Марина Серова - Все о мужских грехах Страница 24

— Простите, а кем вы были до всех этих событий? — удивленно спросила я его.

— Заместителем начальника порта по строительству, — вздохнув, ответил он и добавил: — Все в прошлом!

— Пока человек жив, еще ничего не потеряно! — утешила я его и попросила: — Ну, хорошо! Визитка этого человека пропала, но постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь, что там было написано!

— Я помню, что мужчина был из Гамбурга, — сказал хозяин. — Он говорил, что море у них совсем другое и какие мы счастливые, что у нас оно такое теплое.

— Вы же к нему как-то обращались! — напомнила я. — Вы с ним некоторое время разговаривали и даже на кладбище ездили!

— Он попросил звать его Иваном, — ответил хозяин.

— Значит, Иоганн, — обрадовалась я, потому что брата Клары звали именно так, и осторожно подсказала: — А фамилия случайно не Вагнер?

— Не хочу вас обманывать, уважаемая, — немного подумав, сказал он. — Не помню!

— Ну, постарайтесь вспомнить! — с чувством попросила я. — Поймите! От этого судьба человека зависит!

— Если вспомню, то я вам обязательно сообщу, — пообещал он. — Но сейчас?.. — и он виновато пожал плечами.

— Ну, хорошо! — сказала я, поднимаясь и кладя на стол сто долларов. — Тогда я попрошу вас прийти завтра утром в горуправление милиции. Там вы напишете все, что только что рассказали мне: как к вам приехала Нинуа, что вы увидели здесь, словом, абсолютно все, ничего не пропуская. Договорились?

— Договорились! — согласился он и криво усмехнулся, взглянув на купюру.

— Я понимаю, что когда-то для вас это были не деньги, но сейчас?..

— А сейчас для меня это очень большие деньги! — невесело произнес он.

— Ну, что ж, тогда до завтра! — сказала я. — И извините, если была излишне резка.

Провожаемые его заверениями, что ничего страшного не случилось, что все в жизни бывает, я с охранниками прямо через двор отправилась к дому, где жили Ковба. Главу семьи, ту почти столетнюю старуху, о которой я уже слышала, мы увидели на веранде, где она сидела в кресле и оглядывала двор, а вот все остальные женщины, несмотря на позднее время, были заняты по хозяйству, в чем им активно помогали дети. Осмотревшись, я сначала не увидела среди них Ии и только потом разглядела, что она в отдалении стирала белье, причем куча около нее была немаленькая — видимо, она одна отдувалась за всех в наказание за то, что опозорила семью. Рядом с ней сидел мальчик лет тринадцати-четырнадцати на вид, одетый в невообразимое рванье. Я поняла, что это и есть ее сын, тоже ставший невольным изгоем в семье.

— Здравствуйте, уважаемая! — сказала я, подходя к веранде.

Старуха что-то неразборчиво буркнула, и охранник, переводивший мне раньше, даже не нашелся что сказать. Да и вообще встречены мы были очень неласково — женщины оставили свои занятия и повернулись в нашу сторону, но не сделали ни малейшей попытки подойти.

— Вы, конечно же, знаете, что четырнадцать лет назад были убиты ваши соседи Стадницкие, — продолжила я. — Я понимаю, что прошло уже много времени, но мне хотелось бы поговорить с вашими дочерями и внуками — вдруг они что-нибудь вспомнят? Это для меня очень важно!

Парень перевел старухе мои слова, и она едва шевельнула пальцами, что было понято лично мной как разрешение, и я направилась к женщинам.

— Переведите им, что она… Ну, сами решите, как ее назвать! Одним словом, что она разрешила им отвечать на мои вопросы, — попросила я охранника.

Он им что-то сказал, и они посмотрели на меня уже с очевидным облегчением на лицах. Охранник объяснил им, что меня интересует, и они переглянулись и начали быстро переговариваться, а потом одна из них сказала что-то охраннику, и он перевел мне:

— Она говорит, что той ночью они слышали крики из дома Стадницких и дома Нинуа, но отважились выйти из дома только утром, потому что ночью это было опасно. И вообще, это уже я вам, уважаемая, говорю, в то время по ночам в городе так часто кричали и так часто убивали, что на это уже никто не обращал внимание. Это было страшное время! — жестко закончил он.

— Понятно, — вздохнула я и сказала: — Передайте им, что я хотела бы еще поговорить вон с той женщиной, что стирает.

Он перевел, и тут на лицах всех женщин появилось такое гневно-презрительное выражение, что я еще раз от души пожалела бедняжку Ию и порадовалась, что ей недолго осталось все это терпеть. Направляясь к Ие, я сказала охранникам:

— Я пойду к ней одна, а вы оставайтесь здесь, — на что они согласно кивнули.

