Эвелин Энтони - Орлы летают высоко Страница 24

Тягомотное разочарование этой кампании оказало свое влияние на всех этих людей, людей, которые были непревзойденными в войне, где требовались действие и решительность, и которые преследовали ускользающего противника через выжженную, пустую землю вплоть до этого момента. Смоленск ничего им не дал, а стоил очень многого. Среди рекрутов в армии наблюдались недовольства, трудно было проследить, чтобы среди такого огромного числа людей никто не разбредался, не оставлял свое оснащение, не дезертировал во время похода через Россию. Запасов пищи не хватало, линии коммуникаций были слишком растянутыми, и не было времени разбивать необходимые стоянки, так как продвигавшаяся вперед армия покрывала каждый день огромные расстояния. Но теперь все скоро должно закончиться. Враг перестал отступать, все его силы сосредоточились под Бородино, преграждая путь на Москву, и Наполеон понимал, что наконец-то с ними столкнется.

- Им больше некуда отступать, - заметил Мюрат. - Мы возьмем Москву.

- Я и рассчитывал на это, - сказал Наполеон. Он выпил стакан вина и снова протянул его ординарцу, чтобы тот его наполнил. - Я знал, что они потеряют головы после Смоленска. Наш храбрец Александр, сам находящийся так далеко от битвы, вынужден будет защищать Москву.

- Жаль, что он сам не возглавил армию, ваше величество, - сказал Ней. Мы бы пережили тогда еще один Аустерлиц.

Наполеон покачал головой.

- Не настолько же он глуп, мой дорогой Ней. Он не воин и отлично понимает это. Он достаточно умен, чтобы оставаться в стороне и позволить своим генералам взять на себя всю вину. Кроме того, Кутузов тоже был под Аустерлицем.

Мюрат рассмеялся.

- Ну и будет же дельце под Бородино! Я с трудом сдерживаю кавалерию, ваше величество. А вам это удается, Ней? Им не терпится скорее добраться до казаков.

- Не недооценивайте их, ваше величество, - ответил Ней. Он недолюбливал Мюрата и когда хотел, чтобы его слова звучали саркастически, то всегда обращался к нему с прибавлением королевского титула.

Оба они претендовали на роль первого маршала французской армии, подвиги их были примерно равны. Но Мюрат был высок и щегольски красив, Ней же был ничем не примечателен. Мюрат женился на Каролине Бонапарт, был провозглашен королем неаполитанским. Мюрат посмотрел на своего соперника и насмешливо ухмыльнулся. Он еще не успел ответить, как вмешался Наполеон.

- Ней прав, - резко произнес он. - Нельзя недооценивать их. Они хорошие солдаты, и каким бы старым козлом ни был Кутузов, его люди сражаются умело.

Он оглядел стол, и на лице у него стала появляться медленная улыбка, глаза его осматривали все лица, на которых играла ответная улыбка и которые отражали преданность ему. Даже непокорный Даву смотрел на него глазами преданной своему хозяину собаки. Они любили его, все присутствовавшие, самые смелые и блестящие солдаты его империи, люди, поднявшиеся вместе с ним в борьбе за власть во Франции и прошедшие вместе с ним полмира. Он был их императором, но их общее начало, их огромные победы превосходили все остальное. Он захватил себе верховную власть, но ко всем ним он оставался одинаково щедр. В результате каждой кампании раздавались деньги, титулы, почести, земли, и в каждой кампании он делил с ними опасности.

Сегодня вечером за столом не хватало лишь некоторых его старых товарищей: Ланна, который умер после битвы при Эслинге во второй войне с Австрией, и Бернадотта, избранного крон-принцем Швеции, который пошел против него. Третьим отсутствовавшим был новый маршал Мармон, кто недавно потерпел поражение от английского командующего Веллингтона в Испании, где яростный накал войны до сих пор не спадал. Наполеон отогнал от себя мысли о Ланне, Бернадотте и Мармоне. Ни один из них не стоил того, чтобы омрачить его триумф в этот момент переживаемого единства со своими любимыми товарищами.

"Союзники и политики, - подумал император, - никому из вас я не доверяю. Но я им верю, моим маршалам..."

- Мы победим, друзья мои, - произнес он вслух. - Я знаю это. Кутузов уже совершил одну ошибку.

Он выдержал паузу, а они все не спускали с него глаз. Понятовский, красивый и удивительно смелый; Мюрат; Ней; Даву, смотревший на него с набитым ртом; и слегка улыбающийся Бертье, который сегодня уже обсуждал ситуацию с императором.

