СВС (Синдром Внезапной Смерти) - Бабулин Константин Леонидович Страница 25

Тот посмотрел на своего шефа, после его кивка, поднялся и вышел из кабинета. Татьяна дождалась, когда за ним закроется дверь и продолжила:

– Преступником может быть любой из вашего окружения, Вас мы пока исключили. Поэтому, как только мы обнаружим наблюдение, организованное в любой форме и под любым предлогом, даже если кто-то из ваших помощников будет говорить, что это по вашему поручению – для нас это сигнал, что мы на правильном пути, что кого-то зацепили, и мы начинаем действовать соответствующим образом. Понятно о чём я?

– Да, вполне.

– Тогда идём дальше – в каких отношениях вы были со своей дочерью?

– Думаю, что в дружеских, особенно до четырнадцати лет. После гибели её матери, моей супруги, мы жили вдвоём и я как мог, уделял ей внимание. Она всегда была сорванцом, и до какого-то момента, мне это даже нравилось. Мне нравилось, что она с удовольствием занималась спортом, включая карате, что она стремилась быть лидером и в соревнованиях и в компаниях. И это у неё получалось. Все грамоты, что вы увидите на стене в её комнате, это всё реальные достижения заработанные серьёзным трудом. Она всегда была живым общительным ребёнком… Конечно, смерть матери сильно повлияла на неё. В первый раз она замкнулась и, к сожалению, это совпало с её взрослением, и как я понимаю с осознанием, что она не такая как все, как раз после гибели мамы. Я этого не заметил, вернее не понял, и её замкнутость, и охлаждение в отношениях со сверстниками, списал на трагедию, вызванную смертью её матери.

– А когда вы узнали о её ориентации?

– Лет пять назад, когда в её дневнике, прочитал признание в этом.

– А вы читали её дневник?

– Конечно.

– И она знала об этом?

– Конечно нет. – Он сделал паузу, вспоминая что-то. – Хотя сейчас, анализируя ту ситуацию ещё раз, могу предположить, что знала и нарочно, таким образом, открылась мне.

– И что вы сделали?

– Я вспылил, наорал на неё, и сейчас очень жалею об этом. Понимаете, ту боль в её глазах, которую я увидел тогда… Беззащитность и боль, я унесу с собой в могилу. Она закрыла себе уши, чтобы не слышать меня, а я вошёл в раж и продолжал и продолжал. В какой-то момент она посмотрела на меня, и потеряла сознание. И я вдруг понял, ЧТО я натворил, что я убиваю её. Я на коленях потом извинялся перед ней, умолял забыть и простить, но так до сих пор не уверен, что она простила… – Он замолчал. Видно было, что воспоминания для него тяжелы. – Извините, и теперь… когда её не стало, уже не узнаю этого.

Они посидели молча. Танич внимательно следила за генералом, за его лицом, интонацией и делала какие-то заметки в своём блокноте. А Рудков, потрясённый вырвавшимся человеческим горем, отвернулся, и смотрел в окно. Когда Рыков взял себя в руки и снова был готов отвечать на вопросы, Танич увидела это, и продолжила:

– Опишите мне ситуацию последнего года. Настроения, планы ваши и её, её окружение.

– Ну планы… Да, планы… Знаете, я раньше смеялся над фразой: – «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Теперь после второй смерти, я ни в чём не уверен, я полностью дезориентирован и опустошен. И это я, который всегда всё контролировал, и всегда знал, что надо делать. В первый раз я ощутил бессилие, после смерти жены, второй раз, когда узнал о нестандартной ориентации дочери. Я не знал, что с этим делать. Я её очень любил и понимал, что в жизни ей придётся трудно из-за этого, а я хотел уберечь её ото всего. Понимаете, если я не уберёг одного любимого человека – свою жену, то обязан был уберечь другого – свою дочь. И вот как… Да, планы… Она закончила МГУ, факультет журналистики и осталась там в аспирантуре, защищать кандидатскую. Делала всё сама, я предлагал организовать ей помощь, и денег бы даже не пришлось платить, но она наотрез отказалась. Сама выбрала тему, и сама хотела всё сделать от начала до конца.

– А что за тема?

– Влияние классической живописи, на дизайн периодических изданий.

– Ничего себе…

– Да мудрёно, но работала с увлечением, был период, когда она практически прописалась в Третьяковке. Серьёзно увлеклась живописью и, даже, пошла на курсы по искусствознанию и рисованию.

– Насколько она была откровенна с вами в обсуждении своих знакомых? Был ли у неё кто-то близкий?

– Не очень откровенна. Именно из-за моей реакции на её сексуальность, эта тема как бы ушла за скобки нашего общения. Подруги, в смысле настоящей дружбы, у неё были. – Он подумал. – Одна точно, Саша Мальцева, с ней они ещё со школы дружили, почти до последнего времени, тут мне трудно что-то подробнее рассказать… Так чтобы кто-то приходил к ней в гости, или она у кого-то оставалась, я не помню. Излишне говорить, что мы всё это проверили весь круг её знакомых, и интернет общение в том числе, но ничего не обнаружили. Хотя, как видно, что-то упустили. Вот вам же удалось сходу узнать о её сексуальности…

– Я знаю, что вы лечили её, пытаясь исправить её ориентацию – как?

– О, и это знаете. Да, но не я пытался, и не лечить. Я давно уже смирился с тем, что есть. Она сама ходила на приём к психологу. Это была её инициатива, я не лез.

– Это неожиданно. Ладно проверим. Тогда зайдём с другой стороны. – Не может ли её смерть быть ударом по Вам? Какие конфликты сейчас вокруг Вас?

– Ничего такого нет. И нет главного – хотя бы намёка на то, что убийство дочери совершено, как предупреждение мне.

– Это не обязательно должно сопровождаться намёками, разъясняющими причину убийства. Если вы деморализованы, то цель достигнута.

– В этом смысле да, я деморализован, но тогда это уже не передел бизнеса или влияния, это борьба на уничтожение. И как только я узнаю, что это было из-за меня, что убийство как-то связано со мной, я тут же разберусь с тем, кто это сделал самым жестоким образом, для этого есть, и средства, и возможности. Даже тот, кто мне будет намекать на это, окажется в плохом положении, я вытрясу из него всё, уж поверьте.

Вечер вчерашнего дня. Танич

– Танич, ты совсем охуела?

– Здравствуй, я тоже рада тебя слышать.

– Вся Москва гудит о твоей драке с Рыковым.

– Да ладно врать-то.

– Когда я врала? У меня телефон оборвали – кто ты, да что