Антон Леонтьев - Тринадцатая Ева Страница 26

Что Ева элементарно сошла с ума? Причем в этот раз не в своем воображении, а по-настоящему?

– Это можно узнать, только отыскав Еву, – констатировала Марина Аристарховна. – И надо сделать это быстро, в этом вы правы. Потому что противник начал осуществлять новый план. Итак, что нам известно…

– Практически ничего! – заявил плаксиво Дмитрий Иннокентьевич. А секретарша одарила его суровым взглядом:

– Возьмите себя в руки! Ведь в опасности не вы, а Ева!

Она была миллион раз права! Он ведет себя как последний идиот и бессовестный эгоист. Так же, как и тогда с Женей…

Да, так же, как и тогда… Его подозрения, что она что-то скрывает… А ведь она и в самом деле что-то скрывала… Ее частые отлучки… Потом обрывок разговора, который он услышал, – Женя специально ушла в ванную, чтобы кому-то позвонить. Какому-то мужчине… Затем этот идиотский футуристический вернисаж в самом конце декабря, за два дня до Нового года… Это было где-то за городом, а погода была мерзкая: гололед, мокрый снег с дождем, отвратительная видимость. Он не хотел ехать, она же просила его – для нее это было важно. Женя сама рисовала и хотела встретиться с влиятельными людьми, которые могли бы помочь ей пробиться наверх. Он же подозревал, что это всего лишь предлог, чтобы у всех на виду встретиться со своим любовником… В том, что она завела себе кого-то, он к тому времени не сомневался. Потому что Женя стала другой. Да и в постели в последнее время не заладилось – она отвергала его ласки, а это его бесило. И давало лишний повод для ревности: еще бы, наверняка получила на стороне то, что ей требуется, поэтому и отказывает своему мужу. Затем этот вернисаж, нудный, бесконечно долгий, сводящий с ума. Ее все знали, ему же хотелось только одного – вернуться домой. Он постоянно одергивал ее, внимательно следил, с кем она говорит. Наконец узрел какого-то лощеного типа, с которым она уединилась. Он проследовал за ними, застукал их на софе – тип держал ее за руку и смотрел в глаза. Он устроил безобразную сцену, не заботясь о том, что те самые влиятельные люди, на поддержку которых рассчитывала Женя, стали этому свидетелями. Он вмазал этому типу в лицо, а затем демонстративно удалился, заявив прилюдно, что если Женя хочет все еще быть его, то должна последовать за ним. Она последовала… Затем они ехали обратно, за рулем был он, Женя сидела рядом. Он был упоен желанием мести, чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Обвинял ее черт знает в чем, называл гадкими, ужасными словами. Женя молчала, склонив голову. Кажется, тихо плакала. И это ее молчание и беззвучные слезы только распаляли его. Он заявил, что она ему не нужна и что если она хочет уйти к другому, этому лощеному типу, то он не будет противиться их счастью. И добавил, что очень рад, что у них нет детей, потому что тем было бы ужасно осознавать, что их мать – потаскушка. Женя наконец сказала, что это не так. Заявила, что любит только его. Попросила прощения за то, что скрывала от него все это время правду. Но что для этого были причины. Он снова взвился, прицепившись к словам. Заявил, что ему все равно, что она его любит, потому что он не может любить шлюху…

Это были последние слова, которые он успел сказать ей. Потому что, войдя в раж и увлекшись бичеванием Жени, он не следил за дорогой. На обледенелом участке трассы он не справился с управлением, вылетел на встречную полосу, среагировал из-за своего взвинченного состояния слишком поздно, а на них уже, ревя, мчались бешеные желтые огни…

Он выжил, отделавшись парой ушибов и переломом двух ребер. Женя умерла еще до прибытия «Скорой», которая в ту ночь тащилась ужасно долго. Но даже если бы медики прибыли и через две минуты, то все равно бы не спасли ее. Травмы были несовместимы с жизнью.

Умерла она у него на руках, причем была в сознании. Женя была спокойна, улыбалась. Сказала, что любит его. А он не понимал, в нем все смешалось – злоба на нее, злоба на идиота – водителя грузовика, злоба на самого себя… Ее слов, обращенных к себе, он не слышал, а перед глазами стояла картинка, как она, сидя на софе, милуется с этим лощеным типом.

Лощеный тип оказался одним из лучших онкологов Москвы. Он сам позвонил Чегодаеву, узнав о страшной трагедии в ту декабрьскую ночь. Да, он и Женя встретились на вернисаже, это была ее просьба.

У Жени был рак яичников.