Увидев, что я иду к ней и ее ребенку, Ия сжалась в комочек и смотрела на меня испуганным взглядом, а вот мальчик тут же поднялся и решительно встал между мной и своей матерью. Тут я поняла, что он держится рядом с ней не потому, что боится за себя, а потому, что боится за нее! Этот маленький серьезный мужчина смотрел на меня совершенно недетским твердым взглядом, давая понять, что он скорее умрет, чем даст в обиду свою мать! И вместе с тем он был красив, как ангел, если только ангелы бывают смуглыми, черноволосыми и черноглазыми, его не портила даже большая родинка в виде запятой на правой скуле. Я подошла к Ие и тихонько сказала мягким, задушевным тоном:

— Я обо всем договорилась! Господин Лекоба дает вам работу сестры-хозяйки в своем пансионате на озере Рица. У вас будет хорошая зарплата и крыша над головой, да и сыты вы там будете! А я дам вам денег, чтобы вы могли купить себе и сыну пристойную одежду! Соберите вещи и будьте готовы к отъезду завтра к обеду. Вы поняли все, что я вам сказала? — спросила я.

— Да! — прошептала она, глядя на меня, и слезы ручьем катились из ее глаз.

— Не надо плакать! — сказала я. — Завтра ваши мучения кончатся, и у вас начнется новая жизнь! Встретьте же ее с улыбкой, и тогда она станет светлой, радостной и счастливой! — Ия с трудом улыбнулась мне сквозь слезы, а я спросила: — Это ваш сын?

— Да, — прошептала она с нежностью. — Мой Арчил! — и положила ему на плечо руку, о которую он тут же потерся щекой, и вид у него в этот момент был такой, какой и должен быть у ребенка.

— Да завтра! — сказала я и пообещала: — Я сама за вами приеду!

Я повернулась и пошла к охранникам, думая по дороге: «Какой же бой должна была выдержать эта, тогда еще совсем девочка, чтобы дать своему сыну имя погибшего возлюбленного! И как она только выдержала и не сдалась! Да! Вот это любовь!» Когда я подошла к ним, один из парней сказал:

— Господин звонил. Он сказал, что Фролов будет вас ждать до десяти часов вечера в ресторане «Гурия» — он там с друзьями ужинает.

— Поехали туда! — сказала я, хотя и чувствовала себя совершенно разбитой, ужасно голодной и морально истощенной, но, понимая, что невозможно отложить эту встречу, смирилась с судьбой, точнее — со своей работой, вздохнула и закурила.

Ресторан «Гурия» выглядел на фоне остальных зданий довольно прилично, но с современными ресторанами в России его нельзя было даже сравнивать. Мы вышли из машины, и мои охранники о чем-то пошептались со стоящими около входа парнями, те кому-то позвонили и потом сказали:

— Проходите, пожалуйста! Павел Васильевич ждет вас в кабинете.

Кабинетом, как я и ожидала, оказался небольшой обеденный зал, где вокруг стола сидели несколько человек самого уголовного вида, которые не шли ни в какое сравнение с людьми Лекобы. Войдя туда вместе со своими охранниками, которых никто и не подумал задержать, я поздоровалась и громко сказала:

— Мне нужен господин Фролов.

— Да! — хмыкнул один из них. — Вот уж на кого я похож, так это на господина!

Мужчины за столом дружно заржали, а один из них принес и поставил стул так, чтобы я оказалась как раз напротив Фролова.

— Тогда я буду обращаться к вам по имени-отчеству, не возражаете? — спросила я у Фролова и закурила.

— Называй хоть горшком, только в камеру не сажай, — опять усмехнулся он и уже серьезно произнес, взглянув мне в лицо: — Лекоба сказал, что ты о моей сестре поговорить хочешь.

Обращение на «ты» покоробило меня, но я сдержалась и спокойно сказала:

— Да, Павел Васильевич! Я понимаю, что, сколько бы лет ни прошло, но вам все равно трудно говорить об этом, поэтому, пожалуйста, ответьте мне пока только на один вопрос: ваша сестра умерла своей смертью?

— Какое тебе до этого дело? — сразу охрипнув, спросил он угрожающим тоном.

— Самое прямое, — невозмутимо ответила я. — Если это действительно так, то мне остается лишь извиниться за вторжение и уйти, а вот если ее смерть была насильственной, то у нас может появиться тема для разговора.

Он молчал, глядя на меня тяжелым, давящим взглядом, который я совершенно бестрепетно выдержала. Поняв, что его приемчики на меня не действуют, он все же ответил:

— Застрелили ее.

— Скажите, Павел Васильевич, а где это произошло? У нее дома?

— Ты мне допрос, что ли, устраиваешь?! — взорвался он. — Ты кто такая, чтобы мне здесь вопросы задавать?!