Аркадий Карасик - Любовь под прицелом Страница 25

— А зачем нам с тобой друг другу морды бить? — пожал Владька плечами, будто недоумевая. — Из-за кого? Из-за этой проститутки?… Нет, извозчик, не хочу я этого… Скрывать н«стану — нравится мне девка, а после того, как я трахнул ее, нравится еще больше… Знаешь, какова она в постели? Артподготовка и взрыв атомной бомбы по сравнению с ней — новогодние ракетки…

Я не выдержал, схватил подлеца за отвороты пиджака, тряхнул так, что его голова закачалась на тонкой шее, как воздушный шарик. Владька выдернул из кармана нож, но я успел перехватить его руку, сжал ее изо всех сил… Нож упал на пол.

— Погоди… остановись… — взмолился прыщавый, тяжел дыша. — Давай поговорим… Потом решай сам: мочить нам друг друга или… пойти на мировую…

Я отпустил его. Ногой отшвырнул нож в сторону служебного купе.

— Ладно, говори. Но на человеческом языке, без грязных намеков. Не дразни меня, а то…

Владька отдышался, потер рукой затылок, одернул измятый пиджак. Я молча следил за ним. Не исключено, что в другом кармане прячется еще одна финка либо пистолет. Права Любаша, ох, как права, предупреждая меня. С такими, как Тихон и его подручные, успокаиваться нельзя.

— Думаешь, кем Любка приходится Тихону? Она — его любовница, подстилка… Не веришь? Черт с тобой, сявка, не верь, но не видать мне родной матушки, ежели вру. Связался он с ней лет пять тому назад. Любкин папаша, алкаш и попрошайка, по пьянке продал дочку Тишке за чистую ерунду — две сотни кусков… Ей-богу, не брешу! Любка о сделке ничего не знала. Когда Тишка обратал ее в первый раз, плакала. После свыклась, покорилась… Я на нее давно глаз положил, по словам Тишки, более сладкой бабы он еще не пробовал. Часто хвастал — дескать, в постели нет никого равной его марухе. Но меня долго до нее не допускал, говорил — до конца ее не распробовал, распробую — уступлю… А вот на этот раз разрешил побаловаться. С извозчиком, мол, сговорись и пользуйся. Не навсегда — на время… Понимаю, трудно тебе поверить, но, клянусь, все было именно так… Новая подстилка у Тишки образовалась, а Любку он решил пустить в оборот, мильены на ней заработать… К тому же жена его вышла и тюряги, а она ревнючая до невозможности…

Как я вынес мерзкий монолог прыщавого — до сих пор не понимаю. Сто раз хотелось измолотить его до беспамятства…

— Врешь ведь, скотина!

— Чтоб мне век в тюряге сидеть, чтоб отца с матерью не видать… Учти, Тихон с теми, кто ему сопротивляется, долго не разваривает… Сколько расчлененок по его приказу в оврагах валяется — одному Богу известно…

— Не пугай — пуганый я, перепуганный… Лучше скажи, что ты дал Тихону за разрешение… побаловаться с девушкой?

— Много… кусков… Тишка выгоды не упустит… Так что подумай, парень, и не ерепенься. Дольше проживешь…

3

Похоже, Владька не врет. Конечно, верить ему нужно с оглядкой, но…

Все во мне заледенело, сердце превратилось в обычный насос, перекачивающий кровь, в голове пусто, будто из нее вымели способность думать, взвешивать.

Поговорить с девушкой или не стоит?… С одной стороны, мне хотелось проследить за выражением ее лица: побледнеет ли, смутится или равнодушно передернет плечиками?… С другой — травма, которую я нанесу ей этим разговором, столь велика, что и никакой нежностью или участием ее не вылечить… Нет, говорить рано, нужно самому переболеть, прийти в себя, позже, на обратном пути, перед Москвой, я решусь на откровенный разговор…

Поезд прибыл в Красноярск.

Здесь уже морозно, холодное солнце, подсматривая в прорехи облаков, заливает перрон неярким, холодным светом.

Так же, как и в Екатеринбурге, мы вышли прогуляться. В руке Любаши — сумочка с посылкой. Она взяла меня по руку, испытующе поглядела снизу вверх.

— Что случилось, Коленька? Ты сегодня необычно хмур… Снова с этим подонком поцапался?

— Все нормально, — неопределенно ответил я. — Пойдем искать|. «получателя»…

Адрес, полученный от Тихона, оказался точным. Киоск под названием «Все для вас». Находится с правой стороны от здания вокзала. Парнишка в очках с веснушчатым лицом, невидный, щуплый. Словесный пароль: нет ли у вас финской водки? Ответ: из Финляндии давно ничего не получали, возьмите французский ликер, не пожалеете…

Все, как по писаному. И киоск на месте, и парнишка в очки выжидательно поглядывает на нас, вопрос и ответ сходятся. Избавились от второго пакета — дышать стало легче. Осталась последняя, иркутская посылка, после нее — домой.

