Колин Маккалоу - Блудный сын Страница 25

— Понятия не имею, но он может быть частью какого — нибудь лабораторного оборудования, — ответил Кармайн.

— О, снова Хантеры.

— Или работающие в цеху, например в типографии.

Только что — то жизненно важное могло оторвать Кармайна от допроса доктора Джима Хантера, и Базз Дженовезе, будучи помощником капитана и потенциальным кандидатом в детективы, не стал отказываться продолжать допрос. Джим Хантер уже обмолвился о хирурге, но Базз решил выведать подробности.

— Это нечто большее, чем простая операция, доктор, — сказал он.

— Простая операция? — Хантер уставился на него. — Только не простая, сержант. Я пробыл в операционной одиннадцать часов, и хирург Циммерман, без моего ведома, привел на операцию пластического хирурга, Фейнберга или Нассбаума — не помню. Когда же я покинул операционную, мне понадобились новые водительские права, так как эти двое полностью изменили мое лицо. Хоть я и не превратился в Сидни Пуатье[25], но и гориллу больше не напоминал. По — прежнему остался страшным, но они подарили мне мое собственное лицо. Оно больше ни на кого и ни на что не походило.

— Вы были довольны? — спросил Базз.

— Это мягко сказано! Я был… я был безумно благодарен. Только за один этот подарок я бы никогда не поднял руку на Джона Холла. Хирурги убеждали меня, что дело не в косметической хирургии, а в полной реконструкции носовых пазух, что, видимо, и изменило черты лица. Если где и присутствовала пластическая хирургия, то только в очертаниях моего носа. Они придали ему форму и изменили ноздри.

— Как ваша жена восприняла эти перемены?

— Она была в восторге, особенно когда у меня практически прекратились лицевые боли. У меня было несколько приступов в день перед операцией, а после стало не больше одного приступа в полгода. Мое лицо стало чувствовать. Я мог нормально дышать, даже во сне.

— Напомните мне, когда вам сделали операцию?

— В июне пятьдесят девятого. Это было настоящее новшество в хирургии, и мой случай даже описали в паре журналов.

Хантер находился в допросной уже два часа, страдая от постоянно повторяемых вопросов, как страдают большинство высокоинтеллектуальных людей, пребывая в некотором изумлении от того, что допрашивающие их могут быть такими недалекими — а подобные чувства всегда неизменно оборачиваются раздражением. Едва ли какой гений способен хладнокровно раз за разом отвечать на глупые вопросы — на это Кармайн с Баззом и рассчитывали. Хотя Джим Хантер и перенес все последствия расового предубеждения, он все же оставался идолом для университетского городка. На своем рабочем месте он стал источником знаний, руководителем целой команды «прислужников», как их называла Милли, и был всеми обожаем. Терпимый, с чувством юмора, незлопамятный и горящий энтузиазмом — все это делало его истинным лидером исследовательской команды. Никто из работающих с ним никогда бы не сказал и не сделал ничего плохого Большому Джиму — так они его нарекли.

Следовательно, вопросы должны быть повторяющимися, безжалостными и, для Хантера в особенности, практически бессмысленными. Его эго и опыт работы приучили к тому, что все его ответы воспринимаются с первого раза; теперь же казалось, вокруг полнейшие идиоты.

Через час после исчезновения Кармайна доктор Хантер уже снял галстук; он весь пропотел, хотя в комнате было прохладно.

Каждую минуту этого бесконечного допроса ему постоянно напоминали о Джоне Холле, не давая сменить тему: он и Милли познакомились с Джоном в Калифорнии, они вместе проводили время, наслаждались замечательными беседами на различные темы — от Биг — Бена и загадок генетики и до жажды человеческой расы разрушить среду своего обитания.

— Бросьте, доктор, — с усмешкой говорил Базз. — Должна быть оборотная сторона медали, потому что она есть всегда. Дружба не может быть идеальной и неизменной! Она переживает подъемы и падения, как взаимоотношения между супругами и несносными братьями или назойливыми сестрами. По мне, так ваша жена кажется третьей лишней в этой идеальной, полной взаимовыручки дружбе двух мужчин.

Срыв произошел для Базза совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба. Часы спокойствия, понятного, но хорошо контролируемого раздражения, и вдруг — бах! — Хантер взорвался.

— Ты — глупец! — рявкнул Джим Хантер. — О боже, вы, полицейские, такие тупые! Я словно оказался в яслях, где еще ползают на четвереньках! Милли не была третьей лишней — она была центром! Джон с ума по ней сходил, и ей он тоже нравился; я почти потерял ее из — за человека, к которому хорошо относился, уважал и перед которым оставался в долгу. Как вы думаете, что я чувствовал?

