Алина Егорова - Рубины леди Гамильтон Страница 24

Летящей походкой Вика торопливо шла по набережной, предвкушая встречу с любимым, блеск его счастливых изумленных глаз, касание его нежных рук, поцелуи мягких губ. Она уже почти дошла до университета и тут увидела его. Сначала – ее: букет роскошных роз, свою мечту – манто из ламы, сапожки на тонких каблуках. Дама была прекрасна даже в своем уже немолодом возрасте. Ее лицо показалось Вике знакомым. Когда следом за ней вышел Феликс, в первую секунду Вике захотелось помчаться ему навстречу и повиснуть у него на шее. Ура! Он освободился, теперь можно вместе пойти в ресторан или просто домой, чтобы отметить их день. Но в следующую секунду Вика поняла, что ничего этого не будет, потому что дама в манто села в машину Феликса.

Сердце у Вики упало. На солнечный лучик, который, как ей показалось, разгорелся в ее душе почти до размеров солнца, безжалостно вылили ведро воды. Вода была ледяной, потому что Вика почувствовала одновременно и дрожь, и жар, будто только что выбралась из проруби. Если бы она стояла летом в поле, то от ее дыхания замерзали бы бабочки. Всего в нескольких шагах от нее были цветы, романтика и любовь. Двое нашли друг друга, они нежно о чем-то мурлыкали, не замечая ни Вики, ни ее умирающего сердца. В полуобморочном состоянии Вика добрела до светящегося огнями проспекта и, словно в преисподнюю, спустилась в метро.

Стучали колесами составы, диктор объявлял станции. Вика с закрытыми глазами сидела в конце вагона. Она поняла, кто такая эта разлучница. Вот только никак не могла поверить, что это именно она.

Время шло к летним каникулам, и, чем ближе они становились, тем меньше ей хотелось ходить в колледж.

– Мам, я еду работать в детский лагерь, – объявила Вика за ужином.

– Куда?! – воскликнула мать, словно дочь собралась в джунгли.

– В лагерь «Салют», под Выборгом.

– Зачем тебе ехать в лагерь? Там ведь ужас что творится!

– Какой ужас? О чем ты? Если ты считаешь, что я еду туда водку пить и по ночам развлекаться, то ты ошибаешься!

– Это ты ошибаешься, Викуля. Там тебе будет не до развлечений, особенно по ночам. Будешь спать, как сурок, едва коснувшись щекой подушки. Ну а что касается водки, то я надеюсь, у тебя не настолько дурной вкус. Девушка должна отдавать предпочтение хорошим винам. Впрочем, хороших вин в лагерях не бывает. Пиво или какой-нибудь портвейн сомнительного качества. А главное, пить там не с кем! Да, да. В лагере тебя будут окружать старые грымзы – педагоги, приехавшие отдохнуть на все готовое и заодно бесплатно пристроить в лагерь своих внуков; девочки-студентки вроде тебя; и грымзы помоложе – дамы из педагогической когорты, которые постоянно ездят в лагерь ради собственного удовольствия, – это у них такой своеобразный туризм; ну и пара вальяжных мальчиков-физруков.

Вика слушала ее, раскрыв рот. Чего она совершенно не ожидала от матери, так это таких подробностей, особенно высказанных в столь резкой форме.

– Откуда ты все это знаешь?

– Сама ездила, когда тебя растила. Я всю жизнь проработала в школе и отлично изучила все прелести ее коллектива. В школах одни бабы работают, а это ненормально. Им ведь даже нарядами своими похвастаться не перед кем, а энергию-то выплеснуть хочется, вот они и плетут всякие интриги. Но в школе-то еще ничего, потому что потом все по домам расходятся, где у каждой училки – своя жизнь. А лагерь – это же как подводная лодка: три месяца вокруг тебя – одни и те же лица. И далеко не всегда самые приятные.

Старые грымзы лебезят перед начальством. Как правило, они работают в паре с девочками-студентками, и этих же девочек постоянно подставляют. Чтобы от них не избавились, как от ненужного балласта, им непременно надо показать начальству, какие они нужные и незаменимые: они, мол, болезные, пашут, в то время как молодая поросль бездельничает. Делается это как бы невзначай, и выглядит все так, словно они действуют из благородных побуждений. Подходит грымза к замдиректора и говорит: «Вы уж не ругайте мою Ирочку, если на пляже ее застанете. Девочка молодая, ей искупаться хочется, а я уж с детьми сама управлюсь, я привыкла, отчего же мне не управиться – двадцать пять лет опыта!» И замдиректора кивает: ах, какая же светлая вы душа, Вероника Селиверстовна, на таких, как вы, весь лагерь держится; а сам на ус наматывает и Ирочку на карандаш берет. А Ирочка эта впервые за всю неделю на озеро вырвалась. Она детей спать уложила, плакат нарисовала, сценку к конкурсу подготовила. Грымза-то ей сама к озеру сходить и предложила, завидев издалека, что начальство в их сторону направляется.

