Анна Малышева - Завтра ты умрешь Страница 24

– Муж не воспринимает меня как личность. – Ника прочистила горло и покосилась на раскрытую сумку, стоявшую на полу, жалея о леденцах от кашля, оставшихся там. – Он весь в работе, в бизнесе, я сижу дома, и он считает, что я… Бездельничаю, что ли…

– А в какой форме он это выражает? – поинтересовался Генрих Петрович.

В смятении ища ответ, Ника одернула бежевую юбку, упорно стремившуюся задраться выше колен. Сегодня она отвергла привычный спортивный стиль и облачилась в нелюбимый, но элегантный костюм, подаренный свекровью на прошлый день рождения. Собственно говоря, она ничего не имела против классического твида и была в какой-то мере даже растрогана вниманием свекрови и расходами, на которые та пошла, отправившись в дорогой фирменный бутик… Но подарок был испорчен прилагавшейся к нему моралью – Галина Сергеевна высказалась на тему, что Ника уже не девочка, чтобы бегать в джинсах с дырками на заднице, и с таким замечательным костюмом совсем не будут вязаться ее дурацкие платки на голове. В результате дорогая вещь отправилась в ссылку, на самую верхнюю полку в шкафу, и ее черед настал лишь сегодня. Соответственно, Ника сменила и прическу – ее косы были уложены в классическую, элегантно-старомодную корзиночку на затылке. Чувствовала она себя в новом образе очень неуверенно и радовалась только тому, что причину ее неловкости Генриху Петровичу нипочем не угадать. «В конце концов, я же нервная дамочка!»

– Муж упрекает вас в безделье? – продолжал психотерапевт, не дождавшись ответа. – Он бы хотел, чтобы вы пошли работать?

– Нет, не хотел бы, – задумалась Ника. – Ему хочется, чтобы я сидела дома. Он… Очень ревнив.

В этот миг она думала об Олеге, и ей становилось еще больше не по себе при мысли, что ждет ее вечером дома. Сегодняшние сборы, необычный наряд, ее возбуждение и спешка… За это придется ответить, даже если она вернется не поздно. «А завтра на работе мне придется подлизываться к начальнице… Что ж, разве я сама не хотела поменять свою тихую жизнь?»

– Я родила ребенка, и он считает, что, как хорошая мать, я должна быть все время с ним.

– А вы так не считаете?

Ника неуверенно покачала головой:

– Мне… Скучно. Я люблю сына, и мужа, в общем, тоже люблю, но… Жизнь стала такой серой, однообразной!

– А вы можете рассказать свой типичный день? – Хозяин кабинета откинулся на спинку кресла и устремил на Нику непроницаемый неподвижный взгляд. Ника поискала взглядом настенные часы, но не нашла их. Ее собственные, наручные, лежали в сумочке. Она сняла их, отправляясь на прием, справедливо посчитав, что простенькая кварцевая модель за пятьдесят долларов мгновенно разрушит образ богатой дамы. Довольно было и того, что она комплексовала насчет своих туфель – стильных, но, опять же, недорогих. Оставалось надеяться, что Генрих Петрович слабо разбирался в таких важных мелочах. «Сколько осталось до конца приема? – нервничала она. – Спросить или не стоит? Он тянет время, гад, и тратит мои деньги. Нет, деньги не мои, но все равно жалко… Ладно, ты получишь мой типичный день!»

– Я встаю, когда хочу, нет, если хочу, – поправилась Ника, – варю мужу кофе, провожаю его на работу и потом… В общем, играю с ребенком.

– У вас есть прислуга?

– Горничная, повар, шофер, охранник, няня для ребенка, и еще одна женщина… В общем, она не совсем прислуга, но мы ей платим. Дальняя родственница, мы ее пригласили к себе жить, когда я родила и стала сидеть дома. Что-то вроде приживалки.

Генрих Петрович кивнул, словно ничего другого услышать не ожидал:

– Что ж, у вас довольно большой штат. И все они справляются с обязанностями?

– Кто не справляется, тех мы меняем, – с достоинством произнесла Ника, в этот миг сама почти поверив в свое баснословное богатство. – Я довольна прислугой.

– А ваш супруг доволен?

– Ну, этим занимаюсь только я… Но в общем доволен. Претензий нет.

– То есть он считает, что вы хорошо ведете дом и руководите таким большим штатом прислуги? – уточнил психотерапевт и подался вперед, блеснув стеклами очков. – Он вас хвалит за это?

– Меня? – удивилась Ника. – Да за что? Я же ничего не делаю!

– Вот! – На нее назидательно устремился указательный палец. – Вот с чего вы должны были начать рассказ! Вы НИЧЕГО не делаете, СОВЕРШЕННО НИЧЕГО!

