Антон Леонтьев - Ключ к волшебной горе Страница 25

– Два года, четыре месяца и девятнадцать дней. Ты ведь уже встречалась с этим упырем Сигизмундом, он здесь главный. Аманда во всем безропотно подчиняется ему. Он помешан на времени! Он строго следит за тем, чтобы его пациенты потеряли счет дням. В комнатах даже нет часов! Так потом и происходит – люди теряют волю и рассудок и привыкают к тому, что завтрак подается после одного гудка, обед – после двух, ужин – после трех, а четыре гудка означают отбой. Ты прибыла сюда третьего сентября 1914 года. Расскажи мне: что там на воле?

– На воле? – произнесла Полина. – Началась война... Но я мало что знаю об этом. Мои родители умерли – мама от рака, а отец... Он погиб от пули правительственных войск при подавлении стихийного штурма немецкого и австро-венгерского консульств.

– Я ничего не знаю об этом, – произнесла печально соседка. – Здесь нет ни книг, ни газет, ни даже игр. Все, что поддерживает активность мозга и питает волю, нещадно вычеркивается из рациона. Тебя кто сюда сослал?

– Не знаю, – ответила Полина. Ей было стыдно делиться с незнакомкой, имени которой она даже не ведала, всеми своими проблемами.

– Знаешь, – ответила та. – Мучиться мыслью о том, кто организовал для тебя пожизненное заключение в «Волшебной горе», как показывает собственный опыт, человек начинает где-то через восемнадцать часов после того, как окажется здесь. Кстати, меня зовут Герда. Я из Берлина. Меня сбагрили сюда родители. Точнее, отчим. Моя мать вышла второй раз замуж, и ее новый супруг оказался редкостной сволочью. Он сначала пытался приставать ко мне, но, когда я пригрозила, что расскажу обо всем полиции, решил сжить меня со свету. Мать полностью подчинялась его желаниям, а когда он узнал, что мой жених – коммунист и, что еще более ужасно для отчима, еврей, то мы и поехали в Варжовцы якобы на отдых. Они все заранее рассчитали...

Помолчав, она добавила:

– «Волшебная гора» – это тюрьма и психиатрическая лечебница одновременно. Только ужас весь в том, что ты попадаешь сюда нормальным человеком, а психом становишься, проведя здесь несколько месяцев. Разума тебя лишают Сигизмунд и его женушка. Ты ведь проглотила те таблетки, которые они тебе дали? Еще бы, если ты решила бы не глотать их, то в тебя впихнули бы их насильно. Тех, кто проявляет строптивость, привязывают к кровати и кормят через капельницу, одновременно впуская в кровь лошадиную дозу какой-то дряни. Две недели – и человека нет. Только оболочка, как та особа, что сидит рядом с нами!

Герда вела речь о пожилой даме, которая не обращала ни малейшего внимания на перешептывания девушек. Казалось, что смысл ее жизни состоял в одном – пялиться на пруд и беззаботных уток.

– Баронесса фон Кейлиц, – пояснила Герда. – Наследники устали ждать, когда старушка умрет, поместили ее сюда, консилиум продажных врачей признал ее умалишенной – впрочем, она сейчас в самом деле соображает не больше, чем скамейка, на которой сидит. И все денежки достались ее алчным детишкам и внукам. Тут многие сидят из-за того, что стали для родственников препятствием на пути к богатству.

Полина заплакала. Значит, тетя Лиза и Крещинские тоже заперли ее сюда, так как хотят получить ее состояние? Деньги, которые она унаследовала после смерти maman и papa?

– Что, и тебя тоже из-за этого здесь замуровали? – сочувственно произнесла Герда. – Понимаю... Наверняка скоро состоится заседание шоблы жадных гиппократов – дружков Сигизмунда, они дружно поставят тебе диагноз – «остротекущая шизофрения», «олигофрения в стадии дебильности» или что-то подобное. Ты будешь жить, но право распоряжаться твоими деньгами получат те, кто и сослал тебя сюда.

– Неправда, – произнесла Полина. – Тетя Лиззи не могла сделать этого!

– Еще как могла, – хмыкнула Герда. – Родственнички до того изобретательными становятся, когда дело касается миллионов. У тебя ведь их много? Наверняка много! Вот они и решили – не убивать тебя, ведь это уголовное преступление, много возни и шума, а заточить в «Волшебной горе». До конца твоих дней. А Сигизмунд умеет укорачивать по заказу богатых клиентов жизнь пациентам! Ты ничего не сможешь поделать, придется тебе, как и мне, остаться здесь, пока мы не окажемся в морге и обаяшка Моцарт не взрежет нас скальпелем.

– А как же власти? – произнесла Полина. – Почему они смотрят на все это сквозь пальцы?