Грымзы, словно колорадские жуки, губят листву, которая их кормит. Дети их не любят потому, что грымзы ими не занимаются, и все, что они умеют, – это кричать. Они перекладывают на молодых напарниц всю работу, в то время как сами «пишут планы». Вся их деятельность сводится к присутствию в тех местах, где бывает руководство лагеря, – они водят детей в столовую, сидят с ними на концертах, и то, до той лишь поры, пока зал не покинет директор лагеря вместе со своим заместителем. Старые грымзы – великолепные имитаторы кипучей деятельности и непревзойденные подхалимы.

Старые грымзы не любят грымз помоложе, и это чувство взаимно. Ни одна молодая грымза не станет работать в паре с грымзой старой. Они и пальцем не шевельнут друг вместо друга. У молодых грымз работа отлажена в тандеме со своими проверенными боевыми подругами. Работают они только со старшими отрядами или со средними, но никогда – с младшими, потому что малыши крайне несамостоятельны и требуют по отношению к себе повышенного внимания. Первые дни молодые грымзы дрессируют своих подопечных, с тем чтобы в последующем они не мешали им отдыхать, а именно, не создавали проблем. За это детям позволяется все, кроме того, что вызывает недовольство лагерного начальства. Им можно хоть курить и головой о стенку биться, но так, чтобы об этом не узнало начальство и позже не предъявили претензий родители. Дети охотно включаются в игру под названием «очковтирательство». В итоге довольны все: дети – вседозволенностью, воспитатели – избавлением от хлопот, начальство – образцовым порядком и работой педагогов. Особого внимания заслуживает лагерное творчество. Ежедневно проводятся концерты и конкурсы, где демонстрируются таланты юных поколений. Это всевозможные поделки из всех мыслимых и немыслимых материалов: игрушки из картона, пластилина, шишек, веточек, камешков, мусорных отходов. Это рисунки на асфальте, красками, карандашами – на ватмане, фигурки, вылепленные из пляжного песка и из еловых иголок, венки и букеты, называемые «фестиваль лета». Это «дефиле» в одеждах из лопухов и листьев папоротника. Это бесконечные сказки на новые и старые лады. Это переделанные и инсценированные песни. Это, наконец, бессонные ночи девочек-студенток, которые рисуют, лепят, подбирают в лесу и на хоздворе любые материалы для этих чертовых фестивалей. Они бьются изо всех сил на репетициях «Колобков» и «Красных Шапочек», пытаясь разучить с Васей или Машей полторы фразы, которых все равно никто слушать не станет, потому что все ждут выступления старших отрядов. А малышня никому, кроме директора лагеря, не интересна, для них и время-то на концерте выделяется по минимуму, чтобы они не утомляли взрослых своим творчеством.

Старшие отряды к выступлениям готовятся с энтузиазмом. Это их площадка самовыражения. Воспитатели, то бишь молодые грымзы, самозабвенно подбирают реквизит и музыкальное сопровождение, переписывают уже готовые сценарии, приближая их к лагерным реалиям, чтобы все узнали популярного хулигана, Колю из второго отряда, или всеобщего любимца, физрука Геннадия Михайловича. Это играет на публику и всем нравится. Коля из второго отряда на пародию не обидится, напротив, он будет гордиться собственной популярностью. Геннадий Михайлович тоже не обидится. Он вообще парень не обидчивый, ему всего-то двадцать три года, и по отчеству его зовут только в лагере, ибо так положено. Геннадий Михайлович, услышав свое имя со сцены, обернется к залу и, краснея от удовольствия, театрально поклонится. У него и так от поклонниц отбоя нет – он же единственный, не считая сторожа Петровича, мужчина в лагере. С ним и так флиртует весь педсостав, включая уже немолодых грымз помоложе, на его физруковскую шею и так гроздями вешаются девочки-студентки и воспитанницы старших отрядов. После концерта даже малышня будет кричать вслед физруку какую-нибудь крамольную фразу из сценки, не понимая ее смысла.

За успешные выступления отряды получают призы – какие-нибудь экскурсии и грамоты. Но не это главное. Главное, они выступили и выделились, самоутвердились. Подросткам это нужно, как воздух. Их воспитатели получили похвалу от руководства лагеря и тоже самоутвердились – они молодцы, они лучшие, они – гениальные педагоги и мегатворческие личности! Ведь все знают, что это они придумали сценку, слова из которой цитирует теперь весь лагерь, и это они так удачно подобрали музыку, которая после искрометного танца с подушками стала гимном смены.