Ольга Тарасевич - Проклятие Эдварда Мунка Страница 26

Желтая «Волга» зацепила две машины – «фордик» и старенький «Москвич». Вронская быстро пометила в блокноте номер обидчика и, боковым зрением отметив, что таксист направляется к водителю «Москвича», бросилась осматривать свое транспортное средство. Самого страшного не случилось. Хрупкий бампер «Форда», крошащийся при малейшем ударе, не пострадал. Краска на левом крыле содрана, но не сильно. А осколки фары на заметенной снегом дороге вылетели из такси – задняя фара «фордика» в целости и сохранности.

Лика подняла голову и с изумлением уставилась в удаляющийся бампер «Волги».

Приехавшие на Тверскую сотрудники ГИБДД еще до окончания оформления всех бумаг связались с таксопарком и выяснили: намерений скрываться таксист не имел, просто не понял, что зацепил два автомобиля. А водитель «Москвича» претензий к лихачу не предъявлял.

«Ну вот, – расстроенно думала Лика, подписывая протоколы. – Кругом виновата. Побежала бы сразу к таксисту – не спровоцировала бы возникновение проблем у невиновного человека. А теперь сделать ничего нельзя. Хорошо, если у дядьки права не отберут. Формально-то он скрылся с места ДТП».

Небольшая авария окончательно убедила Лику в собственном несовершенстве. В кабинет Андрея Ивановича она входила в мрачной уверенности: а пусть увольняет. Таким безалаберным барышням, как она, нет места ни на дороге, ни в редакции.

– Я думаю, нам надо расстаться, – заявила Вронская, забираясь на подоконник и машинально косясь на монитор шефа.

Тот имел обыкновение вывешивать на рабочем столе фотографии своих пассий. Девушки отличались исключительными модельными данными, но, к Ликиному глубочайшему сожалению, часто менялись. А ей так хотелось, чтобы шеф из разудалого мачо превратился в любящего мужа. Теперь же с монитора шефа исчезла симпатичная брюнетка, лидировавшая по времени в хит-параде симпатий Андрея Ивановича. По рабочему столу лениво плавали красные рыбки, и Лика сразу поняла причины нервозности шефа. Возможно, девочке удалось незаметно подойти к Андрею Ивановичу куда ближе, чем он обычно позволял своим подружкам-манекенщицам.

– Я думаю, нам надо расстаться. Спасибо тебе за все, – повторила Лика.

– Ты что, уволиться хочешь? – на лбу шефа собрались морщинки. – Что, совсем?

– Андрей, я тебя слишком люблю, чтобы постоянно ругаться. Я понимаю, что моя трудовая дисциплина далека от идеальной. Но я думала, что мне можно сделать скидку в связи с тем, что пишу я все-таки хорошо. Ты постоянно пытаешься взвалить на меня техническую работу, я постоянно отбрыкиваюсь. Хватит ссориться…

Красноперов помрачнел, схватился за сигарету и пустился в объяснения. Нет, он не хочет увольнять Лику. Конечно, он был бы рад, если бы она больше времени уделяла работе. Но у него и мысли не возникало ставить вопрос так категорично.

Писать заявление об уходе в этой ситуации было бы глупо. Хотя именно этого Лике Вронской хотелось теперь больше всего на свете.

«Урод, хам и нахал. Он меня шантажировал. Пугал. А я мысленно уже похоронила и оплакала его, себя, „Ведомости“, наше сотрудничество. Блин! Ну почему нельзя проявить немного такта к тем, с кем работаешь? Почему любыми методами Андрей хочет всех нас „построить“?! Ему так проще? А на эмоции, вызванные его действиями, ему наплевать!» – с досадой думала девушка, направляясь по коридору в свой кабинет.

Лика быстро, тяжело дышала, пытаясь успокоить бушующую в желудке боль, и ничего не получалось, а отлеживаться в постели времени нет. Седов дал ей поручение. И если она может сделать хоть что-то, чтобы наказать изверга, убивающего женщин, – то надо шевелить извилинами, терзать телефон и компьютер. Действовать!

Лика методично выписала из толстого справочника телефоны всех вузов, где практически изучалась или теоретически могла преподаваться история живописи. «Пробила» по компьютерной базе номер Союза художников, решив, что в этой организации тоже могут подсказать координаты художников, увлекающихся Мунком или экспертов по работам норвежца. Подумав, она также внесла в список художественные училища и школы, пододвинула к себе телефонный аппарат.

И… такого никогда не было…

Лика набрала минимум 30 номеров, и ни один из них не ответил!

Да еще и в кабинете – на окнах стеклопакеты, отопление включено – вдруг сделалось так холодно, что у Лики заклацали зубы!

