссер надеялся услышать должность и звание собеседника, но так и не дождался. На всякий случай он обвел сцену широким жестом оперного солиста.

– И как вам наше действо? Я бы даже сказал – священнодейство.

Успенский подумал, что такого слова в русском языке нет, и гений, вероятно, хотел сказать «священнодействие». Астролог сделал задумчивое и строгое лицо.