Алла Полянская - Невидимые тени Страница 26

– Ничего, Максим. Я должна, ты же сам понимаешь. Мы собрались поехать покататься на лыжах. Я не очень спортивная, а Леонид любил активный отдых и всегда немного подтрунивал надо мной, потому что для меня лучший отдых – это поход по магазинам и салонам красоты. Леня принимал меня такой, какая я есть, со всеми слабостями, а я старалась составить ему компанию в его спортивных интересах, если видела, что мне это по силам. Мы плавали, катались на лыжах, ходили на байдарках, играли в теннис, а вот марафон он бегал без меня, тут я его только морально могла поддержать, самой даже подумать было страшно о таком. Мы поехали в Швейцарские Альпы, Леонид очень любил тамошние курорты, а потом он обещал мне неделю в Тулузе, там у нас был старинный замок, он купил его для меня, мы в нем устраивали маскарады. Неделя в снегу компенсировалась неделей костюмированных балов, и это того стоило. Тем более что Лене очень хотелось покататься на лыжах – он был заядлый лыжник, даже летом умудрялся кататься на роликах по асфальту.

– Это как? – Валерия округлила глаза от удивления. – Прямо по асфальту?

– Ну, да. Такие штуки, как ролики, только больше, к ним палки лыжные, и движения почти те же. Леня их очень любил, а без меня ездить ему не нравилось, я должна была присутствовать. Так ему было уютнее. Конечно же, я не возражала, мне очень нравилось, что он любит проводить со мной время. Он был очень интересный, глубокий человек, у него в голове одновременно держалось столько всего! И я была нужна ему. Как он говорил – на счастье. Но, похоже, никакого счастья я ему не принесла.

– Глупости. – Ника нахмурилась. – Он любил тебя. Если Леонид хотел, чтобы ты всегда сопровождала его, значит, он был с тобой счастлив.

– Но то, что случилось…

– А это, Майя, случилось не по твоей вине. – Булатов взял в руки ладонь жены. – Ты сделала счастливым Леонида, вы оба были счастливы, и это главное, ничто не должно омрачать твоих воспоминаний о нем.

– Я понимаю. – Майя опустила ресницы. – Просто я тогда запретила себе думать об этом. Вспоминать. Потому что это было невыносимо.

Как им объяснить, до чего невыносимо было оказаться на улице с рюкзаком, набитым чужими нестираными вещами? И потихоньку покупать свои, выбрасывая чужие, но выбирать осторожно, обдумывая каждую покупку, – такая ли вещь могла оказаться у Майи Скобликовой? Как объяснить им, как страшно было вспоминать момент, когда, стоя перед открытым шкафом в своей московской квартире, она четко осознала: кто-то здесь был, кто-то чужой рылся в вещах, сложив все, как было, но недостаточно аккуратно. И как с замиранием сердца ждала она ответа Татьяны Васильевны, когда ей позвонила. А вдруг та знает голос настоящей Майи? Она подмены не заметила. И еще многое из того, что составило ее новую жизнь, в которой она потихоньку строила подобие старой. Чтобы помнить. Чтобы хотя бы дома ощущать себя прежней. Эти вещицы, белые стены, начищенный паркет – все это давало ощущение, что она осталась прежней. И все это было ложью. Она не осталась прежней, но не стала и той, кем должна была стать. Ее жизнь странным образом протекала в нескольких абсолютно никак друг с другом не соприкасающихся плоскостях. Только иногда она находила в Интернете фотографии Леонида и смотрела на них. Не смея сохранить их в своем компьютере. Потому что всегда чувствовала: Артем подозревает, что она жива. Может, эти люди так не думают, но они не знают Артема. А она всегда знала, что он не успокоится, пока своими глазами не увидит, как она умирает.

– А в фирме кто оставался? – Панфилов заинтересованно посмотрел на Майю. – В отсутствие шефа кто-то должен был держать руку на пульсе.

– Артем остался. – Майя сжала руки. – Он пользовался у Лени абсолютным доверием. И отношения у них были совершенно родственные, казалось, они не вспоминали, что между ними нет кровного родства. Артем был женат на дочери одного московского предпринимателя, который, насколько я знаю, хотел на правах тестя влиться в бизнес, но Леня объяснил ему, что дело – отдельно, а родство – отдельно. Он еще возмущался – в разговоре со мной, конечно… мол, наглость-то какова! Но это было несерьезно. Артем с женой отдельно жили, а в тот день, когда мы уезжали, он ночевал у нас – накануне поссорился с женой, вот и приехал. Мы ужинали, обсуждали предстоящую поездку, они с Леней шутили, что я ради недели балов в Тулузе готова на лыжах бегать. В общем, это был очень приятный вечер, было весело и как-то спокойно. В последнее время мне казалось, что Леня не очень доволен Артемом – упрекал его в черствости, я слышала как-то раз случайно. Но в тот вечер они помирились, а утром мы уехали. Артем оставался в доме, но это был и его дом тоже, так что ничего странного. А на следующий день мы попали под лавину.

