Анна Данилова - Хроники Розмари Страница 25

– Знаете, а ведь это очень сложный вопрос, – неожиданно сказала Дина. – Это на первый взгляд может показаться, что перчатки на трупе – мелочь. На самом деле все не случайно… Обещаю вам, что подумаю об этом хорошенько. А когда придумаю – позвоню.

Она говорила об этом настолько серьезно, что Аникеев в который раз был удивлен, потрясен этой необычной девушкой. И она с такими мозгами – в прислугах? Не может быть!

Он вежливо поблагодарил молодых людей за помощь, взяв с них слово без его ведома никуда не отлучаться. Больше того, они решили, что для пользы дела им полезно побывать на похоронах Алевтины, понаблюдать за мужчинами, которые придут попрощаться с молодой женщиной, возможно, со своей любовницей.

Расставшись с Чагиным и его интересной спутницей, Аникеев в прекрасном расположении духа позвонил домой, жене Наде. Номер не отвечал. Борис вдруг подумал о том, как же он все-таки зависит от своей жены, от женщины, к которой успел так привязаться и которую любит, оказывается, больше жизни. Она не отвечает на звонок, а он уже и места себе не находит… Он заказал грибную лапшу и отбивную и перезвонил Наде через четверть часа. На этот раз она отозвалась. Но голос у нее был какой-то тихий, слабый. Она сказала, что была в поликлинике, на приеме у врача-гинеколога. «Знаешь, милый, кажется, мне не придется долго заниматься танцами… У нас будет ребенок…» И замерла, затихла, словно в ожидании приговора. Аникеев и сам онемел, его горло окаменело, стало трудно дышать. Огромное теплое счастье потоком хлынуло в грудь, а глаза увлажнились.

– Надя? Ты слышишь меня?.. – прошептал он в трубку, пряча от посетителей гостиничного ресторана свои счастливые глаза. – Надя… Ты не представляешь себе, как я рад!..

В трубке вздохнули с облегчением.

– Я люблю тебя, слышишь? – еще тише проговорил Аникеев в трубку, стыдясь своих слов, словно здесь, в ресторане, он не должен вообще говорить о своей жене, о своем счастье, о своей любви.

– Я тоже… Пойду на рынок, куплю яблок… – уже более спокойным тоном сказала Надя. – А как у тебя дела? Продвигаются?

– Отлично. Думаю, через пару дней я вернусь…

Он и сам не знал, откуда в нем такая уверенность.

– Знаешь, у меня отличные помощники…

А через два часа он уже встретился в кафе «Ирландский клуб» с человеком по фамилии Сторожев. По оперативным сведениям, полученным им от своих саратовских коллег, Сторожев Михаил Сергеевич был близким другом Неудачиной. Аникееву в тот день явно везло – любовник Неудачиной легко пошел на контакт, рассказал про свою подружку все, что мог. Во всяком случае, Борис узнал о жертве не так уж и мало. Со слов Сторожева, Алевтина была девушкой не простой, обидчивой, вспыльчивой и одновременно – скрытной. Терпеть не могла свою хозяйку, Людмилу, у которой проработала несколько лет продавцом кожаных курток и от которой у нее так и не хватило духу уйти из страха остаться совсем без работы. Алевтина была терпеливой, работящей, экономной, в еде предпочитала макароны… Сторожев, рассказывая о своей погибшей возлюбленной, говорил быстро, высказывал все, что приходило на ум, словно опережая вопросы следователя и искренне веря, что его откровенность и исчерпывающий рассказ о Неудачиной могут помочь следствию, даже при упоминании о кулинарных предпочтениях вроде макарон с подливой. Одевалась просто, очень любила красный цвет, но считала его цветом праздника, торжественности. Мечтала скопить денег и открыть свою торговую точку, чтобы не зависеть от хозяйки и самой распоряжаться своей жизнью.

– Знаете, она спала и видела, как вместо нее за прилавком стоит нанятая ею продавщица… Думаю, что об этом мечтают все девушки, мерзнущие в валенках на морозе, продавая чужой товар, – пожал плечами погрустневший Сторожев.

– Она выпивала?

– Не так чтобы очень, но успела немного пристраститься, там же, на рынке, где все потихоньку попивают, сначала чтобы не замерзнуть, а потом – для настроения. Я знаю многих девушек, которые начали с пива, а потом от водки докатились до лечебницы.

– Как вы полагаете, зачем она поехала в Москву?

