Александр Аде - Возвращайся! Страница 25

И сразу выясняю, что хозяйка ювелирного магазинчика – женщина.

Замечательно, один «Сильвер» отпал.

Заглядываю в паб.

Наверное, так и должен выглядеть уютный английский пивной кабачок: добротная мебель – много резного дерева и отлично выделанной коричневой кожи. Люстра. Ковер на полу. Кажется, что ты в каюте шхуны «Испаньола», несущейся вперед к Острову Сокровищ, и скоро вахтенный матрос закричит с надеждой и восторгом: «Земля!»

Перекус влетает мне в копеечку, но денежки оправдываются с лихвой: я завожу разговор с наряженной матросиком девочкой-официанткой. Делать ей нечего: кроме меня в зале сидят только два тихих пацана, похоже, студенты, прихлебывают пиво и интеллигентно беседуют. Она скучает и рада почесать язычком с приятным клиентом.

Отвечая на мои осторожные вопросы, матросик бесхитростно сообщает, что хозяин «Сильвера» намерен открыть второй паб в самом центре города, и вроде бы уже имеется название: «Копперфильд». И поясняет: «Это в честь знаменитого фокусника». Я ее не разочаровываю. Похоже, парень – англоман, любитель литературы золотого девятнадцатого века.

Легонько, намеками направляю болтовню словоохотливой официантки в нужное русло. И мои старания венчаются успехом: хитро стреляя беличьими глазками, она заявляет, что владелец заведения – отъявленный бабник.

– На своей шкурке испробовали? – ухмыляюсь я, грубовато подначивая девчонку.

– Вот еще! – возмущается она и хохочет. – Он, конечно, подкатывался, но я сразу отшила. Не на ту напал!

– И он вас за это не уволил?

– Не-а! – она торжествует.

Так. Пожалуй, хозяина паба можно исключить из числа подозреваемых: сложно представить себе заправского бабника, который одновременно любит мужчин. Тут обычно специализация: либо-либо.

Теперь у меня остается только владелец оружейного магазина.

Погоди-ка, а не?.. Как же я сразу не догадался выяснить, баран!

Выясняю, разумеется, у Пыльного Опера (у кого же еще?). И – нечаянная радость! – узнаю, что по молодости парнишка входил в банду «заборских» и отбарабанил пару годков в колонии для несовершеннолетних.

Располагается оружейный «Сильвер» недалеко от улицы Бонч-Бруевича, на первом этаже торгового центра «Цент» – банальной стекляшки, не самой большой в нашем городке.

Лениво прогуливаюсь по магазину и вполглаза разглядываю сокровища в стеклянных витринах – грозный и благородный хай-тек. Продавец сначала не проявляет ко мне ровно никакого интереса, словно я человек-невидимка, потом произносит без особого энтузиазма:

– Вы спрашивайте. Если что-то интересует, подскажу.

Парень еще молодой, лет двадцати восьми, высокий, худой. Наружность неброская, таких тысячи на улицах, в магазинах и кафушках.

– Да вот мечта у меня появилась, так и зудит, проклятая, не отвяжется, – сконфужено признаюсь я. – Хочу купить пневматический парабеллум.

– Такой действительно существует, – подтверждает парень, – но у нас, к сожалению, пока не было. А вообще парабеллум – вещь стильная. Красавец. Патриций. Но кровушки человеческой пролил – море разливанное.

«Да ты поэт, – думаю я, – даром что физиономия безликая». И говорю, тонко усмехнувшись:

– Недавно прочитал детектив. Даже обидно стало, какую глупость люди сочиняют. Написано: «В мою спину уткнулся ствол нагана. Я обернулся. Мне в лицо смотрел кольт сорок пятого калибра». Пишут и не знают, что наган – это семизарядный револьвер системы бельгийца Леона Нагана. Наганами их прозвали в России. Похоже, герой книжки – крутой экстрасенс, если спиной умудрился ощутить, что в него уперся бельгийский револьвер. Но, видать, и на старуху бывает проруха: повернулся – опаньки! – а перед ним самое, что ни на есть американское оружие, герой голливудских вестернов. И выпускала его фирма, основанная в свое время Сэмюэлем Кольтом.

– Выходит, ошиблась спина, – улыбается парень.

– Кстати, калибр наганов 7,62 миллиметра, что примерно соответствует американскому тридцать второму калибру, а вовсе не сорок пятому. Спина и тут дала маху. А может, речь идет не о револьвере, а о пистолете? Компания Колт Меньюфекчеринг, – демонстрирую я знание материала, – производит и то, и другое. Здесь наверняка переводчик напутал. Должно быть, переводила барышня, для которой наган, кольт, пистолет, револьвер, да хоть гранатомет базука – одна фигня: ужасная штука, из которой стреляют.

После такого умозаключения, осторожно пытаюсь обобщить:

– Оружие – это, конечно, мужская игрушка. Женщинам недоступна его свирепая гармония. – И добавляю, выверяя каждое слово, чтобы немедленно отступить в случае неудачи: – Только сейчас в голову пришло. Наверное, эти самые… нетрадиционной ориентации… Которые как бы женщины… Ну, вы понимаете… В общем, голубые… и к оружию относятся как бабы. Без всякой любви… Верно?

