Барбара Вайн - Книга Асты Страница 24

— Ваш брат, — сказал он ей, — говорил, что у него есть любимая младшая сестренка, но он не упоминал, что она такая красавица.

Когда Свонни приехала в Лейтон на Эссекс-роуд, где Гарри занимал половину большого дома эпохи Эдуарда, она застала его в одиночестве. Дочь, которая жила этажом выше, только что вымыла посуду после обеда, разожгла камин и принесла газеты. В молодости он, очевидно, был таким же высоким, привлекательным мужчиной, как дед Пола Селлвея Сэм Кроппер, только светлее. Но годы иссушили его и согнули. У него было розовато-белое, как у озябшего ребенка, лицо, и, очевидно, болезнь Паркинсона, так как руки постоянно дрожали. Но он по-прежнему оставался веселым, галантным и бодрым. Гарри склонился и поцеловал руку Свонни. Никто не знал, где он приобрел эту совсем не английскую привычку, которая так нравилась Асте. Он всегда целовал ей руку. Свонни рассказала ему все. С ним оказалось легко говорить, Гарри был отличным слушателем. Так, должно быть, он слушал и Асту.

— Она никогда не рассказывала мне об этом, — произнес он наконец.

— Она и мне ничего не расскажет! — простонала Свонни. — Неужели она все это выдумала? Она могла?

— Я скажу тебе кое-что, дорогая, так как это заслуживает внимания. Всю жизнь я слышал, что безусловным бывает только материнство, — но это чепуха, верно? Дети всегда похожи на обоих родителей, а родители — на детей. Труднее сказать о себе самом, потому что ты не знаешь, как выглядишь, даже в зеркале не видишь себя по-настоящему. Но со стороны всегда видно, похожи ли дети на родителей. Если нет, то дело тут нечисто.

— Но вы же знали моего отца, — сказала Свонни. Но поправилась: — Вы же знали Расмуса Вестербю. И Асту знаете. Я похожа на них? Хоть на кого-нибудь?

— Дорогая, — грустно улыбнулся Гарри. — Ты действительно хочешь это знать?

Она ответила, что не просто хочет, а должна это знать. Гарри помолчал, затем взял ее руку:

— Тогда я скажу тебе — нет. Нет, не похожа. Я никогда не видел сходства, и это было для меня загадкой. Поэтому я и не удивился твоему вопросу. Понимаешь, когда мы с твоей мамой узнали друг друга лучше, когда подружились, я ожидал, что она все расскажет. Что наступит такой день, когда Аста откроется мне, признается, что эта девочка, эта красавица — не ее дочь, что она удочерила ее. Но она молчала. Поверь, я люблю твою мамочку, теперь я могу в этом признаться. Но ты слишком красива, чтобы быть их ребенком.

Он очень нежно поцеловал Свонни, когда она уходила. И обещал, хоть она и не просила, что спросит у Асты сам. Аста не сказала ему ничего, что приоткрыло бы тайну происхождения Свонни. Но ей не понравилось, что Свонни расспрашивала его.

— Бедный старик, зачем надо было так его расстраивать? — сказала она. — У него слезы стояли в глазах, когда он пересказывал твои вопросы.

— Я просто спросила, знал ли он, что ты удочерила меня.

— Это было потрясением для старого человека с больным сердцем. И что в результате? Ты заставила его думать, будто сошла с ума, lille Свонни. Словно ты можешь быть чьей-нибудь, а не нашей с отцом дочерью!

— Но я не твоя, Mor. Ты же сама сказала, что я не твоя.

— Но это не значит, что я хочу, чтобы все на свете об этом узнали, ясно? Имей хоть немного здравого смысла. Его-то зачем было спрашивать? Тебе исполнилось четырнадцать, когда мы встретились с ним. Что он мог знать?

— Но он твой самый близкий друг.

При этих словах лицо Mor стало мечтательным и гордым:

— Он тогда уже был одинок. Никогда не женился снова. Не помню, я говорила, что он просил меня выйти за него замуж? О, как давно это было.

Свонни настолько разозлилась на мать в тот момент, что действительно пожалела, что та не вышла замуж за дядю Гарри. Случись это, она сейчас бы жила не у нее, а в Лейтоне и ухаживала бы за стариком.

— Почему же ты не вышла?

Быстрый взгляд в одну сторону, взмах руки — в другую.

— На самом деле это был бы не лучший вариант. Тебе не понять, у тебя все в порядке, хороший муж, превосходный дом. Но мое замужество нельзя было назвать удачным. Так зачем рисковать снова? Знаешь, люди сильно меняются, когда женятся, уж поверь. Так что лучше было иметь друга, чем мужа.

Гарри умер через несколько недель. Он так и не узнал ничего.

