Марина Серова - Кто кого Страница 25

— Кому? — резко спросила я. — Впрочем, можешь не отвечать. Тут гадать много не приходится. Олегу Башкову, не так ли?

— Вот сука! — раздалось из угла. На этот раз относилось это явно ко мне, и я порадовалась, когда дерзкий Карась получил от Симонова по башке.

— Судя по всему, угадала, — резюмировала я, — Олег Михайлович вообще к своему делу относится добросовестно и с подчеркнутым профессионализмом, так что я не сомневаюсь, что было бы с нами, догони он нас тогда на Сережи ной «копейке».

— Ничего, мы у него за все спросим, — процедил Савичев и подумал, что как странно… он вынужден требовать ответа за содеянное у людей, которых он считал самыми близкими. Мать, Наташа… вот теперь Наташин брат, который, правда, никогда не был его другом, благо разница в возрасте была велика, но все же не первый встречный.

И вот Юля… ее дядя и ее отец были теми людьми, которых он больше всего ненавидел.

И, самое страшное, она знала это и тем не менее посмела сказать ему: я люблю тебя.

А Наташа?..

Его размышления были прерваны глухим стуком: это Воронин, обессилев от боли, потери крови и противоречивых, иссушающих эмоций, медленно сполз со стула и ничком упал на ковер, сильно стукнувшись при этом головой.

— Потерял сознание, — констатировал Демяша, прощупывая воронинский пульс. — В больницу его надо.

— А этих в СИЗО, — хмуро проговорил Суворов, — и я звоню прокурору, чтобы выписывал ордер на арест Конышева.

Юля покачала головой.

— Бесполезно.

— Что? — Суворов обернулся, с любопытством рассматривая человека, осмелившегося возразить ему, Александру Ивановичу Суворову, президенту ХК «Кристалл».

— Вы не сумеете поймать его, — проговорила она. — Папа уходил и не от таких. Я сама дорого бы дала, чтобы он был там, где ему надлежит находиться, — в тюрьме. Очень больно ненавидеть собственного отца, Александр Иванович.

— Ах, да, я и забыл… — почти смущенно выговорил он. И в этот момент зазвонил телефон на журнальном столике.

— Вот и он, — тихо проговорила девушка. — Я знаю, что это он.

— Кабздец вам, уроды! — отрядил высказывание забитый в самый угол нижними конечностями Симонова Карась. — Кондор вас вздрючит…

— Возьми трубку, Юля, — сказала я, — может, он еще и не знает, что эта хата его провалена.

— Но не думайте, что я буду его подставлять, — твердо сказала Юля. — Алло, я слушаю.

— Юля, это ты? — произнес мужской голос с металлическими нотками в тембре. — А Воронина нет, что ли?

— Кого, папа? — переспросила девушка.

Я переглянулась с Суворовым.

— А он спит, — ответила Юля, — выпил водки и задрых.

— Сдурел он, что ли? Ну ладно, позови тогда к телефону Савичева.

— Кого?

Возглас Юли прозвучал резко, как выстрел, и мы поняли, что Конышев сказал что-то из ряда вон выходящее.

— Да ладно, Юлька, не дури, — проговорил Кондор довольно сурово, — я что, не знаю, что он там, ухажер твой, понимаешь. Давай, давай, быстро, у меня времени мало!

Юля оторвала трубку от уха и нерешительно взглянула на Савичева.

— Меня, что ли? — спросил он, поймав ее настороженный взгляд.

Она молча передала ему трубку.

— Здравствуй, Алеша, — сказал Кондор и чуть слышно усмехнулся, — вот и пришлось хотя бы поговорить.

— Да, нам есть, о чем поговорить, Иван Всеволодович, — холодно сказал Савичев.

— Я очень сожалею, что пришлось убить Смолинцева и некоторым образом причинить моральный ущерб Наташе, твоей девушке… но спорт — это жестокий мир, и не приходится считаться деньгами и кровью.

— И что это за плач Ярославны, господин Конышев? — насмешливо спросил Савичев, чувствуя, как от волнения и ярости колючий холод бежит по спине. — Я не понимаю, к чему эти слова.

— Я допустил ошибку, мой мальчик, — холодно прозвучало в трубке, — и эту ошибку мне указала твоя мать. Я не должен был вмешиваться в твою жизнь, тем более что… а, ну да ладно.

Не телефонный это разговор.

— Господин Конышев, говорят, вы крестный отец задольской преступной группировки, а вы говорите со мной, как какой-нибудь высокопарный идиот из мексиканского телесериала…

— Помолчи, коли не умеешь говорить? — резко прервал его Конышев и после паузы добавил:

— Ты будешь играть в последней игре за «Кристалл». Я даже разрешаю тебе победить мою команду.

— Как великодушно, — процедил Савичев, — надо же!

