Кирилл Шелестов - Побег Страница 25

Злясь оттого, что ему не удается их убедить, он зашагал по кухне. Лариса подошла и снова усадила его на стул.

— Ты напрасно так переживаешь, — мягко заговорила она. — Мы взрослые, самостоятельные люди, умеем о себе позаботиться. У нас есть охрана. Да и вы с Андреем будете рядом. Что же, вы не сумеете нас защитить?

Виктор посмотрел сначала на нее, потом на Данилу.

— Нет, — мрачно ответил он. — Не сумеем. Потому что нас, скорее всего, тоже закроют. И меня, и Андрюху. Если мы, конечно, не успеем что-то срочно предпринять. Мы ведь тоже фигуранты по этому делу. Сообщники.

Ее глаза расширились. Чувствовалось, она не готова к такому обороту.

— Что ты удивляешься? — продолжал Виктор. — Мы все висим здесь на волоске, по лезвию бегаем. Вася и Плохиш уже свалили.

— Куда свалили?

— За границу. Вася прихватил всю свою родню: и ближнюю, и дальнюю. Вряд ли ты их скоро в России увидишь.

Она переменилась в лице и принялась судорожно вытряхивать сигареты из своей сумки. Вероятно, она до последней минуты надеялась, что произошло какое-то страшное недоразумение, что все вот-вот прояснится. И лишь теперь, впервые, до нее стала доходить шаткость нашего общего положения. Слова Виктора произвели впечатление и на Данилу. Он несколько сбавил тон и заговорил уже без враждебности.

— Мы сюда вообще-то на неделю прилетели, — ломким баском сказал он. — В школе пришлось наврать, что у нас умер родственник, иначе меня бы не отпустили. Не мог же я им правду сказать! Эту неделю я хочу пробыть здесь. Я просто не смогу сейчас там, честно. Вы меня тоже поймите! Ведь если бы со мной что-то произошло, отец не стал бы за границей прятаться! Я постараюсь вам хоть в чем-то помочь, а вдруг у меня получится? Если я увижу, что мешаю, мы уедем раньше. Так можно?

Этой фразой Храповицкой обычно завершал переговоры с неуступчивыми собеседниками. И, хотя звучала она вопросительно, словно он советовался, как-то подразумевалось, что иных предложений не последует.

Виктор яростно ткнул окурок в пепельницу и грузно поднялся.

— Делайте что хотите! — буркнул он. — Убеждаешь, уговариваешь, а на тебя еще и все шишки сыплются!

Он повернулся к Ларисе:

— Ты тоже неделю рассчитываешь здесь пробыть?

Она смутилась.

— Я? — переспросила она, отводя глаза. — Я, наверное, нет. Я, скорее всего, здесь еще останусь.

Виктор издал протяжный стон.

— Ребята, послушайте, — скороговоркой заговорила она, будто опасаясь, что мы ее перебьем. — Вы правильно рассуждаете, и я с вами во всем согласна. Но вот я летела и думала: а кто я, в сущности, есть? Если бы гадалка лет десять назад мне предсказала, что я буду жить в Лондоне, ездить на «Порше», одеваться от дизайнеров и водить детей в английские школы, я бы не поверила. Я выросла здесь, и действительность, которая меня окружала, не имеет с той ничего общего. Там — другой мир, и я там — другой человек. Но ведь это только снаружи я меняюсь, а внутри? Я имею в виду, с тех пор, как я отсюда уехала, что-то поменялось во мне или нет? Мои представления о жизни, мои принципы? — она медленно покачала головой. — Нет. Ничего. Почти ничего. Английский выучила, машину водить научилась, а в остальном — какой я была, такой и осталась. Как любили говорить в советских фильмах, простая русская женщина. И наплевать, где я живу, на чем я езжу и во что одеваюсь. Это все забрать можно, а то, что внутри, — не отнимешь. Случилось так, что у меня мужа посадили. И пока он сидит, я буду рядом.

Она подняла на нас глаза и виновато прибавила:

— Мне так переносить легче.

— Ну, уж если она — простая русская баба, — негодовал Виктор, пока мы пересекали двор их дома, — то кто же тогда Вова? Простой русский мужик, что ли? Даже не знаю, чего в них больше: простого или русского? У этой хоть глаза голубые.

— Серые, — поправил я.

— Серые, зеленые, да хоть в крапинку! Я на чужих баб, между прочим, вообще не смотрю: своих девать некуда. Надо ей было за компанию еще и младшенького с собой привезти. И пошли они бы в тюрьму всей свой дружной семейкой вместе с домработницей Любой. Декабристы, мать их!

Охранник открыл перед ним дверь «Хаммера».

— Ты что, сдурел? — набросился на него Виктор. — Мы в Лысый Овраг на джипах попремся? Они там без денег сидят, живьем нас жрать готовятся, а мы такие нарядные заявимся: «Как дела, парни?» Ты еще телок прихвати, умник. Короче, мы на ваших тачках поедем, а вы пока наши домой отгоните.

Охранник захлопнул дверь и метнулся к своей машине.

— Ты сумеешь этот шарабан вести? — повернулся ко мне Виктор, указывая на одну из «десяток».

