Владимир Кашин - Следы на воде Страница 25

Комышан рассказывал и удивлялся, почему Дмитрия Ивановича так интересуют подробности их работы. Уж не собирается ли он пойти в рыбохрану? Поседевшая голова Коваля не позволяла делать такие предположения. Комышан, правда, уже убедился, что его новый знакомый — человек крепкий, но он понимал, что возраст, который щедро посеребрил волосы, не разрешит Дмитрию Ивановичу проситься на их и для молодого нелегкую и опасную работу.

Смакуя пиво и свежую тарань, Коваль понемногу перевел разговор на последние события, на пересуды об убийстве, которые все еще не улеглись. Окружающая тишина, спокойный лиман, который в последние дни синим ковром смиренно разлегся под высокими кручами, словно бы отодвинули в прошлое недавнее трагическое происшествие. Но по селу ходила в черном платке желтая как воск Ирка Чайкун, кричала про несправедливость судьбы и требовала кары неведомому убийце. И даже этот приход Андрея Комышана был связан с тем, что Келеберда взял у него, а также у Юрася и Козака-Сирого подписку о невыезде и отобрал пистолеты, без которых инспектора не рисковали идти на дежурство. Поэтому у Комышана и появилось свободное время.

— Леня как-то сказал, что у вас с покойным был конфликт? — прямо спросил Коваль.

— Конфликт? — вскинул бровь Комышан. — А как же, бывало, — произнес он с нескрываемой грустью в голосе. — И не раз. С браконьерами каждую весну, как только нерест, начинаются конфликты, и еще зимой, когда рыба собирается в зимовальных ямах, а они драчами калечат ее.

— Да, да, — соглашаясь, кивнул Коваль. — Я о том случае, когда он вас избил.

— А-а, раки… — вспомнил Комышан. — Было дело… — Он замолчал, задумался, будто спрашивал себя, стоит ли вспоминать и рассказывать это чужому человеку. Но выражение лица Дмитрия Ивановича успокоило, и Комышан, преодолевая внутреннее сопротивление, глухо произнес: — Да-а, в прошлом году… Уже и забылось… Как-то в мае у меня выпало два дня отгулов. Отправился с друзьями на дачу. Там встретил еще одного знакомого, механика из управления милиции, который приехал отдохнуть с семьей. Пока женщины готовили еду, мы решили выехать на лиман. Взяли в лодку и в катер обрадованных ребятишек и подались мимо Красной хаты. Вскоре налетел сильный ветер, солнце закрыли высокие тучи. Мы пристали к берегу, помню, поиграли в волейбол, дети нарвали цветов, в мае их много на островках. Время было возвращаться обедать. Трое моих товарищей столкнули «южанку» в воду, сели и рванули себе. А мы вчетвером, не считая ребятишек, — я, значит, механик из милиции и хозяин катера, мой друг Сашко с женой, — еще долго возились с тяжелой посудиной, пока стащили ее на воду. Наконец, завели и стали медленно отводить катер от берега, где было много водорослей, ряски.

Только свернули за мыс, смотрю — чьи-то ноги торчат впереди из воды. Кричу Сашку: «Глуши мотор!» Если бы наш катер продолжал идти, рубанул бы винтом по ногам нырнувшего человека. В камышах заметил еще чей-то катер. И в нем Петра Чайкуна, который сгребал в мешок раков. У нас запрещено собирать в норках раков, потому что таким способом выбирают всех, даже мелюзгу. Можно ловить только раколовками. Тут вынырнул тот человек, на которого мы чуть не наехали, в руках с десяток раков.

«Что ты делаешь? — говорю ему. — Ты же всех истребишь».

А Чайкун кричит мне: «Не трогай людей!..»

Нас волной как раз подогнало к их катеру, стали бортом к борту. Глубина небольшая. Тем временем из воды выбрались еще два раколова, здоровенные мордатые парни, как потом выяснилось — рецидивисты, отсидевшие не один срок за кражу золота. Четвертый из этой компании куда-то сиганул, явно понял, что наскочила инспекция. Мне даже показалось, что это был не парень, а девка — такая высокая, длинноногая. Но так быстро скрылась в густых камышах, что я и не рассмотрел. Не до нее было. Только чего бы это девка оказалась в такой компании!

Чайкун мне и говорит: «Знаешь что, Андрей, мотай отсюда, пока не поздно. Ради Насти советую. Давно ты у меня в печенках сидишь!»

Ну, думаю, тут дело серьезное. Но еще не было случая, чтобы я перед браконьером пасовал. Хоть и в трусах был, так сказать, не по форме, но инспектор — он всегда инспектор. Перепрыгнул в браконьерский катер, а там полно раков, ползают всюду. Я быстренько стал считать их, чтобы определить сумму штрафа — по рублю за каждого, — и выбрасывать в воду, как это мы всегда делаем. Вдруг еще один браконьер влез на катер — и ко мне:

«Ты кто такой?!»

«Инспектор!» — разъярился Петро, увидев помощь, и неожиданно ударил меня кулаком в переносицу. Видите, Дмитрий Иванович, вот тут.