Он замолчал, но от ужаса ли, что сказал слишком много, или чтобы дать себе время продумать дальнейшие слова — Базз не понял. После пятнадцати лет работы полицейским и невероятного количества проведенных допросов Базз Дженовезе ощущал себя совершеннейшим новичком. Ну почему же с ним нет Кармайна? Будь здесь любой другой человек, Базз принял бы все за чистую монету, но какая — то часть его полицейского инстинкта шептала, что доктор Джим Хантер сейчас столь же владеет своими эмоциями, как и прежде. Как такое возможно?

— Джон был богатым парнем, — продолжил Джим Хантер, уже спокойно. — Если я всю ночь работал и мне не нужна была помощь Милли, он брал ее на ужин в такие места, где я не смог бы себе позволить даже воды из наперстка. Пару раз он вручал ей небольшие подарки: колье из отличного искусственного жемчуга и брошь со стразами. Я позволял подобное, потому что мог отдаться науке, не беспокоясь за Милли. Обычно она работала моим лаборантом, но бывали времена, когда она только путалась под ногами. Я имею в виду в буквальном смысле. Университеты обычно не очень щедры в плане свободного пространства. — Он снова умолк.

— Когда это происходило? — спросил Базз.

— Слава богу, уже в самом конце. Мы покинули Чикаго на следующий день после того, как все раскрылось. Милли сама разобралась с Джоном — я его больше не видел.

— И как все раскрылось, доктор?

— Я пришел домой пораньше и застал их целующимися. Милли клялась, что это произошло впервые и Джон поцеловал против ее воли, но для меня поцелуй выглядел взаимным. Он тогда как раз подарил ей жемчужное ожерелье, я его сорвал, и жемчужины рассыпались по полу. Милли опустилась на четвереньки и с плачем стала их собирать. Она сказала, что жемчуг настоящий, а брошь на самом деле с бриллиантами. Я помню, как взял ее лицо в свои руки — я бы мог сплющить ее череп, если бы захотел. — Джим сделал глубокий вдох. — Но я не мог. Только не Милли! Я знал, что теряю ее.

— И вы потеряли ее, доктор?

— Нет. Она положила жемчужины и брошь в пакетик и сама отнесла ему.

— Он разве в это время не присутствовал?

— Нет. Он выскочил за дверь, когда Милли стала собирать жемчужины.

— Итак, она вернула ему подарки. Что между ними произошло?

— Не знаю. Она мне не рассказывала, а я не спрашивал.

— Как это повлияло на ваш брак? — не унимался Базз.

У Хантера даже верхняя губа приподнялась от злости.

— Это вас не касается. Я только хочу сказать, что мы с Милли — не разлей вода, никто и ничто не может нас разлучить.

— Значит, новую встречу с Джоном Холлом нельзя назвать совсем приятной.

— Я не видел его с июля шестидесятого года. Прошло восемь лет. Естественно, я не считал его появление какой — то угрозой для моего брака, сержант. Я даже планировал в недалеком будущем вернуть ему долг за операцию, и его смерть ничего не изменила, это долг чести. Я выплачу его наследникам, — сказал Джим Хантер.

— И настроение вашей жены не вызывало у вас никаких опасений?

— Точно, нет.

— Тогда давайте вернемся к яду, доктор. Вы его взяли?

— Разумеется, нет.

— Но у вас было искушение?

— Почему? Джон Холл не представлял для меня угрозы.

— Его эмоциональная связь с вашей женой — хороший мотив.

— После Калифорнии прошло восемь лет. Все в прошлом, сержант.

— Кроме Джона Холла, какие — нибудь другие мужчины ухаживали за вашей супругой, доктор?

— Я не замечал, и она ничего подобного мне не рассказывала.

Базз посмотрел на часы. Больше трех. Он жаждал продолжить допрос, но доктор отказался от присутствия адвоката, а Базз понимал, что подошел слишком близко к тому, что адвокат может впоследствии назвать преднамеренным причинением вреда. Неподходящее время для обеда, но придется его организовать.

— Перерыв на обед, — предложил он оживленно. — Я пошлю в «Мальволио» за едой — корейка, рисовый пудинг и хороший кофе, пойдет?

— Отлично. Могу я размять ноги?

— Конечно, но только на территории управления.

Кармайн вернулся и выглядел довольным; после доклада Базза его настроение немного ухудшилось.