Алексей Макеев - Стальное перо Страница 25

– Один немец, – машинально ответил Горохов уже нормальным голосом. – Он с Сорокиным дела какие-то имел. Может, через него бабло сплавлял, может, немец помогал отмывать бабки.

– А второй?

– А второй с немцем часто приходил. Друг его какой-нибудь. Сорокин его не любил. Котов как-то проговорился.

– Кто их убил?

– Леха, – после короткой паузы со вздохом ответил Горохов.

Гуров поперхнулся. Крячко буркнул что-то насчет «ядреной матери» и медленно опустился на стул.

– А ты не врешь, парень? – недоверчиво спросил Лев. – Решил все валить на мертвого?

– Чего мне валить на него? – огрызнулся Горохов. – Сами же говорите, что вам Сорокина надо брать. Мне проще было бы на Сорокина валить. Говорю же, что Котов. Он мне сам рассказал.

– И зачем он это сделал?

– Там фигня какая-то непростая. Леха мне рассказал немного… Я его пытался убедить, но Леху трудно свернуть, если ему что-то втемяшилось. Да и он всегда был дисциплинированным исполнителем. Я не уверен, но мне кажется, что он приказ Сорокина выполнял.

– Давай-ка подробнее, дружок, – посоветовал Гуров. – Вываливай все начистоту.

– Да не знаю я! – уже с истерическими нотками ответил Горохов. – Я же говорю, что Леха мне мало чего рассказывал. Намекнул, что пришлось завалить двоих. Что он этим чуть ли не весь бизнес с казино спасал. И что Сорокин на него за это зол. А делов-то, говорит, пару трупов из казино увезти и закопать. Намекал, что моя помощь потребуется, что заплатят мне за это.

– Дальше, дальше, – стал поторапливать Гуров, видя, что Горохов снова начинает впадать в ступор.

– Что дальше? Я не успел ничего ответить. Понял просто, что Леха пропал. А потом сообразил, что у них там трупы начали падать, и испугался, что и Котова могли «замочить»… Сорокин мог. А он ведь знал, что я у Лехи в помощниках. Нервы сдали, и я сорвался в бега.

– Ладно. Расскажи теперь о своих обязанностях, о том, что ты делал по заданию Котова. В чем твоя помощь ему заключалась?

– Проверять претендентов на вакантные должности. Потом еще наводить справки о клиентах. Ну, чтобы туда не затесался подсадной, агент из «уголовки» или от авторитетов местных.

– У тебя такие связи? – удивился Гуров.

– Есть маленько. Мне Котов деньги давал, а за деньги какие хочешь связи можно заиметь. Я по натуре человек общительный, среди околоуголовной шушеры часто тусовался. В ГУВД же связь была лично у Котова. Просто он сам там не светился, чтобы знакомство никто не заметил. А я был типа связным у него.

– И этот человек давал вам информацию о возможных полицейских операциях, об оперативной обстановке, которую получала полиция?

– Не знаю, – покачал головой Горохов. – Я отдавал ему только фамилии, а он пробивал там по своим каналам, проверял. И все.

– Кто этот человек?

– Жидков Владимир Иванович. Майор он вроде в ГУВД Москвы.

– Сорокин знаком был с Жидковым?

– Не-е, это Лехин то ли одноклассник, то ли друг детства. Он меня специально предупредил, что никто не должен про Жидкова знать. Тем более Сорокин. А то, говорит, канал перехватят, и мы с тобой будем не нужны.

Горохова увели. Гуров стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел на залитую солнцем московскую улицу. Живой поток пешеходов, энергичный поток машин, солнце, зелень, блеск оконных стекол, витрин. Солнце отражается во всем, а за спиной в этом кабинете как будто темно, пасмурно и даже немного попахивает плесенью и гнилью. От наваждения было сложно избавиться. Гуров привык к этому за долгие годы работы в уголовном розыске. Всегда вот так после общения с мерзавцами хочется как минимум вымыть руки, а то и полежать в ванной, отмокнуть. Как там у Высоцкого? Я просто смою этот день? Работенка! Столько лет на грани света и тьмы, столько лет нырять туда с головой, а потом возвращаться и оставаться чистым. Сложно. Сложно не очерстветь, не огрубеть, не испачкаться. Не опуститься до их методов, их морали, их способов борьбы.

А ведь это моя жизнь, подумал Гуров. Я люблю ее и не променяю ни на какую другую. Когда моешь грязные руки под краном и вспоминаешь, в какой грязи ты разобрался, какое важное дело закончил, то невольно чувствуешь удовлетворение. Так и в уголовном розыске: чувствуешь, что смываешь в канализацию еще порцию грязи этого мира, и он становится чище и светлее. Вон она, солнечная улица! Она ведь не знает о том, о чем только что говорили в стенах этого кабинета. И не надо ей этого знать. В конце концов, мы все работаем для того, чтобы солнечный мир не знал о существовании грязи, не касался ее.