Схватив со стола сотовый телефон и пачку сигарет, она выскочила в коридор и набрала номер мамы.

– Мусик, ты меня не в понедельник родила?

– В субботу.

Ликина мама никогда не удивлялась вопросам дочери. У нее собственных было предостаточно. Но касались они всегда одной темы – рациона питания.

– Ты хорошо кушаешь? Не похудела? Может, привезти вам отбивных и борща в баночке?

– Да, мам, все в порядке. Борща в баночке не надо. Вот палтус Пашке на днях жарила, всю квартиру завоняла…

Возвращаться в холодный кабинет Лике не хотелось, поэтому она подробно рассказала про свои кулинарные экзерсисы и даже вникла в такую чуждую и ненавистную тему, как ремонт. В кульминационный момент рассуждения о выборе обоев совесть вдруг нарисовала ей картину привезенного на вскрытие тела Карины Макеенко. И пристыженная Лика быстро попрощалась с мамой.

– Мне наплевать на всю эту чертовщину! Я сильная. У меня все получится, – объяснила она равнодушно мерцающему монитору.

И опять схватилась за телефонную трубку.

На первый же звонок ответили. Лика делала пометки, записывала имена-фамилии людей, должности. Она была так поглощена предстоящими встречами, так боялась, что кого-то пропустит в длинном списке потенциальных собеседников. И даже не удивилась, что ей стало так жарко, и пришлось выпить чашку зеленого чая…

Завтрашняя страничка еженедельника скоро оказалась заполнена записями о предстоящих визитах. Как Лика и предполагала, отказать журналистке, готовящей статью о художнике, искусствоведы просто не могли.

Она мысленно попросила у «фордика» прощения за то, что завтра ему предстоит бегать по Москве с поцарапанным бочком. Потом посмотрела на часы и прикинула: Пашка приедет с работы минимум через три часа, приготовление ужина займет час, значит, прямо сейчас надо договориться о встрече еще с кем-нибудь из нужных людей. Она выбрала из списка номер, начинающийся на те же цифры, что и редакционные телефоны. И не прогадала. Даже машину брать не пришлось. Согласившийся побеседовать художник Михаил Сомов находился в своей мастерской, располагающейся буквально в пяти минутах ходьбы от редакции, в Брюсовом переулке.

Сворачивая с Тверской в высокую гранитную арку, Лика невольно замедлила шаг. Конечно, маловероятно, что первый же собеседник окажется тем самым душегубом, убившим Карину Макеенко и Инессу Морову, но беспокойство все равно торопило биение сердца. Набирая код на нужном подъезде, Лика трусила так отчаянно, что едва стояла на ногах.

«Что за натура у меня? Вечно впутываюсь во всякие истории и при этом умираю от страха. Нет во мне баланса. Человек должен быть или авантюрным, или трусливым. И то, и другое в одном флаконе – слишком мучительно», – думала Вронская, медленно поднимаясь на скрипучем старом лифте.

Хозяин мастерской уже стоял возле приоткрытой двери, и Лика сразу же застыдилась собственных подозрений. Михаил Сомов, высокий бородач в белом свитере, так обаятельно улыбался. Глаза художника, миндалевидные, лучащиеся добротой, напоминали иконопись Андрея Рублева.

Чашка крепкого кофе, которую через пару минут принес гостеприимный Михаил, окончательно покорила Лику.

Оглянувшись по сторонам, она призналась:

– У вас очень уютно. Чувствуется особая атмосфера. И дело даже не в огромных полукруглых окнах, запахе красок, задрапированном возвышении напротив мольберта. Здесь есть что-то еще. Не знаю, как это объяснить.

Бородач польщенно улыбнулся. Сегодня здесь точно присутствует его муза. Весь день ему работалось особенно легко. Только вот муза – создание своенравное. То сидит в мастерской днями и ночами, а то и вовсе не заглядывает. Впрочем, поговорить с журналисткой он хотел бы вовсе не об этом.

– Это вы со мной хотели поговорить? – насторожилась Лика. – В смысле? Мне в Союзе художников рекомендовали вас как большого знатока творчества Эдварда Мунка. Секретарь так и сказала: «Лучше Сомова вам никто о Мунке не расскажет». И потом, договариваясь с вами о встрече, я ведь изложила суть интересующих меня вопросов. Вы что, передумали?!

– Нет. Но я вначале должен вас предупредить. Лучше не пишите этой статьи.

В голове у Лики завертелся вихрь невеселых мыслей. Разумеется, сейчас художник начнет намекать: не пишите о Мунке, а напишите лучше о моих работах. У меня вот на днях как раз выставка открывается. Очередной любитель дармового пиара…