Ирина Градова - Пациент скорее жив Страница 24

Антон уже сидел за дальним столиком – тем самым, который в первый раз выбрала Марина. Они что, сговорились?

– Что будешь пить? – поинтересовался Антон.

Вне больницы, не знаю почему, медбрат выглядел иначе. Сейчас, без белого халата, в котором я привыкла его видеть, Антон показался мне обычным мужчиной, в котором не было ничего зловещего или демонического. Если, разумеется, не принимать во внимание один маленький фактик: сей симпатичный представитель противоположного пола – законченный наркоман, да к тому же еще и вор.

– Кофе, – сказала я.

Когда Антон вернулся с высоким бокалом темного «Гиннеса» и с чашкой кофе, я спросила, не желая тянуть время:

– Что у тебя за информация?

– Сразу к делу, да? – ухмыльнулся он.

– Дело – это все, что у нас есть общего на данный момент, – заметила я.

В глазах Антона промелькнуло нечто, что я могла бы принять за некое подобие уважения, если бы не думала, что уважение к противоположному полу этому парню так же неведомо, как таблица Менделеева трубочисту.

– В общем, так, – начал Антон, – в приемном отделении нет сведений о выписке Старикова и Тихомировой – только об их поступлении, что, как ты понимаешь, вполне логично.

Очевидно, разочарование, отразившееся на моей физиономии, немало позабавило его.

– Да ты не дуйся, не дуйся! – продолжал медбрат, вдоволь насладившись моим расстройством. – Думаешь, я стал бы тебя приглашать, если бы совсем ничего не выяснил?

– Надеюсь, что нет.

– Правильно надеешься. Я покопался в Маринкиных бумагах. Вот баба, скажу я тебе! Есть ведь компьютер, хоть и не ахти какой крутой, а она на листках все записывает, а потом в стопки складывает, складывает… Так люди-то и пропадают.

– Да что там с нашими-то? – нетерпеливо спросила я.

– У Маринки написано: «Переведены в корпус № 3». Только это было давно, несколько месяцев назад, и теперь старички уже, наверное, дома кукуют. Или на кладбище.

– Типун тебе на язык!

– А что? Тихомировой восемьдесят два было, а Старикову семьдесят пять. Да столько вообще не живут! Но я еще о самом важном тебе не рассказал.

– Да? О чем же?

– Во-первых, я обнаружил еще четверых из твоего списка.

– Да ну?!

– Я вот тут отметил. – И Антон протянул мне листок, на котором я собственной рукой написала фамилии, которые назвал мне Лицкявичус. – Все лежали в неврологии и, что удивительно, впоследствии переведены все в тот же третий корпус.

– Да, и в самом деле интересно!

– На самом деле – еще лучше. Ты, наверное, не знаешь, но в третьем корпусе никогда не было неврологического отделения! Больница у нас старая, и некоторые отделения разделены надвое – в старых и новых корпусах. Например, кардиология-1 находится в нашем корпусе, главном, а кардиология-2 – в четвертом. Хирургии вообще три – две у нас, а третья в четвертом корпусе и так далее. А вот обе неврологии, первая и вторая, расположены только в нашем. Во как!

– Может, коек не хватало? – предположила я. – Потому и пришлось положить больных в другие отделения?

– Возможно. Но вот что странно: Тихомирова и Стариков поступили по «Скорой», а перевели их через неделю. Если бы в неврологии не хватало коек, то их, скорее всего, перевели бы в первый же день, но – ждать так долго, а потом переселять?

Мне нечего было сказать, и я промолчала, задумавшись над словами Антона. Тот не мешал моим размышлениям, но через несколько минут все же поинтересовался:

– Слушай, Ань, я помню про наш договор – типа, каждый сам за себя, в чужие дела не лезть, и все такое… Только хотелось бы все же знать, для чего я все это выяснял? Те старики тебе что, родня? Может, знакомые?

– Ага, – кивнула я, – знакомые.

– И оба пропали?

– Угу.

– Странно.

– А у вас вообще много странностей творится, – вздохнула я.

– Хм, есть маленько, ты права. Только в каждом доме, знаешь ли, свои тараканы. Так и у нас. Там, где ты раньше работала, было по-другому?

Я не хотела распространяться о предыдущем месте работы Анны Евстафьевой, так как Лицкявичус не посвятил меня ни в какие особые подробности.

– Да нет… В общем, все примерно так же…

– Врешь, детка!

Антон буквально выплюнул последние слова, и я вздрогнула от неожиданности.

– Что-о?! – пробормотала я растерянно.

– Ты можешь выдавать себя за кого угодно, но ты – не Анна Евстафьева. Анна Евстафьева живет в пригороде и работает в больнице – не в этой. И еще ей сорок шесть лет. Так кто же ты, а?