– Жидкова пока трогать не будем, – не оборачиваясь, сказал он. – Даже если мы через Управление собственной безопасности начнем его разрабатывать, он может об этом узнать. Утечки информации бывают, а у нас не тот случай, когда такое возможно допустить.

– Что, на свой страх и риск? – спросил Крячко. – Ох, оторвут нам головы за негласную разработку офицера полиции без согласования с начальством. И Петру оторвут.

– Вот поэтому Петру и не надо знать о Жидкове. Его не будем подставлять. А появятся доказательства, кроме устного обвинения Горохова, тогда доложим. Пока же надо придумать, как деликатно организовать надзор за этим майором. Важно, чтобы он не сбежал, но это, я думаю, ему в голову не придет. А вот заметить, что он запаниковал, что начал суетиться, нам надо вовремя. И контакты нам его нужны, контакты. Не исключено, что он поддерживает связь с Сорокиным.

– Я так понял, – почесал в затылке Белецкий, – что эту работу вы поручите мне?

– Догадливы-ый! – засмеялся Крячко. – Просто спасу нет!

Глава 7

Времени было в обрез, и Гуров предложил Крячко обсудить все по дороге. Попав на «зеленую волну», машина пошла ровно, минуя светофор за светофором. Станислав расслабился за рулем и принялся рассказывать все, что успел почерпнуть из материалов личного дела Сорокина, которые сегодня прислали Орлову из Министерства обороны. Ехали они в Новониколаевское, что располагалось за МКАДом в районе Минского шоссе. Территория была подведомственна районному управлению внутренних дел, и работников МУРа посылать туда было не совсем правильно.

Если бы дело касалось лишь розыска гражданина Сорокина, как и любого другого, то оперативники МУРа вполне могли туда поехать, навести справки. Но тут дело касалось преступника, места его жительства, и важна была оперативная разработка этого места. Официально МУР не имел права нарушать принцип территориальности, но доверять такую работу районной полиции Гуров не рисковал. Не то чтобы он считал, что там не умеют работать, просто не хотелось вводить в курс дела лишних людей. Достаточно, что вскрылась личность майора Жидкова. А вдруг в районе какой-нибудь продажный участковый в сговоре с Сорокиным, сидит у него на зарплате? Прощай, операция, прощай, успех.

– Это какого времени снимок? – спросил Гуров, разглядывая лицо на фотографии.

– Примерно десятилетней давности. У них принято менять фото в личном деле при получении очередного звания. Тогда Сорокин получил майора, а вскоре уволился на гражданку.

– М-да, а фоторобот мы хорошо составили. Да, неприятное лицо. Какое-то давящее, что ли.

– Мне тоже его морда не понравилась, – согласился Крячко. – Смотришь ему в глаза и чувствуешь опасность, к такому не стоит спиной поворачиваться.

– Судя по послужному списку, Сорокин боевого опыта хватил по самые ноздри. А вот о причинах увольнения тут не написано.

– Да, Орлов тоже обратил на это внимание и сразу начал названивать к ним в контору. В кадрах ему сказали, что Сорокин после контузии был признан годным к дальнейшему прохождению службы, но у него вдруг появились периодические жалобы на здоровье. Комиссии ничего не нашли, но навстречу его личному рапорту об увольнении пошли. Петр сказал, у него сложилось впечатление, что Сорокина с удовольствием отпустили на гражданку. Вслух такое никто не скажет, сор из избы своего ведомства никто не выносит, но впечатление у Петра осталось.

– Думаешь, нашалил Сорокин в армии?

– Петр предположил, что и жалобы на здоровье имеют то же происхождение. Или трибунал, или увольнение по дисциплинарной причине, или добровольное желание. Но что там ему вменяли, неизвестно. И вменяли ли вообще.

– Ладно, не это важно, – вздохнул Гуров. – А вот то, что у него нет родных, это для нас плохо. Детдомовским он оказался.

– Оттуда приличные люди тоже выходили. Нечего валить на тяжелое детство, если ты об этом.

– Как раз тут я с тобой согласен, Стас. Не в детстве дело. Мы уж с тобой лучше других знаем, сколько неблагополучных детей выходит из вполне благополучных семей. И наоборот: родители – алкаши алкашами, в доме притон, а ребенок золото вырастает, еще и за уродами-родителями до старости ухаживает, с пониманием относится к их «болезни».