Уинстон Грэм - С этим я справлюсь Страница 26

Потом я соскользнула с волнолома и поплыла назад к песчаному пляжу. И все было так замечательно, что, хоть я и не слишком хорошо плаваю, я повернула и двинулась вдоль берега к скалам у края бухты.

Через несколько минут я легла на спину и закачалась на волнах. Я видела, что Марк все так же сидит там, где я его оставила. Меня охватила какая-то апатия. Я чувствовала, что во мне больше нет той силы, которая вызывала ненависть к нему; я просто ощущала, что в моем существовании нет никакого смысла. Пожалуй, его никогда и не было, но, по крайней мере, какое-то время я помогала маме и старушке Люси. А теперь моя жизнь зашла в тупик этого дурацкого замужества, и ничего от неё не осталось. Так стоит ли её продолжать?

Но я знала, что мне никогда не хватит духу, чтобы вот сейчас пустить пузыри и добровольно уйти на дно. Стоит хлебнуть соленой воды, задохнуться, и ты начинаешь бороться за жизнь. Это бессмысленно, но это так. Значит нужно заплыть так далеко, чтобы не выбраться, даже если захочешь. Я перевернулась и поплыла от берега.

Приняв решение, я сразу поняла, что поступаю правильно. Марк станет вдовцом во второй раз на двадцать девятом году жизни и сможет найти себе женщину до вкусу, которая будет разделять его глупые идеи насчет секса. Мама переживет, должна будет как-то пережить…

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я заметила, что Марк плывет за мной. Сначала я увидела, что его нет на волноломе. Потом заметила в воде далеко позади. Ну уж нет, на этот раз он опоздает!

Я поплыла быстрее, наметив некую точку вдали. До неё мне, конечно, не добраться. Усталость уже давала себя знать.

Когда первая волна меня захлестнула, я испытала был жуткий шок. У морской воды отвратительный вкус, и когда её наглотаешься, хочется тут же все вывернуть обратно. Но скоро все кончится. Я просто боялась первого глотка, всех этих судорожных попыток глотнуть воздуха, позывов рвоты. Но долго это не протянется.

А потом я услышала, как Марк что-то кричит, он был уже недалеко. И весь мой страх как рукой сняло, я просто перестала работать руками и пошла под воду.

Но как я ни старалась, оказалось, что все равно задерживаю дыхание как тогда, когда девочкой ныряла с пирса. Я пыталась заставить себя расстаться с жизнью, но опять, как пробка, вынырнула на поверхность, давясь и кашляя. И тут Марк настиг меня.

– Дура! – крикнул он. – Ты же утонешь! – и вцепился в руку.

Я вырвалась.

– Отпусти меня!

Я пыталась нырнуть, но не так-то легко это сделать, и пока я барахталась, Марк поймал меня за ногу, а потом обхватил за талию. Несколько секунд мы боролись, и я почти вырвалась, но тут он закатил мне такую пощечину, что я почувствовала вкус крови во рту. Я вскрикнула и вцепилась ногтями ему в руку; тогда он сжал кулак и двинул меня в челюсть. Помню, как лязгнули мои зубы – и все.

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу в воде лицом кверху. Руки Марка поддерживали мою голову, а сам он плыл к берегу на спине, работая одними ногами. Я хотела освободить голову, но шевельнулась, он сжал её крепче, и так мы добрались до песчаного пляжа.

Мы лежали рядом, совершенно обессиленные. К счастью, никто больше не купался, только вдали две женщины-испанки собирали водоросли; они ничего не видели.

Едва отдышавшись, Марк принялся за меня. Большинство его слов можно было слышать разве только в порту среди грузчиков. Кажется, ничто из того, что я делала раньше, не возмутило его так, как моя попытка утопиться. Полагаю, это последнее оскорбление переполнило чашу.

Некоторое время я терпела, потом вдруг зашлась в истерическом хохоте.

Он спросил:

– Ты чего?

– Не знала, что ты можешь так говорить с женщиной.

Тут я отвернулась и меня стошнило. Когда мне стало лучше, он сказал:

– А я не знал, что есть такие женщины. Теперь знаю.

– Приятное разнообразие, правда? Думаю, Этель никогда не вела себя так.

– Нет, дурочка ты чертова. Она очень хотела жить, но не могла.

– А я хочу умереть и не могу.

Есть ли слова ужаснее для двадцатитрехлетней женщины?

Мы тихо лежали, набираясь сил. Потом он сказал:

– Надо идти, а то посинеем. Пошли, я помогу тебе вернуться в отель.

– Спасибо, справлюсь как-нибудь сама, – ответила я и поднялась на ноги.

Так мы и шли на расстоянии друг от друга: сначала я, потом он на пару шагов позади, словно тюремщик, от которого едва не ускользнул его пленник.