— Попробую, — ответил я. — Был у меня недавний опыт.

— Тогда садись за руль. А наши дуболомы пусть за нами дуют. А то вечно трутся рядом, поговорить спокойно не дают. У меня иногда такое ощущение, будто я с ними в одной кровати сплю.

Часть охраны мы отправили с джипами, несколько человек оставили при себе и тронулись.

— Не верю я во всю эту муру, что она нам плела, — вернулся Виктор к своим критическим комментариям. — Пафос один, слезу давит. Пока она здесь по Вове вздыхать собирается да у нас под ногами путаться, кто там будет за младшим приглядывать? Мальчонке-то лет шесть всего, если я ничего не забыл. Его одеть, накормить надо, в школе помочь, или куда он там ходит? Страна, между прочим, чужая. Опять на мамок-нянек вся надежда? Отца у мальчишки по сути нет, теперь и матери не будет. Простая русская баба должна в первую очередь о детях думать. А у нее совсем другое на уме.

— Чего же она, по-твоему, добивается?

— Преданность свою Вове доказывает. В глубине души уверена, что вся эта канитель скоро уляжется, Храповицкий выйдет на волю, увидит, как она его ждала, все осознает, исправится, станет примерным мужем и будет жить только с ней, долго и счастливо. А когда умрет, то все ей завещает. А всяких грязных продажных тварей, как наши дорогие жены именуют наших дорогих любовниц, враз разгонит.

— Не выйдет? — механически спросил я, поддерживая беседу.

— Шутишь, что ли?— он покосился на меня, не веря, что я хоть на секунду допускаю подобную чушь. — Во-первых, Храповицкого, похоже, ждать замучишься. А во-вторых, куда же капусту тратить, как не на продажных тварей? На порядочных, что ли? А смысл какой, если они все равно не продаются?

Я слушал его, стараясь следить за дорогой. Когда меня отовсюду уволят, я, наверное, смогу работать персональным водителем, если, конечно, научусь сдавать задом и терпеть доходчивое обращение своего будущего начальника. Надеюсь, им станет не Виктор.

Кстати, из холуев начальник или нет, видно не только по его жене, но и по его водителю. У холуя шофер носится так, словно не существует ни правил дорожного движения, ни других транспортных средств. Идти за таким в колонне во время совместных мероприятий — настоящая пытка, и вам повезет, если она не завершится аварией. Класс водителя, равно как и культура его начальника, проверяется по тому, как он ведет автомобильную кавалькаду, причем без сирен и мигалок. Тут нужно постоянно помнить о других. Например, нельзя пролетать перекресток на желтый свет, иначе ваше сопровождение вынуждено будет мчаться на красный. Обгонять чужих следует по широкой дуге, чтобы остальные ваши машины успели перестроиться, и так далее.

Лучше всех водил конвои Храповицкий. Иногда из кемпинга ему удавалось привести на приличной скорости кортеж из пятнадцати разномастных транспортных средств, не потеряв ни одного на обгонах, светофорах и перекрестках. Сейчас за нами шли три автомобиля с охраной, не считая пары машин наружного наблюдения, которых мы еще не засекли, но которые, несомненно, нас пасли. Итого пять. Я не торопился, чтобы не создавать никому проблем, в том числе и следившим за нами сотрудникам Лихачева. Зачем? Люди делали свою работу.

— Интересно, почему охрана всегда такую жару в своих тачках устраивает? — пробормотал Виктор, опуская окно. — Свариться можно.

— Не знаю, — я убавил печку. — Простонародье вообще на редкость теплолюбиво.

— Планктон-то? — хмыкнул Виктор. — Это да. Не отнимешь. А знаешь, почему? Они больше, чем мы, зависят от физиологии. Для них все решает внешняя среда. Мы можем заставить себя потерпеть, они — нет. Я читал, что в сталинских лагерях крестьяне первые вымирали. Даже интеллигенция дольше держалась, хотя физически гораздо слабее была. А крепче всех потомственные дворяне оказывались. Сила духа.

— А ты к кому себя относишь? — полюбопытствовал я.

— Я-то? Черт его знает! Смесь какая-то. Химический состав искусственного происхождения. Да мы все такие, кто в России чего-то добился. В нас прежнее воспитание и новые замашки — все перемешалось. И знаешь, что самое смешное? Внешне мы все разные, а внутрь загляни — не отличишь. Кто-то из нас с самого низа поднялся, из трущоб, кто-то — из интеллигенции. Тот же Березовский профессором был, Ходорковский тоже, я слышал, наукой занимался. А иной раз рядом с президентом такие жлобы тупорылые мелькают, что диву даешься: откуда они всплыли, из какой канализации? Я ведь в последнее время тоже много чего передумал. Когда тебе десятка с конфискацией ломится, ночами не больно спится. То одно в голове крутится, то другое. В чем-то Лариса, конечно, права: снаружи каждого человека шелуха, а в глубине — то, что не сотрешь и не переделаешь. Когда тебя прессовать начинают, шелуха облетает, а настоящее остается. Вот Лариса почему-то уверена, что все происходит из-за баб и из-за денег. А я с этим не согласен.