Павел Амнуэль - Мир «Искателя», 2004 № 04 Страница 24

Ее «Ниссан» выбрался в проулок, не торопясь, развернулся и двинулся к магистрали. Тряская дорога не позволяла расслабиться.

Перед выездом она звонила Алисе, своей массажистке. Разумеется, она с радостью готова была ее принять. «Конечно, Серафима Андреевна, приезжайте, сделаем тонизирующий массаж, как всегда, мы очень рады вас видеть». Алиса была одна, но она всегда говорила о себе со всеми клиентами во множественном числе, должно быть, репутация обязывала.

В дороге снова позвонил Павел. Сказал, что у него все готово. Пускай не волнуется и ждет, когда операция завершится.

И усталость вернулась на привычное место. Она даже была вынуждена остановить машину и слушать его слова молча, всматриваясь пустыми глазами в горящий светофор в десятке метров ниже по улице.

И еще он сказал, что любит ее.

И еще…

Она едва не расплакалась от ощущения навалившегося бессилия. И снова сидела, вцепившись в руль и пытаясь заставить себя забыть разговор. Вернуться в норму, насколько норма возможна для нее. Выйти из машины или же заставить себя выжать сцепление, переключить рычаг на первую передачу, тронуться с места.

Она со всхлипом, вырвавшимся откуда-то из самых глубин души, нажала педаль газа, вырулила на мостовую. Двинулась вниз по улице. Она плакала, стонала и кусала губы, понукая себя следить за дорогой и поворачивать руль из стороны в сторону, выбирать путь и переключать рычаг коробки передач. Едва не врезалась в стоявшую на светофоре «девятку», успела затормозить в последний момент. А потом едва заставила себя тронуться с места — мотор заглох, — и она готова была уже бросить машину, выйти и упасть на холодный асфальт.

Если бы не звонок Павла… Он точно нарочно выбрал время, чтобы рассказать ей о своих свершениях. Успокоить. Сообщить о том, что ничего изменить уже невозможно. Механизм запущен, обратного хода ему не будет, разве досадная случайность, одна на миллион, та самая случайность, что всегда стояла и стоит на ее пути, разве что она неожиданно вмешается.

Но Серафима знала, что не вмешается. Недаром она попыталась предотвратить неизбежное… пыталась и не смогла. Звонок Павла разрушил все построения махом.

И ей снова придется действовать самой. Так, как действовал бы Павел, будь он на ее месте. Так действовал бы Алексей, рожденный свободным. Так действовал и ее отец, прежде, в недавние времена, когда он еще мог обходиться без посредников в любом деле, когда не был прикован к инвалидной коляске и всякое действие неизменно проводил в жизнь в одиночку.

Она же так поступать почти никогда не смела; да и ни к чему было, воспитание, данное ей жизнью, заключалось как раз в противоположном. Воспитание, сходное с тем, что получил Павел, хоть в этом они немного схожи, в том, в чем никогда уже не признаются друг другу. Несвобода объединила их — за те пять лет, что они провели вместе, несвобода стала их второй родиной — несвобода же и разлучила.

Она вышла за Алексея, оставив истинным своим мужем Павла. Потому-то, она так и не смогла ответить своему отражению в зеркале на закономерный вопрос о любви. Потому она не выдержала испытания. И потому была вынуждена обратиться за помощью к другому несвободному. К Павлу.

Павлу, ныне восставшему.

Восставшему не без ее участия. И по ее вине. Копившему тайком даже от нее силы и враз выступившему против своего покровителя Караева. Едва только она пригласила его на встречу, ту, о которой потом вспоминала и с ужасом, и с отвращением, и с любовью. И принудила его принять решение, которое она готовила для себя.

Он просто воспользовался ситуацией в своих интересах. Привязал ее к себе еще больше. А сам поторопился от сковывающей его самого воли избавиться.

Кажется, Караев все же прознал о тайных попытках Павла уйти из-под опеки. Нет сомнений, что он попытается вернуть его на прежнее, занимаемое им с двадцати лет, место.

Если сможет. Ведь Павел еще очень молод, моложе ее на пять лет… а уже сделал шаг вперед. Он решился. Выступил из тени, преодолел сомкнутые вкруг него благостные тенета и стремительно удалялся.

Если бы не это, нужда в Алисе отпала бы сама собой, у нее было бы больше времени… нет, о времени лучше не думать… Довериться чудесным рукам Алисы. Слушать ее спокойный голос, неторопливо повествующий о том и о сем, и, отпустив мысли на вольные хлеба, предаться неге. Почувствовать очарование уверенности в другом человеке.

