Владимир Кашин - По ту сторону добра Страница 24

Англичане объясняли, что вынуждены охранять лагерь, чтобы вервольфы не отомстили бывшим своим невольникам, не совершили какой-нибудь диверсии. Для этого, мол, и существует проходная, через которую на территорию лагеря посторонний не пройдет ни под видом местного жителя, ни под видом новоприбывшего ауслендера.

Правда, в бараки привезли матрацы, подушки и одеяла, и питались бывшие невольники в той же столовой, что и солдаты, — англичане хохотали над их аппетитом и фотографировали тех, кто, опорожнив миску, вторично становился в очередь.

Катруся в лагерь не пошла. За те дни, что прожила в семье аптекаря, привыкла к ощущению воли и будто оттаяла сердцем. Она сочувствовала старым Винкманам, которые не могли сами справиться и в аптеке, и по хозяйству.

Однажды встретила на улице девчат с фабрики. Они теперь жили в лагере.

Девчата сказали, что англичане обещают отправить их на родину…

Миссис Томсон и до сих пор помнит, как екнуло у нее тогда сердце от этой вести. Она не знала, что сталось с мамой и сестрой, но верила, что они живы. А тут еще и внезапный страх: «Все поедут, а я останусь!» Нужно было держаться людей.

В тот день она сказала Винкманам, что переходит жить в лагерь, но будет навещать их, помогать им…

Миссис Томсон так отчетливо видела сейчас картины того времени: седые, добрые Винкманы, аптека с железной змеей и чашей над входом и зеркальные окна, на которых слово «Apotheke» было нарисовано большими буквами, узенькие мощеные улочки, одноэтажные остроконечные домики…

А потом еще и лагерные картины: проходная, в комнатке всегда сидел сэр комендант — толстый офицер с немного выпяченной нижней губой, отчего казалось, что он пренебрежительно относится ко всему: и к пище, и к людям — русским, немцам и даже к своим соотечественникам. Вместе с ним неотступно находился переводчик — бравый сержант, который кое-как знал польский язык, еле-еле русский и совсем не знал украинский. Звали его Вильям Томсон… Но о Вильяме потом, о нем вспоминать — и ночи будет мало…

Миссис Томсон решила принять душ. Ей казалось, что после холодного обтирания она быстро и легко уснет.

Поднялась и направилась в ванную. Не знала, что в эту ночь воспоминания все равно не дадут ей уснуть до самого утра…

5

Андрей Гаврилович на свидание в парк не пришел.

Миссис Томсон ждала его долго, рассматривая детей, катавшихся возле нее на маленьких велосипедиках, молодых матерей с колясками, высокие кроны старых деревьев и красные стены университета, по преданию, покрашенные так по приказу царя — как наказание за вольнодумство студентов.

Хотя это был уютный уголок в центре города, со своим микроклиматом, где легко дышалось, где отдыхали и глаза, и душа, ожидать было неприятно. Кэтрин нервничала, ее охватывало нетерпение, любопытство и необычное волнение, словно она снова девочкой ждет свидания на лугу или у верб под Тетеревом.

Молодость не возвращалась, Андрей не появлялся.

Кэтрин взглянула на миниатюрные ромбические часики-кулон, висевшие на золотой цепочке на груди, и поднялась со скамьи. Времени у нее было достаточно, но столько ждать! Она почувствовала себя обиженной. Это было похоже на измену.

Однако какая измена?! Какие претензии она может предъявить человеку, когда-то близкому, а теперь совсем чужому?! А ей разве он не может предъявить свои?..

Она съежилась от этой мысли.

И все же ей во что бы то ни стало необходимо встретиться с ним, хотя бы посмотреть — и все; наконец, удовлетворить свой интерес — умер, а теперь, слава богу, живой и под другой фамилией. Хиромантия какая-то!..

Поднявшись со скамьи, она не сразу ушла из парка. Постояла перед величественным памятником Шевченко, вспоминая стихи, которые учила и любила в детстве. Обрадовалась, что смогла вспомнить некоторые из них, ибо, когда смотрела в суровое и мудрое лицо поэта, чувствовала себя виноватой перед ним. Снова и снова поднимала глаза, и выражение лица поэта казалось ей все более суровым, осуждающим. Чувствуя в глубине души справедливость его осуждения, не могла больше находиться в парке и направилась к своей гостинице.

Андрей Гаврилович сам позвонил через два дня. Голос у него теперь был звонкий, как в молодости. Он просил прощения и разрешения встретиться. Сказал, что провел эти дни в архиве Партизанской комиссии и выяснил, что отец его и в самом деле служил в полиции по заданию партизан. Он благодарен ей на всю жизнь за принесенную весть.