Выяснилось это случайно – чувствуя легкое недомогание, она, подозревая, что беременна (хотя экспресс-тест показывал обратное), отправилась к врачу. После серии обследований стало ясно, что у нее онкология. Стадия была ранней, шансы на излечение высокие. Однако Женя предпочла пока не ставить в известность мужа, потому что и сама не смогла свыкнуться с мыслью о том…

О том, что у нее с большой долей вероятности никогда не будет детей. Даже если рак удастся победить, то в результате химиотерапии она, не исключено, никогда не сможет забеременеть.

Кроме того, тот самый лощеный тип, к которому ей удалось попасть на прием, предложил ей радикальный вариант решения проблемы. Ибо всегда существовал риск, что болезнь вернется. Он советовал Жене подумать об удалении яичников.

Она не знала что и делать. Потому что ей, как и любому человеку, к тому же человеку молодому, которому не было еще и тридцати, хотелось просто жить, творить, сделать карьеру, осуществить задуманное. А тут некоторые владельцы галерей стали проявлять интерес к ее картинам.

Если она надолго заболеет, то упустит свой шанс. А если вообще умрет…

Требовалось принять решение. Но ведь она страстно хотела стать матерью, и доктор Чегодаев знал это. Они как-то рассуждали о том, что у них будет три, возможно даже четыре, ребенка.

А удаление яичников навсегда лишало Женю возможности родить.

Вот почему в последние недели она была такой странной, такой рассеянной, такой замкнутой! Вот почему она не хотела одаривать мужа ласками! Вот почему она старалась взвесить все «за» и «против» – и потом поведать мужу трагическую правду!

И принять окончательное решение вместе с ним.

Обо всем этом доктор Чегодаев узнал, когда уже было слишком поздно. Он подозревал Женю невесть в чем, его последние слова, обращенные к ней, были бранные. Он ведь заявил, что им не следует заводить детей, обозвал ее шлюхой…

А ведь она любила его и хотела уберечь от ужасной реальности! А в итоге умерла сама.

Видения недавнего прошлого (хотя с момента смерти Жени миновало уже больше двух лет), на секунду овладевшие Дмитрием Иннокентьевичем, наконец отступили. Хотя он знал, что они вернутся. Потому что Женю убил он – в прямом и переносном смысле.

Он был за рулем в те злополучные первые часы предпоследнего декабрьского дня, он обвинял Женю во всех смертных грехах, он заботился только о себе…

– Да, самое главное сейчас – спасти Еву! – сказал он, глядя на Марину Аристарховну. – Вопрос в том – как? Думаете, надо обратиться к высокопоставленным пациентам из силовых ведомств?

– У Юнгштедта найдутся друзья и покровители и покруче ваших, – ответила резонно секретарша, – да, как я уже сказала, этим вы только спугнете преступников.

Преступники… Да, Юнгштедт и профессор, его научный руководитель, были таковыми. Но ведь и он сам был преступником – убийцей Жени…

Дмитрий Иннокентьевич знал, что никогда не простит себе того, что произошло. Ведь Женя могла быть сейчас жива, она бы победила рак! Стала бы известной художницей. У них были бы дети – если не свои собственные, так усыновленные…

Могла бы, могла бы… Могла бы…

Да, он убийца Жени. Но он не допустит, чтобы на его совести была и Ева! Потому что ей, как и Жене, требуется помощь.

– Но что тогда? – спросил он растерянно. – Мы ведь не знаем даже, где находится Ева…

– Ой ли? – спросила саркастически Марина. – Вы, может, и не знаете, шеф. Просто надо уметь сопоставлять факты. Мы же с вами уже это обсуждали! В своей консультации ваш профессор прятать ее не может. Вряд ли держит у себя на даче или в квартире. Еву доставили куда-то на вертолете. Значит, место должно быть относительно уединенное и, по всей видимости, располагать вертолетной площадкой. А вы в курсе, что оная имеется в санатории «Эдемский сад»?

Доктор вздрогнул и с почтением взглянул на секретаршу. Пока он предавался унынию и мучительным воспоминаниям, она провела очередное небольшое расследование. Что бы он без нее делал!

– В самом деле? – спросил он. – Так, значит, вы думаете…

И, не договорив, вскричал:

– Едемте туда! Мы возьмем санаторий штурмом и…

Он смолк, понимая абсурдность своей затеи. Марина Аристарховна вздохнула:

– Да, мы, как заправские шпионы, перелезем через высоченный забор, обезвредим охрану, справимся со всеми санитарами, свяжем профессора и извлечем из недр санатория Еву. Мысль неплохая!