Почему-то предстоящее возвращение не радует. То ли из-за тяжелого разговора, который непременно должен произойти; то ли я привык к спутнице, шикарному купе, даже к назойливому «шпиону»…

Отправление задерживается, и мы с Любашей медленно прогуливались вдоль состава. Молча, лишь изредка обмениваясь малозначащими фразами… Зима — на носу, вон как лужи подмерзли… Снова выбились из графика, ползем, как черепаха… Народ здесь одевается почти как в столице…

Случайно обернувшись, я увидел Владьку. Поймав мои взгляд, он ткнул пальцем в спину девушки, потом — себе в грудь. Дескать, решился или подставить тебя Тихону?

Может быть, это настырное преследование, может быть, заледенелая душа, но что-то подтолкнуло меня начать планирую беседу, не дожидаясь прибытия в Москву.

Поздно вечером, после ужина, я, как обычно, вышел в коридор. Любаша переоделась, постелила постели себе и мне. «Шпиона» на посту не оказалось. Проводница вовсю шумела пылесосом, из ресторана, покачиваясь, возвращались запоздалые посетители.

Итак, сейчас я вернусь в купе, присяду на Любашин диван и скажу… Что скажу? Что она — любовница шефа и поэтому я возненавидел ее?… А кто мне дал право любить или ненавидеть. чужую подругу? Она мне — не жена, не любовница и не сестра — обычная знакомая, навязанная Тихоном попутчица…

И все же поговорить необходимо. Не читая морали, не ссылаясь на исторические примеры либо литературные образы. Сказать спокойно и веско: я все знаю… И умолкнуть. Потом забраться на свой диван, отвернуться к стене и сделать вид, что уснул.

Разговор получился совсем не такой, как я планировал, стоя у закрытой двери купе.

Получив разрешение, я вошел и присел на краешек дивана. Любаша лежала в своей розовой ночной рубашке с книгой, положенной на грудь.

— Ты что, спать не собираешься?

— Нам нужно поговорить… Обязательно нужно… Девушка некоторое время сосредоточенно смотрела на моё лицо, будто изучала внешность незнакомого человека. Потом неожиданно улыбнулась:

— Судя по трагическому выражению, разговор пойдет о моём «недостойном» поведении… Я не ошиблась? Если не ошиблась. то лучше перенести трудную беседу на завтра. Честно говори

спать хочу страшно, а после неизбежной ссоры до утра глаз не сомкнешь…

— Нет, поговорим сейчас!

Любаша огорченно вздохнула, приподнялась, взбила тощую подушку. Похоже, ей ужасно не хотелось объясняться — боялась чего-то, должно быть…

— Ну что ж, если ты так настаиваешь…

Да, я настаивал! Запинаясь от неловкости, делая огромные паузы между предложениями — будто прокапывая канавы, — я передал все, что мне сказал Владик. Конечно, смягчил некоторые выражения, выбросил другие — типа подстилка, проститутка.

И снова ощутил — не брезгливость, стыд.

— Владька поведал? — после недолгого молчания откликнусь девушка. — И ты ему поверил?

— Нет, не поверил…

— Зря… Внешне все правильно, я — любовница Тишки. Вернее, была любовницей… И все. Можно не продолжать, закончить на этом нашу воспитательную беседу. Думай обо мне все, к» хочешь, обвиняй в аморалке, бесстыдстве, крой матерными словами… А еще лучше — поменяйся местами с прыщеватым

претендентом на мое тело. Если Тихон на самом деле уступил меня — пусть пользуется, быть по сему!

В словах Любаши, в изломе бровей, в горестно опущенных углах рта — горечь и с трудом подавляемые слезы. И я усомнился в правдивости Тишкиного подручного. Ибо согласно законам логики, «обвиняемая» должна яростно сопротивляться, доказывать с пеной у рта свою невинность, убеждать меня в абсурдности обвинений. А она — соглашается…

— Прекрати юродствовать! Любой суд обязан выслушать обе стороны. И пусть я не суд, но мне тоже нужна правда. Какой бы была эта правда горькой…

— Ну что ж, выслушай правду. Горькую и обидную. Да, я жила с Тихоном целых страшных три года. Они с отцом-алкоголиком обманули меня, девчонку, не знающую жизни, верящую им на слово… Да и какая разница, если любви нет, если она заменена голым сексом?… Тихон, Владька, Федор, Иван — все мужики одинаковы, все поклоняются одной вере. Семья, дети — скука и чистая формальность… Подруга отца, такая же алкоголичка, как и он, если во время не спохватывается и не сделает аборт, сдает новорожденного в приют или просто оставляет на улице… А Тихон заботился обо мне, берег. Ни в чем не отказывал, умел так насладиться моим телом, что я ни разу не забеременела…