Прошли годы. Свонни говорила, что прилагала все усилия, чтобы заставить себя ничего не спрашивать у Асты, но так и не смогла остановиться. Она продолжала изводить Асту вопросами, и Аста отвечала по-разному. То заявляла, что не имеет значения, кто ее родители; то заявляла, будто забыла обо всем или что Свонни незачем волноваться, ведь приемная мать любит ее. Она никогда не скрывала, что любила Свонни больше всех своих детей, — так зачем эти глупости?

Затем Аста пускала в ход свой козырь или же просто уставала от расспросов. (Теперь она все больше сидела внизу, на краю стула, собранная, но без напряжения.) Она запрокидывала голову и закатывала глаза, раздраженно вздыхая. Видимо, эта поза — наследие тех времен, когда люди обращали лицо к небесам, чтобы Господь даровал им терпение.

— А если я сказала тебе неправду, если все выдумала?

Свонни начинала бить дрожь. Это все чаще случалось с ней после разговоров с матерью на эту тему. Иногда у нее стучали зубы. И Аста, глядя на дрожащую Свонни, сказала:

— Вот что, lille Свонни. Я все придумала, потому что я гадкая старуха, которая любит над всеми подшучивать. Вот так и давай больше не будем об этом, давай поставим точку.

— То есть письмо написала ты? — едко спросила Свонни.

Легкое пожатие плечами, взгляд искоса, улыбка.

— Если хочешь, то да. Если тебе так легче.

Тогда у Свонни зародилась дерзкая и ужасная мысль. Такая, что поначалу она без стыда не могла и вспоминать об этом. И прошло много времени после смерти Асты, прежде чем Свонни решилась мне рассказать. Говорила она тихо, избегая моего взгляда. Призналась, что решила тогда при первом удобном случае обыскать комнату Асты и перетрясти все ее вещи.

Случай подвернулся довольно скоро, когда Аста уехала погостить к Кену и Морин. Что само по себе удивительно, поскольку Аста не питала к сыну особой привязанности. Она обычно говорила, что никогда не простит ему того, что он изменил свое имя. Но Моэнс тоже взял другое имя, и она не имела ничего против. Возможно, дело в том, что Кен родился, когда ей очень хотелось девочку. Сын, которого она действительно любила, Мадс, умер младенцем. Как-то Свонни в припадке раздражения, что случалось редко, высказала Асте, что если бы он остался в живых, то наверняка тоже изменил бы свое имя. Аста почему-то рассмеялась.

Кен и Морин часто приглашали Асту погостить, но она всегда отказывалась. Они съехали с квартиры на Бейкер-стрит, когда Кен вышел на пенсию, и теперь жили в Твикенхэме. Аста говорила, что ей не нравятся предместья. Хэмпстед не в счет, его трудно назвать предместьем, за исключением Хэмпстед-Саберб, но это скорее уже Финчли, а не Хэмпстед. Кен и Морин настояли на приглашении, когда Торбен попал в больницу.

У него случился инфаркт, но он быстро выздоравливал. Почти весь день Свонни проводила в больнице. Узнав об этом, Кен сказал Асте, что ей, должно быть, одиноко в таком большом доме, а Свонни хоть немного отдохнет за пару недель, когда у нее на руках не будет матери. На самом деле Аста не была обузой и совсем не походила на типичную девяностолетнюю старуху, нуждающуюся в постоянной заботе и внимании. Она оставалась независимой и самостоятельной.

Свонни очень хотела, чтобы Аста уехала и она смогла бы беспрепятственно обследовать комнату. Она подозревала, что у брата есть какие-то скрытые мотивы, но не могла понять какие. Ведь Асте нечего было ему завещать, она не могла оставить ему денег, по крайней мере тех, что он называл «настоящими». Страдания и вечные сомнения Свонни зародили в ее голове, как она виновато призналась мне, «подлые и низкие мысли. Возможно, Кен и Морин действовали просто по доброте душевной». В общем, это было не важно. Она хотела, чтобы Аста уехала, но знала, что лучше не подталкивать ее к этому решению. И Аста удивила ее, когда сама заявила, что никогда не бывала в Кью-Гарденс. А если поехать в Твикенхэм, то от дома Кена совсем недалеко до садов, и она сможет прогуляться туда пешком.

Нельзя сказать, что Асту интересовала природа. Она могла отличить розы от других цветов и где-то в дневниках упоминала о буках. Там же есть строчка, из которой ясно, что она не знает, как выглядит конский каштан. Кью-Гарденс привлекали ее только потому, что она могла посмотреть в оранжерее, как растут бананы. Кен увез мать на машине, и Свонни тут же поспешила на третий этаж в комнату матери. Ее непреодолимо влекло туда, как тайного алкоголика к заветной бутылке. Или как некоторых влечет мастурбация или фетиш, хотя это уже мои слова, не ее. Но от этого желания у Свонни перехватывало дыхание, и ей становилось дурно. У нее была мания — узнать правду о себе.