Майя зябко повела плечами, словно снег, под которым погребла ее лавина, еще не растаял.

– Ты кратко, – посоветовал Олешко Майе. – Самую суть.

– Если самую суть, то вот: послышались хлопок, треск – и белая туча накрыла нас. Леня только и успел, что толкнуть меня к дереву – там сосна большая росла. Вот по ней я и начала карабкаться вверх, когда пришла в себя. Я доползла по этой сосне к кроне и смогла дышать. Нас искали, я позвала на помощь… но Леня был уже мертв. Задохнулся…

– То есть ты точно слышала хлопок? – Олешко пристально разглядывал собственные ногти. – А полиции ты об этом говорила?

– Меня никто не спрашивал. Сход лавины видели люди, нам практически сразу бросились на помощь.

– Но ты хлопок слышала?

– Да. Могу поклясться на целой стопке Библий – я слышала хлопок. Артем сказал потом, что это какой-то воздушный клапан под снегом был… перед сходом лавины. Да какое это теперь имеет значение? Фактом остается то, что Леня погиб. Я вернулась домой, и снова на меня напала странная сонливость, как тогда, когда я похоронила родителей. Я спала, как потом выяснилось, десять дней, а потом почти полгода не выходила за пределы парка, не выезжала из дома. Приезжал Артем, просил меня опомниться, но все потеряло смысл, понимаете? И я сама словно потерялась и никак не могла осознать, как такое могло случиться. Ну, вот не укладывалось в голове. Не болезнь, не авария, а просто снег. И – все. Леня… он был для меня всем. Я…

Майя судорожно сглотнула. Нельзя плакать. Нельзя раскисать, это уже однажды плохо для нее закончилось. И хотя эти люди надежные и теплые, тем более нельзя. Иначе они сочтут, что она слабая.

– А завещание? – осторожно спросил Алексей. – Леонид оставил завещание?

– Как оказалось – оставил. – Майя смотрела поверх их голов, взгляд ее был полон горя. – Мне остались наш дом и замок в Тулузе… можно подумать, мне были нужны этот дом и этот замок без Лени. И пятьдесят процентов акций, составляющих пакет, принадлежащий Леониду. Остальное он разделил между Артемом и Дашей, его дочерью. И основал благотворительный фонд, которым, по идее, должна была заниматься я. Но дело в том, что, когда я узнала об условиях завещания, все считали: я страдаю психическим расстройством.

– Как это?! – Ника возмущенно вскинулась. – Более здравомыслящего человека, чем ты, я себе и представить не могу!

– Ника, в том кругу это не имело значения. Когда Леня погиб, я была… не в самом лучшем состоянии. Меня осматривал тот же врач, что и раньше, когда я после смерти родителей впала в спячку. Ну, и начали муссироваться слухи, будто я не в себе – а я давала для них пищу, запершись в доме. А потом… Я сама во всем виновата. Мне нужно было сразу вникать в дела, Леня именно этого от меня ждал, а я раскисла, распустилась – и они едва не объявили меня недееспособной.

– Кто? – Олешко уже знал ответ, но хотел его услышать.

– Артем и его жена Катя. Они отчего-то решили, что… да ну, не столько решили, им так было удобней… Пятьдесят процентов контрольного пакета – это много, больше, чем досталось им. Я и сама не ожидала. Я вообще никогда не думала о такой возможности… По крайней мере, так скоро. А тут Леня погиб, и оказалось, что он меня обеспечил. Эти акции и недвижимость… учитывая, что я вторая жена, выскочка, всего-то пять лет мы прожили, а с первой женой больше двадцати… как будто я виновата, что она умерла. В общем, когда дело дошло до психиатрической экспертизы, только тогда я очнулась от спячки. А потом был суд, и я слушала показания врача, слуг, самого Артема… Но судья оказался нормальным человеком и подошел к вопросу по-человечески, а не формально. Он слушал их, а смотрел на меня. Потом назначил независимую экспертизу, и все их построения развалились. Я знаю, что сама виновата, вела себя, как блаженная идиотка, расклеилась и распустилась, но мне и в голову не могло прийти, что они захотят… проделать подобное.

– Обычное дело в богатых семьях. – Олешко с сочувствием посмотрел на Майю. – А когда ты поняла, что они хотят тебя убить?

– Месяца через два после суда, который подтвердил мою вменяемость. Этого они не ожидали – все было подготовлено, их представляла известная адвокатская фирма «Зевс», сам Малышев – если кто не знает, непобедимый и великий адвокат Малышев. Но все развалилось из-за судьи, который не поверил документам и рассказам слуг и врача, а поверил мне и своим глазам и подкрепил свою уверенность рядом им самим назначенных экспертиз, а также повторных допросов челяди и врача. Вот тогда все и вылезло.