Анна Данилова - Яд Фаберже Страница 25

– А ты не можешь позвонить и сказать, что задержишься?

– Но зачем? Я увидела вас, и мне этого достаточно… Я не хочу, чтобы из-за моего приезда что-то изменилось в вашей жизни. Мне бы очень этого не хотелось. А потому, чтобы все оставалось по-прежнему, я и улечу послезавтра…

– Но почему? Что мы успеем с тобой сделать за два дня? Даже полтора? Ты – моя дочь, и почему я, человек, у которого есть деньги, не могу попросить тебя пожить со мной хотя бы месяц… А вдруг тебе понравится у меня, и ты захочешь остаться? Ты же ничего обо мне не знаешь…

– Вы, наверное, женаты… – предположила я осторожно.

– Нет, я не женат. – Он отмахнулся, словно эта тема была ему неприятна и отвлекала от основной сути интересующего его разговора. – У меня есть, правда, женщина, с которой я уже долгое время живу вместе, но мы не женаты. И детей у меня нет… Вернее, есть. Теперь есть. Мэй… Вернее, Лора, мне до сих пор не верится, что все это происходит в реальности. Так что? Ты позвонишь в свою редакцию? Ты скажешь им, что задержишься хотя бы на месяц, что ты встретила своего отца, и он не хочет вот так просто отпускать тебя… Твоя мать ведь не вернулась, не вернулась!

В его голосе звучало такое отчаяние человека, который, обретя наконец смысл жизни, именно сейчас рискует его потерять, что у меня внутри все перевернулось. Как же мне захотелось броситься к нему на шею, обнять и признаться во всем, умоляя простить меня… Но я не сделала этого. Такое признание могло стоить жизни Левину, да и мне тоже.

– Не знаю даже, что и сказать…

– У тебя есть муж, дети? Может, тебя кто-то ждет в Москве?

– Нет, никто… Я не замужем, – хотя бы здесь я не лгала. А чем Левин мне не муж?

– Но это же замечательно! Послушай, Лора, я – твой отец. Поживи со мной, у меня. Я уверен, что мы поладим, и, быть может, тебе не захочется уезжать отсюда. Я понимаю, что ты сейчас находишься в растерянности. Но не торопись принимать решение. Давай поступим так. Твой билет пусть будет у тебя, как залог того, что ты в любое время сможешь уехать отсюда. Но прямо сейчас я отвезу тебя в мой дом, который, если ты только пожелаешь, станет и твоим… Ты, верно, думаешь, что я веду себя слишком легкомысленно? Нет… Все не так. Ты моя дочь, а потому ты имеешь на это право…

– Я не понимаю… На что я имею право?

– Ты можешь, если тебе захочется, жить в Дартфорде, понимаешь? Это совсем недалеко от Лондона. У меня там дом, большой, все западное крыло пустует с тех пор, как умер мой отец… Мы сможем его отремонтировать, и ты все устроишь там по своему вкусу…

Я не верила своим ушам. Он был несказанно счастлив. Неужели он так одинок и так слеп, что видит в совершенно чужой девушке свою дочь? Он даже про родинку придумал, чтобы только я поверила, будто бы он нисколько не сомневается в том, что я на самом деле его дочь. Как же люди любят обманываться! Хотя, с другой стороны, я тоже уже успела узнать, что такое одиночество, когда умерла моя Ниночка. Одиночество – это почти смерть. Это черно-белые тона, пустота, горечь, отчаяние и страх… И лишь Левин вернул мне краски жизни, заставил увидеть мир другим, разноцветным, наполненным звуками шумящей весенней листвы и смехом детей, музыкой, наконец… И кто знает, если бы ко мне, когда я находилась в таком состоянии, приехала, к примеру, всплывшая из неизвестного мне прошлого моих родителей сестра, может, и я обрадовалась бы несказанно и сама захотела немного ослепнуть, чтобы не увидеть нашей явной несхожести. Скорее всего, именно так все и было бы. Я бы бросилась к ней на шею и заключила ее в свои объятия. Это были бы потрясающие минуты счастья, немыслимого, все заполняющего, неземного… Родной человек в пустыне беспросветного одиночества. Пожалуй, мне на самом деле это понятно. Значит, я должна подыграть ему в этом и дать возможность еще какое-то время чувствовать себя на вершине счастья.