Он быстро взглядывает на меня, со странной ухмылочкой опускает глаза и точно через силу произносит:

– Тут вы ошибаетесь…

Жду продолжения фразы, а сердце замирает, сжавшись в тугой комочек.

– Нет у нас пневматического парабеллума, – вдруг говорит парень, давая понять, что лирика закончилась, и пора ставить точку. Лицо его деревенеет. – Но вы наведывайтесь. Могут и подвезти.

Я задел нечто запретное. Неужто и впрямь хозяин магазинов «Сильвер» – голубой?

Едва выпадаю на неугомонную улочку имени Бонч-Бруевича, начинает накрапывать дождик.

«Так, – обращаюсь к себе, раздувая ноздри и вдыхая тревожный запах воды и влажной томящейся земли, закованной в асфальт, железо и бетон… – Та-ак. Продавец откровенно на захотел продолжать разговор, как только речь зашла о гомосексуалистах. Что весьма красноречиво, господа. Весьма-с. Но это еще не доказательство».

Впрочем… Родная полиция подкидывала мне кое-какие сведения. Пора и мне поделиться знаниями с ней.

– Привет. Это Королек. Можно с тобой поговорить?

– Давай, – соглашается поговорить Пыльный Опер.

– Да вроде у тебя какие-то посетители. Вон, голоса слышно. Я, наверное, помешал… – деликатничаю я.

– Да ладно тебе ломаться, – роняет он благодушно. – Чего надо?

– Тогда выслушай небольшую информашку. Убитый Борис Красноперов был голубым. Это тебе известно?

– Ты продолжай, не отвлекайся, – не отвечая, советует опер.

– Насколько понимаю, его хахалем был владелец оружейного магазина «Сильвер».

– Это который в «Центе»? – спрашивает Пыльный Опер.

– А ты что, любитель оружия?

– Если мент не тащится от хорошего пистолета – он не мент, а ходячее недоразумение. О револьверах вообще умалчиваю – это моя страсть.

Его голос растекается лужицей талого снега.

– Предлагаю основательно покопаться в хозяине «Сильвера», – советую я. – Не удивлюсь, если окажется, что он – заказчик убийства Красноперова. А заодно и Василия Пожарского.

– Погоди, какого Пожарского?.. – приходит в волнение Пыльный Опер. – А-а-а… ты об этом, о модельере?

– Именно. Не исключено (подчеркиваю, не исключено), что он тоже был любовником Красноперова… Смекаешь?

– Тьфу ты, гнусь какая, – мне кажется, я вижу, как опер гадливо кривит губы.

– Признайся, будь в этом треугольнике женщина, ты бы так не плевался. Согласен?

– Уж не хочешь ли ты этих пидарасов оправдать? – хмуро интересуется он. – Королек – адвокат пидарасов. Звучит.

– Я хочу их понять… Итак, что смог, я тебе сообщил. Но условие: если нароете интересное, результаты немедленно сообщите мне. Договорились?

– Так я и знал, – принимается насмешничать Пыльный Опер, – что твой звонок окажется очередной просьбой. Только под другим соусом: как будто ты решил нам помочь. Благодетель выискался. Заруби на носу, приятель: не ты нам – мы тебе помогаем.

Ладно, пускай насмешничает, я не в обиде. Для меня главное – выяснить истину. А каким образом она выяснится, не суть важно.

Засовываю трубку в карман и под усиливающимся дождем рысцой бегу к «копейке», чтобы укрыться под ее надежной крышей, по которой молотят бесконечные капли. Забираюсь внутрь машинки и здесь, окруженный водой, откидываюсь на спинку сиденья и улыбаюсь, закрыв глаза.

Автор

Константин Москалев сидит за столом в своем скромном, выдержанном в темных тонах кабинете и размышляет. Его лицо неподвижно, карие глаза задумчивы, рука, словно сама собой, выводит на листе бумаги замысловатые вензеля.

Эта привычка у него с детства. Лет с девяти, когда ему вдруг захотелось красиво переплести первые буквы своего имени и фамилии. Потом он с той же старательностью, высунув кончик языка, сплетал инициалы матери (отца у него не было). А еще позже, когда начал влюблялся в девчонок, и так и этак соединял их имена со своим.

Сейчас машинально сплетает «паркером» К и М – буквы, украшающие его печатку. Таких печаток у него десять. Одну носит сам, хотя и презирает побрякушки, но нужно демонстрировать подчиненным, что все они – некое корпоративное братство, семья, в которой он – строгий и справедливый отец. Пятью наградил особо преданных, еще четыре лежат в сейфе. Ему печаток не жалко, дешевка. Он мог бы позволить себе перстни за десятки тысяч баксов, а не за жалкие тысячи «деревянных», но не желает, чтобы кто-то завидовал.