Человеке, научившемся принимать решения.

Павел взял в руки мобильный телефон. Он вздрогнул, едва не выронив пиликавший аппарат из рук.

— Да? — И тут запищал селектор. Павел наклонился к нему, произнес быстро: «минутку» — и снова сказал в трубку в руке: — Я слушаю.

— Их трое. Двое известных вам лиц и телохранитель кого-то одного из них.

Голос того человека, который именовался в своей среде «главным», произносил слова ровно и, пожалуй, излишне холодно, точно сообщал о текущей работе, или просроченных платежах. О чем-то, о чем упоминается всякий раз в начале подобных бесед.

А из селектора донеслось: «Здесь Иван Семенович, ему необходимо срочно вас видеть».

Павел вздрогнул от неожиданности. Иной раз необходимость быть все время на людях дает сбои — сбои чрезвычайно неприятные, невыносимые, порой просто неразрешимые. Как сейчас. Заставить Ивана Семеновича ожидать в приемной, хотя бы минуту, было невозможно, впустить в кабинет — тем более предупредить о важном звонке — нет ничего хуже.

Павел произнес в селектор как можно громче: «Сейчас разберусь…» — и выключил его, давая возможность решать посетителю, с чем именно ему приходится разбираться. И снова вернулся к сотовому.

— Трое, — повторил он.

— Именно так. Пока мы не выяснили, чей именно телохранитель находится в доме. Если для вас это важно, конечно, — хорошо поставленный голос произносил фразы, верно выговаривая каждое слово, но при этом казалось, будто язык, на котором говорит человек, ему вовсе не знаком, он просто повторяет что-то услышанное и выученное по случаю ранее, чтобы произвести необходимое впечатление на непосвященного.

Павел внутренне сжался, едва услышал первые же слова. И осторожно произнес в ответ:

— Это имеет значение, несущественное, но все же. Если вас, конечно, не затруднит.

— Нет, не затруднит, — и добавил: — Мы выясним это, прежде чем начнем процесс.

Павел тряхнул головой. И подумал с некоторой дрожью от пришедшей на ум мысли: вот и пришло время.

— Буду вам признателен.

— По завершении процесса, я вам сообщу о достигнутых результатах. Если вас заинтересует что-то конкретное, полагаю, вы сможете получить необходимые пояснения. Особенно в той части, касающейся дальнейших действий, ваших и наших.

Голос подавлял. Своим спокойствием, каким-то безразличием ко всему происходящему в эти минуты, где-то совсем рядом с его обладателем. И одновременно неколебимой уверенностью в собственных силах, в удачном, если тут вообще применимо подобное слово, завершении «процесса», в том, что все дальнейшее в усадьбе будет происходить именно так, как то решит голос, никак иначе. И никаких случайностей, неопределенностей, никаких сомнений.

— Благодарю вас, — Павел с трудом выдавил из себя эти слова. Он чувствовал, что не может воспринимать слова, произносимые таким образом, они проходят мимо его сознания, подавляя его.

— У вас, видимо, много дел сейчас. Это верное решение. Я не буду вас отрывать от них. Перезвоню через час с четвертью. Будьте любезны, подготовьтесь к этому времени.

— Да, конечно.

Павел поспешил погрузиться в предстоящую работу целиком и без остатка. Симе, подумалось ему напоследок, можно позвонить и позже, когда та вернется от своей Алисы. Любопытно, кстати, что представляет собой эта массажистка. Имя редко встречающееся, интересно, что у него тоже была — можно сказать, любовницей — одна Алиса, разочаровавшаяся в мужчинах; вспомнив об этом, Павел почувствовал неприятный холодок, какой всегда возникал от скверных воспоминаний. И тут же переключился снова на Симу.

Не стоит и сомневаться, что после его увещеваний она может позволить себе только одну вольность — тайком прокрасться в его квартиру и поджидать его там. Готовая к встрече и трепещущая в предвкушении ее.

Так же, как и всегда.

Молчание продлилось не слишком долго; не более пяти минут все трое сидели молча, не глядя друг на друга, сосредоточившись на чем-то своем, неспешно изучая бетонный пол под ногами, оштукатуренную и побеленную стену, покрытую змеящимися трещинками, и железную дверь, к которой вели три ступеньки. Никто не решался нарушить установившуюся тишину, оттого, наверное, всем троим казалось, что протекло не менее получаса, прежде чем Вагит Тимурович первым нарушил его.

— Вы не замерзли, Алексей?

Алексей в ответ покачал головой. Ничего так и не сказал, то ли не хотел, то ли не нашелся.