10

Садовника звали Ричардс. Он приходил трижды в неделю – по понедельникам, средам и пятницам. Тихий маленький человечек с больной женой и тремя бледными детишками с забавным восторгом и старательностью относился к саду, чего я понять не могла, потому что сад ему не принадлежал. Меня он полюбил, всегда именовал «миледи», словно я была благородной особой. «Там у нас замечательные тюльпаны, миледи; через неделю-другую они зацветут, я не сомневаюсь»; «Сегодня утром, миледи, я приведу в порядок тропинки, и они станут красивыми и аккуратными.» Он явно получал удовольствие от своей работы. Не думаю, что жизнь его баловала; жена вечно лежала с бронхитом, и приходя домой, он, промокший и продрогший, должен был ещё заботиться о детях. Ричардс говорил, что дочки просили подарить к Рождеству библию с иллюстрациями, и мистер Марк устроил ему такую по себестоимости. Я подумала, почему бы Марку не подарить им пяток таких книг, но когда спросила его, он возразил:

– Ричардс ни за что бы не взял. Он счел бы это милостыней.

Я не поняла.

Сад вокруг дома занимал около акра земли. В конце, за площадкой для гольфа, разместились старый сарай, гараж и небольшой выгон для лошадей. Туда вела дорожка, с обеих сторон усаженная, как я думала, стеной тиссовых кустов, но Ричардс вежливо поправил меня: «Это самшит, миледи. Я выращиваю его и в своем саду тоже. Ему можно придавать любую форму. У меня есть красивый куст, подстриженный в форме церкви. Надеюсь, вы когда-нибудь зайдете посмотреть на него».

И я сходила, посмотрела. Познакомилась с миссис Ричардс и с детьми. Сначала не знала, как поступить, но потом рискнула, купила немного конфет, напекла сдобных булочек и взяла с собой. По-моему, их это нисколько не оскорбило.

Все беды Ричардса, как я вскоре поняла, происходили из-за того, что он был слишком честным и порядочным. Какой толк в порядочности, если она заставляет человека торчать под дождем, когда легко можно сделать вид, будто есть дела в теплице? Мы с миссис Ленард стали придумывать предлоги, чтобы в ненастные дни заманить его под крышу, якобы для работы по дому.

Мне как-то удавалось уживаться с Марком. Когда мы вернулись, он выделил мне отдельную спальню, и хотя комнаты соединялись дверью, почти не входил ко мне, а если и заглядывал, то предварительно стучал. Ко мне больше ни разу не прикоснулся. Полагаю, я отбила у него охоту, во всяком случае, пока. Мы были достаточно любезны друг с другом, как в самые последние ужасные дни нашего медового месяца. Приходя вечером домой, он рассказывал мне, как дела на фирме. Раз – другой мы ездили в Лондон в театр, но Марк ни разу не предложил мне отправиться на скачки, и я не просила. Я никогда не знала, о чем он думает.

К счастью, мы поладили с миссис Ленард. Я сразу призналась ей, что мне никогда не приходилось вести домашнее хозяйство и что умею готовить я только самые простые блюда, и она была, видимо, очень довольна, что в доме сохранился прежний порядок. К тому же я умела с ней разговаривать, могла её понять. Может и нужно было себя поставить, но я не стала, и вскоре она уже называла меня «милая», а не «миссис Ротлэнд».

Странный это был дом. И жить в нем было странно. То и дело я натыкалась на вещи Этель. Тапочки в шкафу, старые блузки, новые колготки в целлофановом пакете, книги, записная книжка, календарь. И, конечно, фотографии – в гостиной и в спальне Марка. Могу представить, как ревнуют мужей вторые жены. Впрочем, ко мне это не относится. Я была только рада, если бы Этель могла вернуться и потребовать своего мужа обратно. Потому что я вообще ни секунды не чувствовала себя замужем за Марком. Может, замужем себя вообще не чувствуют, этим живут, дышат, это нравится. Ну, так я этим не жила, и мне это не нравилось.

В гараже я обнаружила старенький двухместный автомобиль. Он принадлежал Этель, она на нем ездила на раскопки. Марк сказал, что я могу пользоваться машиной, если хочу, и как-то раза два днем я прокатилась на ней, просто так, без всякой цели.

Прошло несколько недель, Марк по-прежнему хранил дистанцию, и я стала понемногу осваиваться, чувствовать себя свободнее и раскованное. Пока никакой возможности уйти от него не было, разве что так, как я пыталась в Камп-де-Мар, но такого больше не повторится, приходилось извлекать пользу из сложившегося положения.

Как-то вечером после ужина я немного разговорилась и рассказала о себе, и Марк вдруг спросил: