Елена Арсеньева - Повелитель разбитых сердец Страница 24

Да ладно! Если бы она за всю свою карьеру устроила всего лишь один брак – моей подружки Леры с ее русско-французским миллионером, этого было бы вполне достаточно, чтобы пожизненно бить в литавры и трубить в трубы. Каждая девушка мечтает выйти за миллионера, но мечтают сотни и тысячи, а Лерка и вправду вышла . И в этом целиком и полностью заслуга Николь, которая их с Жераром Филипповым свела.

Высказываюсь в этом роде, пытаясь утешить Николь, но она только рукой машет: мол, сама все знаю.

– Не будем отчаиваться! – говорит она наконец, с явным сожалением глядя на пустую коробочку от «Брауниса». – У тебя виза на месяц? А прошло только полмесяца. У нас впереди еще целых две недели – вагон времени!

Поскольку Николь замужем за русским, она неплохо говорит по-русски, к тому же набралась от супруга весьма живописных идиом из нашего великого и могучего. Что-то я давно не слышала ее любимого – «убиться лопатой»… А еще от своего мужа она набралась чисто русского идеализма и какого-то неудержимого оптимизма. «Целых две недели впереди», ну надо же! Я бы сказала – всего две …

– Плохо, что лето, – с сожалением говорит Николь, собирая со стола тарелки, чтобы загрузить их – уж эти мне буржуи! – в посудомоечную машину. – Все сейчас в отпусках, в разъездах. А в августе Париж вообще пустой. Некоторые магазины, кафе, аптеки, парикмахерские закрыты. Даже аукцион «Друо» не будет работать, ты представляешь?

Вот этого я как раз не представляю. Квартал Друо, где живет Николь, ну а теперь обитаю и я, – исконно квартал антикваров. Здесь бессчетное количество лавок и лавочек, магазинов и магазинчиков, которые торгуют любым антиквариатом, от старых газет, открыток и книг до картин, мебели и всего такого прочего, монументального. Кроме них, есть еще здание, где с утра до вечера проводятся аукционы по продаже антиквариата. Рядом вечно бродит народ, стоит куча машин – ни пройти, ни проехать. Неужели это кипение страстей может утихнуть? Слабо верится.

Внезапно Николь роняет вилку, смотрит на меня вроде бы с испугом и взывает к богу:

– Мон Дье!..

Сказать по правде, не вижу повода для страха. Всем известно: если уронишь вилку, придет женщина. Приметы – дело такое, они то сбываются, то не сбываются, однако конкретно вот эта – сбудется на сто процентов. Через пять-десять минут в дверь позвонит Гленда – маленькая, славненькая пухленькая сиамка, приходящая горничная семьи Брюн. Она является трижды в неделю на два часа – этого вполне довольно, чтобы огромная квартирища вся сияла и сверкала. Николь с Глендой отлично ладит, так что не пойму, почему она так перепугалась упавшей вилки.

Однако, как тут же выяснилось, дело вовсе не в вилке.

– У меня не голова, а решето дырявое! – восклицает Николь и шлепает себя ладонью по голове, а я мысленно отмечаю ее новые успехи в русском языке. – В два часа начинается аукцион, на котором я хотела побывать! Хочешь пойти со мной? Это довольно интересно.

Хочу ли я? Еще бы! Стук молотка, властный голос: «Господин справа предложил такую-то цену. Кто больше? Раз!..» Золоченые стулья, на которых сидят толстопузые господа и высокомерно сверкающие брильянтами дамы, готовые выложить целое состояние за какую-нибудь картинку, которая, очень может быть, принадлежит кисти великого художника, или за связку старых писем – свидетелей былой интрижки или вовсе грандиозного романа, или вообще за костюм, цилиндр, любимую кружку исторического лица, если не за его, к примеру говоря, подтяжку…

– Тогда собирайся! – командует Николь, продолжая убирать со стола.

Говорят, французы значительно ближе по духу нам, русским, чем, к примеру, американцы. Очень может быть – мне просто не с кем сравнивать, я ни с одним американцем в жизни не общалась, а с моим любимым Мэлом Гибсоном у нас и правда общего мало. Но у французов имеется одна черта, которая отдаляет их от нас на несколько тысяч световых лет. Дело в том, что они не переодеваются дома. Вот как оделись с утра в костюм или платье – так и ходят весь день. При этом – в уличной обуви, даже на каблуках. Никаких халатов, разве что дойти утром от постели до ванной и вечером – в обратном направлении. Или если ты болен, к примеру. Именно поэтому Николь, которая с самого утра принаряжена в клетчатые брючки чуть ниже колена и хорошенькую блузочку, а также в босоножки, хоть сейчас готова к выходу. Ну а я, само собой, хожу в халате.