– Так ты позвонишь? Позвонишь? Предупредишь, что не сможешь приехать в ближайшее время?

– Даже не знаю…

– Ну же! Решайся! Ведь билет останется при тебе, и, если тебе что-то не понравится в Гринвуде, ты всегда сможешь вернуться обратно.

– Гринвуд? Кажется, вы называли другое слово…

– Дартфорд – это город на востоке от Лондона, а Гринвуд – так называется мое поместье. Там леса, там хорошо… Моя машина стоит на стоянке отеля, и достаточно одного твоего слова, чтобы мы прямо сейчас отбыли… Ну что? Едем?

Я пожала плечами и вдруг представила себя стоящей по колено в ледяной воде, куда мне предлагают нырнуть, чтобы освежиться. А что, если в лице Арчи я найду настоящего друга и мы сблизимся настолько, что я найду в себе смелость рассказать ему обо всем, что случилось со мной в Москве… Что, если он поверит мне и поможет? Ведь у него есть деньги, он сможет нанять хороших адвокатов… В душе моей затеплилась надежда, и я утвердительно кивнула головой.

– Едем, – сказала я и почти всхлипнула. Ледяная волна накрыла меня с головой – я пускалась в полную неизвестность.

– Минутку, я только позвоню Мардж…

– А это кто?

– Мардж – это служанка и кухарка в одном лице. Не люблю, когда в доме много посторонних… Ты увидишь ее и поймешь, что это самое доброе существо на свете. Она, конечно, не знает ни слова по-русски, но зато с ее помощью, я надеюсь, ты очень быстро освоишь английский. Она страшная болтушка. Я бы мог, конечно, и сам научить тебя языку, но у меня для этого нет времени. Ты не подумай, что меня целыми днями не будет дома, я постараюсь уделять тебе как можно больше времени, но для того, чтобы изучить язык, все же нужна система, согласись? А какой из меня преподаватель? К тебе будет приезжать один человек, его зовут Реджи. Признаться, я уже договорился с ним – он будет давать тебе уроки английского. Это смешной старик, чудак, знает прорву языков, полиглот, феномен… Главное, что ты здесь, и язык ты выучишь всего за несколько месяцев…

Он был уверен, что я на самом деле готова задержаться здесь надолго. Смешной…

Арчи позвонил Мардж и сказал ей всего несколько слов.

– Я сказал ей, что еду не один, а с тобой, чтобы она накрывала на стол. Там Эдит, но ты не должна смущаться… Ты же взрослая девочка.

– Эдит – это ваша подруга?

– Да. Она, конечно, не такая простая, как Мардж, но тебе вовсе не обязательно с ней дружить.

– Что, тяжелый человек? Или будет ревновать?

– Ты не поверишь, но я даже предположить не могу, как она будет себя вести в твоем присутствии. Ведь до сегодняшнего дня я принадлежал ей безраздельно. Но, повторяю, тебя не должно это смущать. Ведь ты не любовница, ты моя дочь. Надеюсь, ты не раздумала еще ехать со мной?

– Да нет. Я не боюсь этой вашей Эдит… – проговорила я, представляя себе почему-то высокую, худую, курящую, стриженую тетку в брюках и свободном свитере.

– Вот и прекрасно. Сейчас я заплачу за твой номер…

– Он уже оплачен.

– Прекрасно, – снова повторил он. – Все отлично. Собирайся…

Я собралась за четверть часа. Арчи позвонил и вызвал носильщика, который спустил мой багаж вниз и понес к стоянке, где находилась большая белая машина Арчи. Я тогда казалась себе героиней современных английских романов – такая же дура… Я даже и представить себе не могла, что меня ждет впереди. А пока я садилась в машину и, когда она тронулась, прильнула к окну – только стекло разделяло меня с большим и красивым городом…

«При выходе на сцену мое сердце было готово вырваться из груди. В успехе я не сомневалась и искренне радовалась тому, что буду танцевать в присутствии императора. А когда после „Русской“ меня стали вызывать на „бис“, счастью моему не было предела.