Я похолодела от страха. Антон не поленился выяснить правду об Анне? Но как? «Легенда» казалась таким хорошим прикрытием! Словно в ответ на мои лихорадочные вопросы к самой себе Антон сказал:

– Ты ведешь себя странно – рыскаешь по всей больнице, ищешь кого-то, не заложила меня начальству. Опять же, денег с больных не берешь, знаешь слишком много для обычной медсестры. Что тебе надо на самом деле?

– Я… я тебя не понимаю…

– Все ты понимаешь! Только вот что я тебе скажу, подруга: ты посмела меня шантажировать. Меня! Этого я никому делать не позволяю. Но теперь имей в виду: я от тебя не отстану. Буду следовать за тобой по пятам и следить за каждым твоим шагом. Если только ты перейдешь мне дорогу или попытаешься как-то навредить, если хоть одна живая душа узнает… то тебе не жить. Так и знай, Анюта!

Антон сделал ударение на последнем слове, будто показывая, что это имя мне не принадлежит, но он согласен играть в предложенную мною игру – до тех пор, пока ему удобно.

– Я вовсе не собиралась тебе вредить! – воскликнула я. – Если бы захотела, то сделала бы это в тот же день!

– Хорошо, если так, – ухмыльнулся парень. – Ну, бывай, подруга!

Он поднялся и направился к выходу, оставив меня сидеть в одиночестве. И что мне теперь делать? Стоит ли принимать угрозу медбрата всерьез или парень просто хотел меня попугать, чтобы я не проболталась о ворованных медикаментах? Если так, то бояться пока нечего. Однако меня мучили два вопроса. Во-первых, каким образом Антону так легко удалось узнать, что я ненастоящая Анна Евстафьева? Для этого надо как минимум обладать связями в определенных кругах, а Антон – всего лишь обычный медбрат. Во-вторых, несмотря на то что он выяснил обо мне, парень выполнил свою часть договора – почему?

За истекший месяц я не ощущала одиночество так остро, как в тот день вечером. Мне казалось, что вокруг меня одни враги и нет никого, кому я могла бы полностью доверять. Ирония судьбы: те, кого я люблю, находятся всего в часе езды на общественном транспорте, но я не могу сесть на метро и доехать до них, чтобы поплакаться и поделиться своими проблемами. И именно сейчас, как никогда, мне хотелось получить звонок или хотя бы короткое сообщение от Шилова. Ну почему он ни разу не попытался со мной связаться? Так легко снять трубку… Неужели наш последний разговор обидел Олега настолько сильно, что он больше не хочет иметь со мной ничего общего?

Эта мысль напугала меня гораздо больше, чем разговор с Антоном. Знакомство с Олегом – лучшее из всего, что произошло со мной за долгие годы, и я ни за что не хотела бы его потерять.

На следующий день я решила, не откладывая дело в долгий ящик, отправиться в пресловутый третий корпус и поспрашивать насчет Тихомировой и Старикова. Никто там меня не знает, а если я и пересекалась случайно с теми, кто работает в третьем корпусе, то они вряд ли меня узнают.

– Простите, – сказала я, подходя к стойке дежурной медсестры, – мою родственницу перевели сюда несколько дней назад из главного корпуса.

– Фамилия? – поинтересовалась, раскрывая толстый журнал регистрации больных, пожилая женщина. Рядом на столе стояла старая модель компьютера с включенным экраном, но она почему-то проигнорировала это средство прогресса, предпочтя бумагу. Очевидно, в Светлогорке не только Марина являлась сторонницей луддизма…

– Иванова, – брякнула я. И тут же добавила: – Тамара Георгиевна.

– Нет, – покачала головой медсестра, сдвигая очки в толстой пластиковой оправе на нос, – таких у нас нет.

– Очень странно! – разыграла я удивление. – Она лежала в неврологии…

– Ну, тогда ее точно не могли перевести сюда, – перебила меня регистраторша. – Здесь нет неврологии, только кардиология, хирургия и терапия.

– Может, в другое отделение…

– Да вы что, женщина? Зачем же больного станут перетаскивать в другое отделение, да еще в соседнее здание? Что, в главном корпусе своих отделений не хватает?

– Но мне сказали – третий корпус! – не сдавалась я.

– Вы уверены?

– Абсолютно!

– «А» или «Б»?

– То есть?

– У нас есть два третьих корпуса, – терпеливо объяснила медсестра.

– Два?

– Ну да. Наш – корпус три «Б», а есть еще «А».

– Значит, неврология там?

– Там планировалась вторая неврология, но корпус на реконструкции уже четвертый год. Когда были деньги, начали ремонт, но так и не закончили. Там все в таком состоянии – ужас просто! Давно говорю, что надо вообще огородить этот корпус, а то, не ровен час, туда кто-нибудь забредет и сломает себе шею.