Комышан приблизил лицо к Ковалю, чтобы тот получше разглядел белую полоску на носу, которая выделялась на его загорелой до черноты коже.

Коваль сочувственно кивнул. Он слушал внимательно Комышана, даже отодвинул стакан с пивом, хотя после тарани появилась жажда. Боялся нарушить атмосферу искренности, в которой протекала беседа, и ту доверительность, которая овладела Комышаном и которую можно было нарушить неосторожным движением или неожиданным словом. Андрей Степанович заново переживал давние события и, казалось забыв о собеседнике, увлекшись, рассказывал самому себе.

— На ногах устоял и бросился на Петра, — хриплым голосом продолжал Комышан. — Он не удержался и полетел за борт… Тут же второй браконьер хватил меня по голове молотком… И я тоже свалился в воду… Услышал только крик Сашка: «Гады, что вы делаете!»

Потом, когда очнулся в воде, вижу: Сашка схватили, Чайкун и еще один за руки держат, а третий бандит по голове молотит. Жена Сашка кричит, дети визжат со страха… Бедняге потом сложную операцию в больнице делали, пластинку вставили. Мерзавцы ему в четырех местах голову проломили. К счастью, друзья, уехавшие на «южанке», спохватились, что нас нет, и повернули назад.

Я стаскиваю с катера того, который бил Сашка, и мы с ним в воде продолжаем бороться. Я весь в крови, хотя вода и смывает ее… Подъехали товарищи. Бандиты им кричат: «Мы сейчас и вас обработаем!» Но, видно, все же испугались и дали деру. Мы не стали их догонять, знали — никуда они не денутся.

Сашка вытащили из воды без сознания и повезли в Херсон. Катер вел уже я. Приехали на водную станцию. Милиция вызвала по телефону «скорую помощь» и следователя из прокуратуры. Следователь сразу стал требовать от всех нас: «А ну дыхните!» Я был абсолютно трезвый, и все мои друзья тоже — ведь мы еще не обедали. А вот с Сашком вышла чепуха. Когда мы его везли, он был без сознания, в крови. Жена вытащила из багажника флакончик со спиртом и обтерла ему голову. На этом основании, как мы ни переубеждали, следователь сделал вывод: «Легкое опьянение, установленное по запаху…»

Бандитов этих поймали. Милиция охотилась за ними четверо суток. Какой-то Семеняка, второй — по фамилии Крутых. Пока, правда, не судили, все никак дело не закончат…

— И Чайкун скрывался?

— Тоже в плавнях прятался… Меня больше всего удивило, где он с теми рецидивистами связался и чего их из Сибири принесло сюда, на Херсонщину, мало им других мест на земле!

— Ваш край богатый! — улыбнулся Коваль. — Тут и рыба, и зверь, и деньги у людей есть…

— Это верно, у нас — Клондайк. Днепр — золотая жила, — подтвердил Комышан, показывая, что и он, как говорится, не из глины леплен и кое-что читал в своей жизни.

— А кто же все-таки был четвертый? — поинтересовался Коваль. — Вы говорите, женщина…

— Вот с четвертым просто диво какое-то, — развел руками Комышан. — Все в один голос твердят, что их было только трое.

— Вы видели кого-нибудь из них после драки? Встречались?

— С Чайкуном встречался… Э-э!.. — вдруг спохватился Комышан. — А ведь пиво наше греется!..

Он залпом выпил стакан и снова наполнил его.

— Потом они приезжали ко мне в больницу — я там пролежал три недели, — предлагали деньги, чтобы дело прикрыть.

— И Чайкун?

— Нет, только эти двое.

Комышан подумал, что не стоит рассказывать, как Петро пытался передать через Настю кожанку в подарок, но она не взяла.

Коваль заметил, что инспектор запнулся на миг.

— Я им сказал, — продолжал далее Андрей Степанович: — «Хлопцы, мне ваших денег не нужно и ничего от вас не хочу. Встретимся когда-нибудь, тогда и разберемся, кто кому что должен».

— Они могли это понять как угрозу.

— Я не хотел с ними никаких дел иметь. А Сашко пролежал в больнице два с половиной месяца, после чего поехал в санаторий. Оказывается, они дали ему тысячу рублей, чтобы он долечился…

Коваль внимательно вглядывался в худощавое лицо Комышана, который сминал проволочку и в конце концов скрутил ее так, что она стала маленьким шариком. Дмитрий Иванович старался понять: способен ли человек, сидящий перед ним, на убийство? Он соединял в одну цепь имевшиеся у него факты, анализировал характерные черты Комышана: упорство, вспыльчивость, даже жестокость, но не видел у него явной злобной мести. Комышан быстро вспыхивал и так же быстро успокаивался. А потом глаза — суровые во время рассказа о браконьерах, они одновременно таили в себе и едва заметные иронические искорки; инспектор словно бы и не злился на этих губителей природы, не проявлял к ним ненависти и, привыкнув воевать с ними, в глубине души признавал как неизбежность сам факт их существования. Бороться с браконьерами — это была его работа, и он должен был выполнять ее хорошо, как любую работу.