Озадаченная Ника только нахмурилась, пытаясь проникнуть в смысл его слов. Генрих же Петрович, по всей видимости, удовлетворенный, снова развалился в кресле и принялся вращаться в нем из стороны в сторону. Ему явно не хватало трубки – с удовольствием отметила женщина.

– Ну, я об этом и говорила, – сказала она, сочтя, что пауза затянулась. «Психиатр молчит, а деньги идут!» – Я ничем не занята целый день, что тут рассказывать?

– Вы только что рассказали, как управляете большим штатом прислуги и следите, чтобы они выполняли свои обязанности. По-вашему, это не работа? И ваш супруг тоже так не считает?

– Он не… Я не знаю, – озадаченно ответила она. – Наверное, это не работа. Я же не хожу за ними по пятам, ничего не переделываю. А вы как считаете?

– Я считаю, что вам стоит обсудить с мужем свой рабочий день, чтобы он понял, чем вы заняты на самом деле, когда он уезжает на свою работу. Обсудить свой день именно с точки зрения РАБОТЫ, которую вы выполняете для его личного удобства и спокойствия. Возможно, у него появятся сомнения в том, что вас можно попрекнуть бездельем.

– Может быть. – Ника не могла не признать, что в его словах была доля истины. – Я попробую… Только что от этого изменится? Моя жизнь останется такой, как была.

– А она вам не нравится?

– Да нет же! – теряя терпение, выкрикнула женщина. – Иначе зачем бы я к вам пришла?! У вас что – часто бывают на приеме люди, которые довольны своей жизнью?!

– Никогда! – с корректной улыбкой ответил Генрих Петрович. Эта улыбка мгновенно уничтожила те положительные очки, которые он успел заработать с начала разговора. Ника ненавидела такие, чисто мимические упражнения, в которых не участвовал взгляд, и уж наверняка – сердце. – Я вообще не встречал таких людей.

– Вот как? – бросила Ника, презрительно щурясь на собеседника. – Значит, мало общались с дураками!

– По – вашему, полностью довольны своей жизнью могут быть только дураки? – Генрих Петрович сделал пометку карандашом в блокноте. Таких пометок за время разговора с Никой он успел сделать около десяти, и ей бы очень хотелось их увидеть, несмотря на то что сеанс был чистой воды фикцией. Обсуждать свои личные вопросы, как советовал Ярослав, она не решилась. Трудно говорить о себе, вдвойне трудно – говорить о себе с человеком, который тебе неприятен, и уж совсем невозможно делать это, поместив свои реальные проблемы в вымышленную обстановку. «Как я могу объяснить, что меня часто нет дома, если «я» не работаю? К кому, в таком случае, ревнует мой «муж»? Почему я, любящая мать, оставляю на чужих людей своего «ребенка»? Из всего сказанного действительно следует, что я либо шляюсь по магазинам, либо завела любовника и еще недовольна, что муж ревнует… Он быстро поймает меня на лжи, если я буду приплетать свою настоящую жизнь!» И Ника решила лгать.

– Конечно, для меня глупость и счастье вообще синонимы! – решительно сказала она. – Я, например, была такой счастливой дурой, когда выходила замуж за богатого! Если бы мне кто-нибудь сказал пять лет назад, что я буду сидеть перед психиатром и жаловаться на жизнь, я бы такого провидца самого послала к психиатру! Но вот… Видно, поумнела с годами, а это вредно. У меня есть все для счастья, кроме самого счастья, и мне кажется… – Она приложила пальцы к вискам и тут же резко отдернула их, сыграв отчаяние: – Иногда кажется, что я схожу с ума в нашем большом доме! Он кажется мне пустым, хотя там есть мой сын, прислуга, по вечерам возвращается муж… Они все рядом, но иногда их для меня как будто не существует… И я сама кажусь себе такой чужой… Как будто я с собой незнакома. Иногда даже забываю свое имя, и тогда мне кажется, что если кто-то войдет в комнату, где я сижу, он увидит только стены и мебель, а меня… Меня там не будет. И в такие минуты я страшно боюсь, что кто-нибудь войдет!

Эта исповедь вырвалась у нее спонтанно, одно слово влекло за собой другое, и Ника говорила горячо, искренне, хотя вовсе не о себе. Она видела в этот миг тонкое лицо Ксении, ее светло-синие, печальные глаза, жест, которым та во время разговора поправляла на стройной шее жемчужное ожерелье. Эта женщина не выглядела счастливой, и при том, что она была полной хозяйкой особняка и прислуги, казалась совершенно чуждой всему, что ее окружало. Ника говорила как бы от ее имени, и, вероятно, ее псевдо-исповедь производила впечатление, потому что Генрих Петрович слушал внимательно и очень серьезно. Наконец она умолкла и, ожидая ответа, подняла на него глаза. Тот неожиданно встал и вышел из-за стола:

– На сегодня мы закончили. Если захотите продолжать – запишитесь у секретаря.