– Сначала я думал, что она отправилась туда вместе с Людмилой за товаром. Понимаете, ее хозяйка – женщина немного примитивная, хотя и хваткая, грубая и хитрая. Ей бы с ее неплохим начальным капиталом (а она продала две небольшие квартиры, доставшиеся ей по наследству после родственников) закупать товар непосредственно в Турции, в Стамбуле, как это делали ее подружки с рынка, а она – нет, боялась перелетов и ограбления, и все в таком духе. Словом, недотягивала она до Турции, а потому либо перекупала товар у своих же, говорю, подруг, которые привозили ей куртки и плащи с дубленками из Стамбула, либо ездила в Москву. И то считала это настоящим подвигом. Она, на мой взгляд, тяжела на подъем. И ей, конечно же, повезло с Алей. Та хоть и не любила Людмилу, но никогда ни в чем ее не подводила, терпела от нее хамство и грубость, все надеялась, что та подбросит ей премию или что-нибудь в этом роде. К тому же Аля редко когда накручивала на товар, старалась продать его поскорее, чтобы сделать оборот, а для Людмилы это было выгодно.

– Вы не знаете, она сумела что-нибудь скопить, работая на свою хозяйку?

– Думаю, да. Она ничего не покупала, я знал, что она время от времени ездит в банк, и в эти дни Аля была особенно довольна собой… Думаю, что она каждую копейку, каждый заработанный ею доллар помещала на свой счет в банке. Но мы с ней об этом, понятное дело, не говорили.

– Вы ничего не слышали о квартире, в которой останавливалась Людмила, ее хозяйка, когда ездила в Москву?

– Кажется, они из экономии старались уложиться в один день, без ночевки, но я припоминаю, что где-то рядом с вокзалом есть какие-то старые вагоны, которые сдают приезжим торгашам… Во всяком случае, Аля мне никогда ничего об этом не рассказывала. Да и не интересно мне это было…

Аникеев представил себе характер их отношений: ночные свидания под водочку и салатик в квартире Неудачиной, грубый, ни к чему не обязывающий секс, похмелье с рассолом и сигаретами натощак… и ему вдруг стало так тошно при одной мысли, что люди не умеют жить нормально, в любви, испытывая друг к другу нежные и чистые чувства, что ему захотелось домой, к Наде. К беременной Наде! У него при мысли об этом сердце заколотилось в радостном предчувствии встречи. Поскорее бы все закончилось!

Он слушал разговорившегося не в меру Сторожева, но мысленно отмечал про себя, что круг подозреваемых стремительно сокращается. Сторожев, Людмила, родственники Неудачиной, ее родная сестра – у всех, по его данным, имелось алиби, да и причин убивать Алевтину ни у кого из них, похоже, не было. Потрясла его и встреча с Чагиным и его юродивой спутницей, отправившейся в столь долгий путь с единственной целью – доставить случайно оказавшиеся в ее руках чужие деньги девушке по имени Розмари. Понятное дело, что они тоже оказывались вне подозрения. Все складывалось таким образом, что Алевтина поехала в Москву, никого не предупредив, для какого-то своего, не связанного ни с работой, ни с родственными отношениями, дела. И дело это, если верить Чагину и Дине, заключалось в том, чтобы разыскать Чагина, бывшего мужа своей упорхнувшей из страны удачливой сестрицы, и выпросить у него деньги. Дина так уверенно говорила о том, что Алевтина, задумав обманным путем присвоить себе чужие деньги, действовала чуть ли не по указке своего любовника, что теперь, когда перед Борисом сидел этот самый любовник, ему так и хотелось спросить его: а знал ли он о планах Неудачиной? Но стоит ли ему задавать этот вопрос прямо сейчас или лучше повременить, дождаться более удобного момента, а то и вовсе пустить в ход блеф, сказать, что ему уже все известно об этом заговоре? А вдруг Сторожев уедет из города сразу после похорон, удастся ли Борису снова встретиться с ним и вот так же легко его разговорить, как сейчас? И он решил рискнуть.

– Вот вы, Михаил, так подробно рассказали мне о своей подруге, о том, какие у нее были привычки, предпочтения, характер, описали ее отношения с другими людьми, особенно с хозяйкой, Людмилой, даже о мечте ее рассказали, о том, что ей хочется самой открыть свою торговую точку, и все такое… Но самого-то главного я не услышал. Вы знали о ее планах относительно Чагина, бывшего мужа ее сестры Маши, или нет?

– А какие у нее были планы? – Сторожев посмотрел на Аникеева непонимающим взглядом. – Я так понимаю: планы если и были, то давно, тогда мы с ней еще не были знакомы. Я знаю, что он нравился ей, по ее словам, Чагин сначала вообще вроде бы ухаживал за ней, а потом переметнулся к доступной, опять же, по словам Али, сестре. Но это старая история, и я не думаю, что Аля могла еще на что-то надеяться. Ей надо было попытаться вернуть его сразу после того, как его бросила Маша, когда он оставался совсем один, а не сейчас, когда прошло лет пять, если не больше. И еще, если бы этот Чагин хотя бы немного помнил об их романе, он мог бы и сам позвонить ей, написать, приехать или пригласить к себе. Так ведь ничего этого не было. Как только он разошелся с Машей, он порвал все связи и с ее семьей, в частности, с Алей. А у нее в отношении его, помимо личных планов, так сказать, любовных, были и вполне меркантильные – я знал, она делилась со мной: Аля мечтала перебраться в Москву…