Спешно переодеваюсь в такие же, как у Николь, брючки – писк моды, я их купила уже здесь, не смогла удержаться, только не в клетку, а в полоску, зато мои длинные ноги кажутся в них еще длиннее. И натягиваю майку – тоже писк, тоже куплена уже здесь. Кстати, об этой майке. Я ее (и не только ее, каюсь) купила в чудненьком магазинчике по имени «Буртон». Самый модный цвет в этом сезоне – цвет хаки. По-французски он называется так: kaki. Мило, не правда ли? Спасает только ударение, которое ставится на последний слог. Кстати, когда мы с Николь болтали о разных русско-французских лингвистических приколах, она меня уведомила, что мой любимый фрукт – хурма – здесь тоже называется kaki. Невольно задумаешься, чем набиваешь желудок…

Вот уже пришла Гленда, вот мы с ней расцеловались… Французы беспрестанно целуются со всеми подряд, в том числе и со слугами. Какой-то просто-таки разгул демократии! Ладно Гленда – она миленькая и даже не слишком смуглая, но я сама видела, что здесь целуются и с неграми! Вот ужас-то… И Николь уже попросила ее в процессе уборки иногда посматривать на крепко спящую Шанталь, а если проснется и раскричится, немедленно позвонить Николь на портабль (как Николь – русизмов, так и я нахваталась галлицизмов: портабль – это по-нашему «сотовый»), и мы выскочили из дому, а буквально через полторы минуты оказались в здании аукционов «Друо».

Жара в Париже усиливается с каждым днем, а здесь прохладно, приятненько так… В уголке стойка reception, заваленная проспектами. Хочу посмотреть один из них, однако Николь хватает меня за руку:

– Это каталоги дорогих продаж, нам не по карману. Коллекции книг, драгоценностей и всякое такое. Посмотри, вот любопытные стенды.

Я оглядываюсь. Кругом застекленные витрины, в которых чего только нет! Ковры, какие-то африканские божки, гербарии и коллекции бабочек, десятка два сумок, шарфы и платья…

– Эти сумки и платья кому принадлежали? – спрашиваю с придыханием. – Наверное, какой-то великой кинозвезде?

– Вряд ли, – хихикает Николь. – Просто женщине, у которой собралось столько барахла, что захотелось от него избавиться.

– Ничего себе барахла! – Я, как зачарованная, не могу отвести глаз от витрины, в которой выставлена тончайшая – наверное, это ягненок! – дубленочка, украшенная меховой шелковистой даже на вид бахромой. Вот бы купить такую! И я немедленно представляю себя в этой дубленочке в маршрутке, которая идет от вокзала до роддома… Может, к концу поездки от нее что-нибудь и останется, но бахрому уж точно всю оборвут! – Да ведь это все совершенно новое!

– Определенно хоть раз она это надела, – не соглашается Николь. – И, конечно, на аукционе продают вещи самых дорогих марок или ручной работы. Иногда можно купить платье от кутюр просто по никакой цене. Да ты сама увидишь сегодня.

– Как – платье? – разочарованно спрашиваю я. – Ты хочешь купить платье?! А я думала… – Красноречивым жестом показываю на витрины с фарфором и с вышивками, потускневшими от времени. – Я думала, это будет антиквариат…

– О мон Дье, да у нас дома и так плюнуть негде! – выдает Николь. – Нет, меня интересует обувь. Здесь должны быть сапоги от Шанель и от Селин, это мои любимые марки. В магазине они дороги просто неприлично, а здесь… посмотрим.

Смотрю с уважением. Николь из очень состоятельной семьи, к тому же вышла замуж за «нового русского», богача, которому перепала часть того же наследства, которое превратило мою подругу Леру в миллионершу. То есть денежек у Николь не в пример больше, чем, к примеру, у меня. Однако, представляя себя богатой – очень богатой, супер-экстра-богатой! – я почему-то вижу себя в первую очередь в каком-нибудь бутике Армани или той же Шанель, примеряющей безумно элегантное и безумно дороженное платьишко… А настоящие-то миллионерши вон где одеваются – на аукционах! Потому что денежки берегут! Или все дело в пресловутой практичности французов?

Тем временем Николь берет меня за руку и тянет на эскалатор. Здесь обычных лестниц нет – только эскалаторы вверх и вниз. Мы поднимаемся на второй этаж, где вдоль красного бархатного коридора тянутся десятка полтора дверей. Точнее говоря, их четырнадцать. То в одну, то в другую дверь с деловитым видом заходят люди. Вот точеная дамочка в черном костюмчике от Шанель – не прибарахлилась ли на аналогичном аукционе? Еще две тетеньки, одетые слегка попроще, но тоже очень элегантные. Запыхавшийся толстяк – абсолютно лысый, голова как бильярдный шар! По коридору удаляется какой-то мужик в шляпе (в шляпе! в здании! Какое падение нравов в стране, которая всегда была образцом галантности и изысканных манер! С другой стороны, может, он тоже лысый и стесняется этого?) и в брюках с обшлагами. Вдобавок к шляпе он еще держит руки в карманах! И за это я ему многое прощаю. Сама не знаю, почему мне так нравятся мужские брюки с обшлагами и вот эта манера ходить, сунув руки в карманы. Разумеется, оные штаны должны не уныло свисать, а следует им завлекательно обтягивать попу, а над ними должен иметь место быть элегантный пиджак, чья шлица красиво расходится над этой самой попой. Совершенно как в данном конкретном случае.