Дик Фрэнсис - Смертельная скачка Страница 26

Ей больше не хотелось танцевать, она высвободилась из моих рук и со светским видом направилась к столу, будто ничего не случилось. О, благодарю, подумал я, а в каком состоянии ты бросила меня? С неудовлетворенным желанием и даже без возможности получить то, что получила она, потому что меня никогда не привлекало такое сомнительное удовольствие.

— Еще кофе? — спросил я, потому что надо же что-то говорить в таких обстоятельствах, не мог же я сказать ей: «Будь ты проклята, маленькая эгоистичная свинья».

— Спасибо, — согласилась она.

Официант принес кофе. Сегодня побеждала цивилизация.

Вернулся Арне с разрумянившимся от ветра лицом и более счастливым видом. Кари ласково положила свою руку на его, словно показывая, что она понимает и прощает маленькие слабости мужа. Мысленно я иронически усмехнулся, вспомнив, как гадал, не изменяет ли она мужу? Изменяет и не изменяет — изощренный рецепт, как изменять и оставаться верной.

Вскоре они ушли, уговорив меня до отъезда провести вечер с ними.

— Увижу вас в воскресенье на скачках, — сказал Арне. — Если не раньше.

Проводив их, я забрал у портье в холле свой чемодан и пошел в регистратуру. У них было пять пустых номеров, я выбрал наугад ключ и оказался в двух просторных комнатах с балконом, выходившим к зданию парламента. Распахнув двойные, плотно закрытые двери, я впустил к комнату арктический ветер, который ненадолго одолел жар центрального отопления. Потом закрыл балкон и лег в холодную постель. Я долго лежал без сна, размышляя о многом, но ни разу не вспомнив Кари.

На следующее утро к завтраку пришел Эрик. Насмешливо улыбаясь, он набрал в буфете с полтонны разной маринованной рыбы и смел ее так, будто завтра начинался голод.

— Куда? — спросил он, добавив к рыбе две булки, четыре куска сыра и несколько чашек кофе.

— На ипподром.

— Но сегодня нет скачек.

— Знаю.

— Хорошо. Если хотите, поедем.

Один в хорошем настроении расположился посередине, упираясь спиной в заднее сиденье, а лапы и огромную голову опустив на ручной тормоз. Когда Эрик чуть толкнул дога локтем, тот приподнял подбородок и позволил хозяину передвинуть ручку тормоза. Вот образец взаимопонимания, мысленно усмехнулся я.

Путешествие походило на игру в прятки со смертью, однако мы благополучно прибыли на ипподром. Главные ворота оказались открытыми, на площадке стояли большие грузовики с кузовами, затянутыми брезентом, так что мы свободно проехали и остановились возле весовой. Эрик и Один вышли размять ноги, а я направился выполнять свою короткую и наверняка неудачную миссию.

В здании весовой мужчина и две женщины делали уборку, и никто из них не говорил по-английски. Я вышел и нашел Эрика — самый легкий способ поговорить с уборщиками.

Он задал вопрос, выслушал и сообщил плохую новость:

— Они говорят, что седло Боба Шермана долго висело в раздевалке на вешалке возле двери.

Я оглядел раздевалку, никаких следов седла на вешалке не осталось.

— Они говорят, что седло висело, когда тело было найдено в пруду. Но кто взял его, они не знают.

— Тогда все, — вздохнул я.

Мы вышли и бесцельно побрели вдоль трибун. Утро было холодное, ветер пронизывающий, деревья замерзшие. Зима стояла на пороге, а снег чуть задержался в пути.

Внизу на песчаной скаковой дорожке лошади Гуннара Холта перешли на легкий галоп, и мы смотрели, как они промчались мимо линии финиша, минуя пруд, вокруг смотровой башни. Впереди летел Падди О'Флагерти в своей великолепной вязаной шапке с помпоном, вот он натянул поводья, его скакун и остальные перешли на шаг. Перед завтрашними скачками это была всего лишь легкая пробежка, чтобы выпустить пар, и теперь лошади медленно направлялись к конюшне.

— Следующая остановка у Гуннара Холта, — сказал я.

Мы въехали в ворота, когда лошади уже вернулись, их прогуливали по двору, прежде чем завести в стойла, и над чепраками поднимался пар, как из кипящего чайника. Сам Гуннар Холт соскочил с Уайтфайера, фаворита, принадлежавшего Сэндвику, ласково потрепал его по холке и теперь ждал меня, чтобы продолжить надоевшую игру.

— Доброе утро. — Я сделал первый ход.

— Доброе.

— Можем мы поговорить?

Весь его вид выражал, что говорить не о чем, он отвел Уайтфайера в стойло, вернулся, мотнул головой в сторону своего бунгало и открыл дверь. На этот раз Эрик предпочел остаться в машине, и Гуннар Холт, заметив Одина, кажется, был доволен его решением.

— Кофе?

Тот же самый оранжевый кофейник стоял на плите, тот же самый кофе. Ну, теперь можно и спросить, решил я.

— Я ищу седло Боба Шермана.

— Седло? Разве он не оставил его в раздевалке? Я слышал, что оно там.

— Может быть, вы знаете, кто забрал его. Я бы хотел найти седло... Оно принадлежит его вдове.

— И седло стоит денег, — добавил он, кивнув. — Но я понятия не имею, кто забрал его.

Я косвенно задавал этот вопрос еще несколько раз и в конце концов убедился, что он и вправду не знает.

— Тогда спрошу Падди, — сказал я. Но и Падди не знал.

— Оно было там, когда бедного парня выловили из воды. Клянусь, седло висело в день Больших национальных скачек. Но в следующий раз, в четверг, его уже не было.

— Вы уверены?

— Так же уверен, как в том, что я стою перед вами.

— Почему? — вяло спросил я. — