Татьяна Полякова - Лучшие хвостатые сыщики Страница 25

Она все говорила и говорила про странного человека, который, как оказалось, совсем и не был племянником Марии Петровны. А был каким-то аферистом. Дядьки рассказали Оле, что он уже трижды вынуждал таким вот измором стариков подписывать на него квартиры. Пичкал их лекарствами, подавляющими волю, и ждал, когда те станут готовы подписать бумаги. И его уже давно ищут. Собаку Марии Петровны он куда-то подевал, подменив старой таксой, которой подкрашивал шерсть, чтобы никто не заподозрил подмены.

Умора! Муся сразу все поняла и возмущалась про себя тихо, по-кошачьи. Ох, как же шумно от них тут, как же шумно!

Муся зевнула и крепче зажмурилась, намереваясь все же проспать до утра.

Но проспать до утра не получилось. Оля вдруг всполошилась и начала кликать свою спасительницу.

Муся вылезла из-под полки, лениво потянулась, зевнула и прищурилась в сторону голубоглазого.

Нет, что ни говори, хороший парень. Смотрит на нее так, как никто никогда не смотрел. С уважением, благодарностью и обожанием. Нет, он-то ее точно не оставит одну надолго дома. Не то что Олька. И с этим наглым воробьем что-то надо делать. Надо что-то решать: либо прогнать его подальше от окна, либо впустить уже, что ли, в дом, чтобы он не мерз.

Ладно, вздохнула Муся, укладываясь сытой и выкупанной в своей корзинке, выстеленной бархатным одеяльцем, парень хороший, он все решит.

Ой, как горько ошиблась в голубоглазом Муся! Ой, как печалилась потом в день 8 Марта! Это когда голубоглазый Ленечка — так Олька вдруг начала его называть — сначала пришел к ним с охапкой красивых пахучих цветов и подарками им обеим, и Оле и Мусе.

Они уселись за праздничный стол, и Мусе позволили занять третий стульчик. Было весело и шумно. Муся даже устала. А потом он вдруг увез Олю куда-то, кажется, в больницу к Марии Петровне. И когда потом они вернулись, то Ленечка заперся с Олькой в ее спальне! И наверняка, мерзавец, обнял Олькин животик.

А это ее — Мусино — место!..

Полина Раевская

Дайвинг в любовь

Любовь не смотрит друг на друга, любовь смотрит в одном направлении.

Утро добрым не бывает… Особенно если тебя выдернули из постели в пять часов. Особенно если всю ночь ты спала на поролоновых бигуди, производители которых обещали, что ты их даже не заметишь, а сами обманули.

Поэтому, когда я, кое-как разлепив один глаз, с негнущейся шеей доползла до издававшего мелодичные звуки ноутбука и, с трудом наведя фокус, щелкнула по зеленой трубке, Юрку готова была убить.

— Соня, ну, ты и соня! — приветствовал меня брат, рассмеявшись. Неглупый парень, он почему-то считал этот каламбур ужасно забавным, произнося его каждый раз во время побудки. В последнее время из-за разницы во времени это происходило все чаще.

— Может, потому, что у нас еще пять утра? — ехидно парировала я, так и не разлепив второй глаз. Я повернулась всем корпусом (шея из-за сна на бигуди не гнулась) к боковому зеркалу и, поймав в нем свое отражение, едва не расхохоталась. Мне сейчас только Лихо Одноглазое в кино играть — «Оскар» за лучший грим точно обеспечен.

Далеко не всем прядям понравился союз с поролоновыми валиками, поэтому особо свободолюбивые локоны от сдерживающих их «тисков» освободились и теперь стремились вверх, не иначе вознамерившись покинуть мою голову. Другие старались не отставать и хотя и держались за бигуди, но как-то слабо, еле-еле и, что называется, из последних сил.

Нос опух от слез — следствие просмотренной вечером сентиментальной мелодрамы. Глаза же и вовсе жили каждый своей жизнью — один еще кое-как пробудился, а другой так и норовил прикрыться веком, как одеялом, чтобы снова очутиться в царстве Морфея.

— Просыпайся, Соня, — расхохотался Юрка. — Посмотри, красота-то какая! — брат переключил режим камеры и повел телефоном вокруг, демонстрируя мне восхитительный морской пейзаж.

— Юр, — я зевнула, — ты меня для этого поднял в такую рань?

— Ага, — брат кивнул, ничуть не смущаясь. — Мы сейчас на погружение идем, потом «отходняк», а там и солнце опустится. А мне очень хотелось, чтобы ты тоже эти пейзажи увидела.

— Угу, — я зевнула, — я увидела, Юр. И вчера тоже видела, не забыл? И позавчера.

— Ну, ты, мать, даешь, — парень обиделся, — то ж другие рифы совсем были.

— А-а-а, — протянула я, наконец-то разлепив второй глаз. — Тогда другое дело, конечно. А то я смотрю, океан, песок, думаю, все одно. А оно, оказывается, разное.

— Да ну тебя, — губы брата растянулись в белозубой улыбке. — Вообще-то, — Юркино лицо сделалось загадочным, — я тебе не только для этого звоню. Сонь, тут появилась чудесная возможность… Одним словом… В общем… — парень выдержал торжественную паузу. — Сестра! Ты летишь в Италию!

— Что?! — Веки, которые еще пять минут назад с трудом поднялись на пару миллиметров, теперь взлетели едва ли не до самых бровей.

— Вот так и знал, что такой реакция будет, — огорчился Юрка. — Можно подумать, я тебя на Соловки отправляю. Короче, слушай, я все продумал! Не переживай — твоя гордость, она же гордыня, не пострадает. Не хочешь принимать от меня помощь — не надо! Полетишь на свои.

— Угу, — я усмехнулась, — ты там в своей Австралии нашел покупателя органов? С моими финансами, чтобы посетить заграницу, мне для начала придется почку продать. Или еще какой парный орган. Можно и не парный, но тогда вряд ли я дотяну до заветного берега.

— Три раза «ха», — оценил шутку брат. — В общем, я сейчас на погружение иду, как отныряю, восстановлюсь, тогда и поговорим. Ты пока найди свой загранник и скинь мне номер банковского счета… И не волнуйся! — Юрка предупредил рвущийся из моей груди протест. — Я не собираюсь осыпать тебя деньгами! Закину их только для того, чтобы тебе визу дали. Как только ее получишь, можешь мне все назад перечислить, раз такая гордая и независимая.

— Вы знаете, у меня аэрофобия! — торжественно сообщила я соседу — толстому лысому дядьке, который беспрестанно потел и потому то и дело прикладывал носовой платок к своей макушке. — У вас тоже? — Я бросила выразительный взгляд на покрывшую его лоб испарину.

Дядька дернулся как от удара и произнес обиженно:

— У меня гипергидроз — повышенная потливость головы.

— Ну, хорошо, что не ног, — рассмеялась я и тут же прикусила язык — судя по источаемому мужчиной аромату, потела у него не только лысина. — Простите, пожалуйста, — я доверительно наклонилась к мужчине, — я, когда волнуюсь, становлюсь ужасно болтливой. Мету языком что попало. Особенность у меня такая. Ну, как ваш этот… гипер… гипер… — я запнулась, — чего-то там. Вот у меня гиперразговорчивость. В Сети пишут — это такой способ борьбы нервной системы со стрессом. Просто, если не буду говорить во время полета, меня на части разорвет, — я натужно рассмеялась.

Мужчина обреченно вздохнул и отвернулся к иллюминатору. Наивный! Неужели всерьез думал, что меня можно этим остановить? Полет до Милана длится четыре часа — вполне достаточно, чтобы успеть рассказать о моей жизни два раза — событиями она не изобиловала.

— Ну, и вот, значит, — после школы я поступила на филфак. Основной язык — английский, а итальянский вторым уже шел. Преподавательница у нас была Матильда Львовна. Презанятная, я вам скажу, тетка…

Нервным движением мужчина ослабил галстук и бросил полный тоски взгляд на расположенный через проход ряд, где пассажиры безмятежно спали, откинувшись на надувные подушки.

— А Юрка у меня дайвер. Я вам говорила, что Юрка — это мой брат? — я сделала вид, что не заметила нетактичное поведение собеседника. Хотя, вернее было бы сказать, слушателя. — Ну, не просто дайвер, конечно. Удовольствие-то недешевое. Вот он и работает топ-менеджером в крупной компании. Ага, — я рассмеялась, — понимаю, звучит смешно, но именно в такой последовательности он жизненные приоритеты и расставляет: сначала — дайвинг, а уж потом — работа. Получает он будь здоров! Не то что я! Много ли нам, школьным учителям, платят? А тут еще кредит этот, — я вздохнула, — добро бы мой, а то попала, как кур во щи. Без вины виноватая. Кто ж знал, что так получится? Верка же моя одноклассница, как откажешь? Да, — я махнула рукой, — история, не поверите, классическая! Попросила меня знакомая стать ее поручителем по банковскому кредиту. Убедила, что это формальность пустая, ни к чему не обязывающая. Я ж не знала, что у Верки муж — игрок и все деньги просаживает. Ну и согласилась — как-то не по-товарищески отказать было. А потом… Ай, да чего там, — я снова махнула рукой.

— Интересно получается, — дядька, весь полет изображавший из себя великомученика, неожиданно оживился, стоило появиться возможности посчитать чужие финансы. — И как же вы на зарплату учительницы да еще с кредитом в Италию-то полетели?