Кэтрин согласилась на свидание. В этот раз Андрей Гаврилович не возражал против гостиницы, и они договорились встретиться вечером в вестибюле.

* * *

…Миссис Томсон сидела в кресле в холле гостиницы и старалась не смотреть на входную дверь. Заставляла себя разглядывать большие темно-коричневые, из искусственной кожи кресла, стоявшие под стеклянной стеной, декоративные растения в замаскированных бочечках, маленькую стрельчатую пальму. Потом перевела взгляд на длинный высокий барьер, за которым сидели несколько сотрудниц гостиничной администрации и толпились люди, ожидая свободных мест. Она утопала в глубоком кожаном кресле, и ей казалось, что, когда нужно будет, не сможет сразу выбраться из его толстого засасывающего чрева.

Она и желала, и одновременно не хотела видеть Андрея таким, каким он стал теперь; боялась, что разрушится образ, отложившийся в памяти. А в глубине души — и в этом она не хотела признаться себе — прятался страх: какой покажется ему она и, самое главное, сможет ли оправдать то, что произошло в их жизни, объяснить, что ее вины в этом нет.

Миссис Томсон то и дело поправляла рукой коротко подстриженные волосы, осматривала себя, теребила кулончик на груди и лихорадочно обдумывала то одну, то другую фразу, которую произнесет при встрече…

Андрей Гаврилович явился неожиданно. Кэтрин уже перестала бороться с собой и не сводила глаз с входной двери.

И все же прозевала его. Заметила лишь тогда, когда врач, держа в руке свежую розу, остановился перед креслом. Широкий в плечах, седой, с изрезанным морщинами лицом. Нет, не Андрей. Хотя глаза у него блестели по-юному, Андреем назвать его не могла, только Андреем Гавриловичем, потому что того, кого ждала, он напоминал очень приблизительно.

Доктор несколько секунд вглядывался в нее, словно узнавая и не узнавая свою бывшую Катрусю. И она под этим его пытливым взглядом вдруг остро почувствовала, что тоже очень постарела, и в первое мгновение даже пожалела об этой встрече, будто развеяла ею какую-то очень дорогую для обоих, теперь бесповоротно утраченную мечту.

Андрей Гаврилович поклонился. Потом, набрав в грудь воздуха, глухо произнес:

— Здравствуй…

Миссис Томсон еле поднялась к нему из кресла. И вдруг что-то очень знакомое, живое, задиристое промелькнуло в глазах этого пожилого человека. Вскрикнув: «Катруся!» — так, что на них обернулись, бросил розу на освободившееся кресло и неуклюже, по-медвежьи обнял ее.

— Жива, выходит, жива! А я все не верил, когда позвонила!.. Все не верил, пока вот сам не увидел, — скороговоркой бормотал он. — Ну, слава богу. Это же самое главное! Это же просто чудесно, что жива!..

Разочарование Кэтрин стало будто не таким острым, как в первый миг. Почувствовала, что ей не придется много объяснять Андрею, что он, в конце концов, тот самый, которого когда-то любила. У нее тоже был свой камень на душе, и Андрей — единственный человек, кто мог все понять, все ей простить и снять этот камень.

— Но ведь и ты, слава богу, жив! — будто в чем-то обвиняя, сказала она, и на глазах у нее выступили слезы.

…Они разговаривали стоя около кресла, на котором лежала забытая роза, перескакивая с одного воспоминания на другое, Андрей Гаврилович вдруг предложил.

— Да чего мы тут стоим, Катруся?! Идем куда-нибудь.

Миссис Томсон побоялась пригласить его в гостиничный номер, потому что в любое время могла вернуться дочь, которая пошла куда-то со знакомыми туристами.

— А не пойти ли нам в ресторан? Ты ужинала?

Кэтрин кивнула: то ли в знак согласия, то ли подтверждая, что ужинала, — но он уже тянул ее за руку, словно не солидный мужчина, а счастливый юноша. Глаза его блестели, с лица не сходила улыбка.

Ресторан встретил их шумом оркестра, топаньем танцующих, и Андрей Гаврилович пробурчал:

— Эге, поговоришь тут, под такой грохот… Все наслаждение пропадает от ресторана, когда гремит над головой. — Он словно извинялся перед Катериной за неразумных музыкантов. — У вас в Англии тоже такое в ресторанах делается?

— Бывает всякое, — усмехнулась миссис Томсон. — Такое, что вам тут и не снится! — добавила, не вдаваясь в подробности.

Метрдотель пригласил их за свободный столик возле окна, прислал молоденькую официантку в красивой вышитой блузочке. Та быстро приняла заказ и пошла его выполнять. Впрочем, и Кэтрин, и Андрею Гавриловичу было не до ужина, и они заказали только шампанское и фрукты.