— Если бы не одно обстоятельство, я бы тебе показал, щенок, как говорить со мной, — насмешливо-угрожающим тоном проговорил Конышев.

— Из-за моей матери?

— И из-за твоего отца.

— При чем тут отец? Он умер, когда я был еще пацаном, — почти забыв, с кем говорит, произнес Савичев.

— Вот потому, что он умер, я и отпускаю тебя самого решать свою судьбу. И не подумай, что беру на себя слишком много. Одним словом, я уезжаю из вашего города завтра утром.

— До завтрашнего утра вас арестуют, — сказал Савичев, — так что уезжайте сейчас, а мы будем играть с вами в кошки-мышки.

Суворов, который уже в самом начале разговора взглянул на определитель номера и, вздрогнув, пробормотал: «Идиот… из „Братиславы“ звонит…» — сейчас что-то яростно надиктовывал по своему «мобильнику» невидимому абоненту.

В ответ на реплику Савичева Кондор рассмеялся и ответил кратко, как отрубил:

— Я отдаю вам Воронина и его придурков взамен Смолинцева и других пострадавших.

А когда вы приедете в номер, откуда я вам сейчас звоню, то ты, Леша, найдешь здесь свою Наташу. О Юле я настоятельно прошу тебя забыть.

Она пока поживет в твоей… то есть в той квартире, где ты сейчас находишься. Ну, до свидания, сынок.

— Какой я тебе, к черту, сынок? — рявкнул взбешенный спокойным и поучительным тоном босса мафии Савичев, но тот уже бросил трубку. — Едем!

— Я с тобой, — воскликнула Юля, цепляясь за руку Савичева, — я должна…

— Сиди здесь, — грубо одернул ее тот, — я поеду один!

— Не дури, Леша, — сказала я, — я с тобой.

Климов не сказал ничего, но с упрямым выражением на лице пристроился нам в хвост.

Савичев глянул на него, но тоже промолчал, очевидно, выражая согласие с действиями своего Друга.

Суворов перестал говорить по телефону и смерил нас пристальным неодобрительным взглядом.

— Все будет хорошо, — коротко бросил ему Савичев, — я знаю, что ты хочешь сказать, но я гарантирую: все будет хорошо. Ладно?

— Осторожно, ребята, — серьезно сказал президент клуба, — там, в «Братиславе», сидит группа ОМОНа и поджидает Башкова. Я звонил им и сообщил номер Конышева, так что они, возможно, уже действуют. Птички не улетят.

— Какие еще птички? — тоном глубокого презрения выговорила Юля. — Разве вашим мусорским костоломам понять, куда улетают кондоры?

— Девочка прониклась мелкоуголовной романтикой, — с сожалением выговорил Суворов, — не надо читать так много детективов из серии «Черная кошка».

Юля передернула плечами.

В «Братиславе» мы были через пять минут.

Бешеная гонка по ночному городу, а напоследок, почти зажмурив глаза — резкий поворот на автостоянку, взблеск фар и тьма, которую разгоняет лишь легкое облако света из полуоткрытой дверцы «Ауди», — и мы уже стоим на пороге лучшего отеля города и жадно смотрим в ярко освещенный вестибюль, яростно подавляя неотступное желание ворваться, разорвать липкий покой полуночного безмолвия криком или выстрелом…

Вместо этого мы тихо вошли и тут же наткнулись на троих молодцов в форме ОМОНа.

— Я Татьяна Иванова, частный детектив, — представилась я, — а это Алексей Савичев и Валерий Климов из «Кристалла».

— Да, проходите, нас предупредили, — сказал один из них, — майор ждет вас.

И он сообщил нам номер, где проживал Воронин.

— Поздно, — сказал нам майор ОМОНа, — я уже доложил Александру Ивановичу, что Башков, Конышев и Конышева не обнаружены. Да и как тут работать, если мы не знаем, как хотя бы выглядит этот Кондор.

— Никого? — воскликнула я.

— Конышев вообще не зарегистрирован ни в «Братиславе», ни в любой другой гостинице города.

— Под другой фамилией?

— Вот и ищи иголку в стоге сена, — пожал плечами майор.

— М-да-а-а… — протянула я. — Значит, никого?

— Почему же? Гражданина Савичева ждет какая-то девушка.

— Наташа? — воскликнул он, изменясь в лице.

— Если не ошибаюсь, ее зовут именно так.

Да вот и она сама.

Из комнаты вышла высокая темноволосая девушка с бледным, усталым лицом и потухшими большими глазами — очень красивого разреза и приятного светло-синего оттенка. Увидев Савичева, она не переменилась в лице и не бросилась к нему на шею, а лишь слабо улыбнулась и произнесла:

— Алеша.

Савичев невольно выругался матом, но случайное словечко было тут же забыто в потоке нежности, который буквально затопил Наташу, когда Алексей подошел к ней и обнял — решительно, безоглядно, страстно.