- Русские войска расположились к северу от реки Колоча, - объяснил Наполеон. - Общее расположение Бородино прекрасно выбрано для решающей схватки. Только глупец, да и то когда сильно поспешит, может расположить свою армию таким широким полукругом, полагая, видимо, что еще больший глупец будет атаковать по всему фронту. Но, как я надеюсь, вам известно, господа, я далеко не глупец. Все наши силы в четверть миллиона человек будут атаковать центр и левый фланг позиции. А русским с севера будет превосходно видно поле битвы.

- Они расположились на склоне, - заметил Даву. - Потери будут тяжелыми.

Наполеон взглянул на него с улыбкой.

- Ах вы, старый пессимист, - с укоризной покачал он головой. - Завтра утром мы встретимся, господа, чтобы окончательно обсудить все детали. Я хочу поднять тост.

Он поднялся и поднял бокал.

- За Бородино!

Мария Нарышкина ходила взад и вперед по небольшой приемной перед спальней Александра во дворце. Он послал за ней после трехнедельного молчания; и она тут же забыла о своем решении никогда больше с ним не встречаться, оставила дом на острове и помчалась к нему.

Прошло уже полчаса после назначенного времени, и она сгорала от нетерпения. История ее романа с польским воздыхателем теперь была вытеснена новым скандалом и новыми именами. Весь Петербург с восторгом передавал эти сплетни; сплетни о ней помогали им забыть о войне и об их страхе перед Наполеоном.

Любовница Александра изменяет ему открыто и при каждой возможности. Любой молодой, привлекательный мужчина, который не ушел на войну, мог быть приглашен к ней в кровать, а царь либо не знал об этом, либо ему было все равно.

Мария похудела. Ее красивое лицо побледнело, и ярко накрашенные губы сильно выделялись на нем. И все-таки она была еще более прекрасна, чем когда бы то ни было, хотя тело ее и побаливало от постоянного распутства. Она все еще хранила надежду, что Александр каким-то образом покажет, что слышал обо всем том, что она вытворяла; любая его реакция, даже наказание, показали бы, что он не остается равнодушным, что она еще может тронуть его. Но от него ничего не последовало - ни письма, ни разгневанного приглашения, ничего.

Она заперлась в доме на острове, где они вместе провели столько счастливых часов, и истерически рыдала там. Она пошла на унижение собственного достоинства, чтобы сделать ему больно, а он даже не заметил этого. Это просто невозможно, сказала она самой себе. Не может быть, чтобы он значил для меня так много. Он изменял мне, и я знала об этом. На протяжении нескольких первых лет он даже не любил меня... Я прожила с ним почти тринадцать лет, я просто не могу уже любить его. Я не могу, не могу...

Никто не может так долго любить одного человека; это смешно, это буржуазно. Она глупо поступила, что отправилась на остров, сентиментальная, распустившая сопли баба, сидящая в одиночестве во дворце, полном воспоминаний, ложащаяся с первым встречным в постель, которую они когда-то делили с ним.

Внезапно она рассмеялась и тут же остановилась. Этой ночью она спала с молодым лакеем. Ничего хорошего из этого не вышло; он слишком боялся ее.

На следующий день она получила записку от Александра, в которой говорилось, что он скучает без нее. Не приедет ли она, чтобы провести с ним вечер?

Никогда не знаешь, чего от него ждать, подумала она, ожидая под дверью. Скажет ли он ей о чем-нибудь?

Ему все должно быть известно; конечно, он все знал... Но он запаздывал, что было ему несвойственно. Пунктуальный, любезный и непредсказуемый - таким был Александр, такой нежный и добрый, такой непреклонный. И все же он был мягким, любящим и веселым, смеющимся вместе с ней, когда они сидели у огня в белой гостиной ее дома, отрезанные Невой от всего мира; или просто бродили по саду, обнявшись; или танцевали на придворном балу, и он нашептывал ей такое, от чего она не могла не хихикать, однако вынужденная сохранять серьезность; или обсуждали государственные проблемы и дела, которых она не понимала, но он ей полностью доверял.

Часы на инкрустированном столике пробили час, и она вздрогнула.

- Господи, - произнесла она вслух. - Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он пришел! Я опущусь перед ним на колени; я сделаю все, пойду на все, только чтобы быть снова рядом с ним. Если он больше не хочет этого, я смирюсь, я буду его другом. Пожалуйста, пожалуйста, Господи...

После того, как прошла еще четверть часа, она открыла дверь и приказала дежурному лакею найти камергера Александра.

К ней наконец-то вышел, но не камергер, а лишь его секретарь.