– Власти! – хихикнула Герда. – Какие власти? Это частная лечебница-пансионат, здесь все чинно-благородно! Власти давно куплены, в Герцословакии это не проблема. Поэтому-то Сигизмунд, который мнит себя праправнуком Вольфганга Амадея, и основал «Волшебную гору» именно здесь. Наша судьба никого не заботит! Он дерет с тех, кто запихнул нас сюда, большие деньги, но и те могут быть спокойны – насколько мне известно, за почти тридцатилетнюю историю этого заведения никто оказавшийся в числе его пациентов не вышел за пределы сада. Даже умерших хоронят на специальном кладбище с обратной стороны особняка! Мы в ловушке! «La Montagne Magique» поймала тебя и меня! И нам придется смириться с тем, что мы умрем здесь, когда пробьет наш час!

XLV

Герда смолкла, так как на дорожке появился санитар. Он подошел к Полине, внимательно посмотрел ей в лицо. Она постаралась выдать мину поидиотичнее. Видимо, оставшись довольным, санитар проконтролировал и Герду.

Дождавшись, пока санитар удалится, Герда прошептала:

– И так – каждый день. Они проверяют пациентов, опасаются, что кто-то может только симулировать утрату личности. Но, кроме меня и тебя, все остальные на самом деле – растения. Да и ты скоро станешь одной из них...

– Я не хочу, – произнесла Полина. – Прошу тебя, расскажи мне, как тебе удается сохранить разум, несмотря на то, что ты здесь уже больше двух лет и тебя постоянно пичкают таблетками!

– Они думают, что пичкают меня таблетками, – сказала Герда. – Я научилась обманывать санитаров и Аманду. На самом деле таблетки, которые они мне дают два раза в день, я прячу под язык.

– Научи меня этому, – сказала Полина. – Прошу тебя! Я не хочу становиться одной из них!

Герда подумала, затем изрекла:

– Я уже давно пыталась найти себе сообщницу, но никто из этих бедолаг не оказался способным противостоять «Волшебной горе». Хорошо, жди! Сегодня ночью я приду к тебе!

– Но как? – изумилась Полина. – Ведь двери в комнаты запираются!

– Год назад мне удалось стащить у одного из санитаров связку ключей от западного крыла. Тебя ведь тоже поместили там? Он был уверен, что сам потерял ключи, и не сказал ничего Аманде, хотя был обязан немедленно это сделать. За этим бы последовало увольнение, а санитар не хотел лишаться теплого и доходного местечка. Поэтому и промолчал... Но мне это только на руку. Теперь я могу ходить по крылу и даже спускаться в сад.

– А сбежать, ты пробовала сбежать? – спросила Полина.

Герда промолвила:

– И не думай об этом! Ночью в сад выпускают свирепых и голодных псов, так что если тебе удастся покинуть комнату, то через ограду не выбраться. И запомни – сегодня вечером, когда Аманда или санитар принесут тебе таблетки, не сопротивляйся, засунь их в рот и проглоти. Еще две тебе не повредят, а вот где-то через неделю начинаются изменения в мозгу. Я приду к тебе и покажу, как прятать таблетки под язык. Жди!

Раздался удар гонга, который означал, что прогулка завершена. Пожилая баронесса, жертва алчных наследников, поднялась как по команде и, шаркая ногами, отправилась к особняку. Полина с отвращением подумала, что и сама может стать такой же марионеткой всего через каких-то несколько месяцев.

Двинулась к «Волшебной горе» и Герда. Она так вжилась в свою роль, что Полина никогда бы не отличила ее от прочих потерявших разум пациентов, если бы не знала, что девушка только искусно разыгрывает из себя умалишенную.

XLVI

– К отъезду все готово, – произнесла горничная Глаша, входя в кабинет.

Елизавета Фридриховна, облаченная в дорожный костюм и шляпку с вуалеткой, взглянула на Глашу и сказала:

– Ты опять плакала? Сколько раз тебе говорить, чтобы ты прекратила рыдать! Полина Львовна по ее собственному желанию помещена в чудную лечебницу, где за ее здоровьем и реабилитацией будут наблюдать великолепные врачи. Через полгода она выздоровеет, и я лично заберу мою любимую племянницу.

Глаша шмыгнула носом и зарыдала.

Тетя Лиззи знала, что это ложь. Валериан Крещинский, поняв, что деньги семейства Новицких, на которые он так рассчитывал, уплывают у него из рук, предложил Елизавете Фридриховне смелую и безотказную комбинацию. Она помнила тот страшный и судьбоносный разговор, который они вели, гуляя по набережной. Полина находилась на вилле, пытаясь справиться со своим горем.

– Девчонка не хочет выходить замуж за Платона, – произнес тогда Крещинский. – И заставить ее мы не можем. Кстати, Лиззи, вы являетесь ее опекуншей по распоряжению покойного Новицких.