После спектакля Ники, отъезжая от театра, не сводил глаз с окна моей артистической уборной, у которого я стояла, как и двадцать лет назад, когда была молоденькой девушкой, а он – наследником престола»…

«Перед отъездом в Лондон мой большой друг Агатон Фаберже, сын знаменитого ювелира, посоветовал мне не брать драгоценности с собой в дорогу, а доверить перевозку в свой лондонский магазин, где они будут храниться до моего приезда. В таком случае фирма за все отвечала. Так я и поступила… В Лондоне я договорилась с Фаберже, что драгоценности останутся на хранении в его магазине, а я буду по мере необходимости сообщать номера украшений, которые мне понадобятся. В назначенный час являлся специальный агент от Фаберже и приносил нужные украшения в мою театральную уборную, где и оставался, охраняя их до конца спектакля, так как в это время все находились на сцене и для воровства было самое подходящее время…»

Глава 17

Всю ночь Левин не мог уснуть. Каждый день приносил новые разочарования. Теперь вот выяснилось, что Лора еще в мае собиралась в Лондон к какой-то там Эдит Чефлин. Кто такая и почему Лора никогда не рассказывала ему, Левину, своему жениху, о своем знакомстве с Эдит? Ответ был очевидным и вызывал приступ тошноты: не сочла нужным. Левин заметил, что в последнее время он стал воспринимать информацию не только головой, а всем организмом сразу. От одного услышанного слова он мог теперь испытывать дикие головные боли, а от сделанных им выводов начинал болеть живот и кололо в правом подреберье. Он, казалось, медленно, но верно рассыпался, разваливался на части и ничего не мог поделать, чтобы остановить этот разрушительный процесс. Если это и есть любовь, размышлял он, то стоит ли вообще любить, чтобы вот так страдать, теряя последние физические силы? Он стал пить! И ему даже не было стыдно перед окружающими его людьми. Перед Земцовой, к примеру, которую он очень уважал, но результаты ее деятельности превратились для него в бомбу замедленного действия. Когда взорвется эта бомба? Когда у нее с Шубиным на руках окажутся мокрые от крови невинных жертв доказательства причастности Лоры ко всем этим страшным преступлениям? Как скоро? И стоит ли ждать этого убийственного взрыва? Не стоит ли остановиться и последовать совету умного и опытного Харыбина, предлагающего забыть Лору? На самом деле, разве на сегодняшний день еще непонятно, что она, конечно же, имеет отношение к убийствам Лунников и Полонской? И разве не она предоставляла свою квартиру, ту самую квартиру, в которой он сейчас обмирал от страха, для свиданий Мура с Наташей Лунник? Не значит ли это, что она помогала Муру в осуществлении его планов? Хотя, с другой стороны, зачем было Муру так долго и упорно встречаться с Наташей и любить ее вот на этой самой кровати для того, чтобы в назначенный день застрелить ее? Он мог бы убить ее и без такой основательной романтической подготовки. Разве что ему нужна была женщина, и он решил совместить приятное с полезным? Но тогда получается, что Лора хотя бы в этом смысле не представляла для него интереса. Но почему? Ведь Лора внешне выглядит весьма сексуальной, и мало кто из мужчин может пройти мимо нее спокойно. Не значит ли это, что Мур и в самом деле приходится ей отцом? Вот тогда все сразу становится объяснимым. Ведь она же не знала, кто ее отец. Будь у нее хороший отец, которым она могла бы гордиться, разве мать не рассказала бы ей о нем, разве не устроила бы им встречу? Значит, ее отцом был либо человек недостойный, либо мать Лоры просто-напросто не знала, от кого именно зачала дочь. Когда у женщины много любовников, то, вероятно, трудно определить, от кого она забеременела. Хотя говорят, что женщины всегда знают, от кого ребенок…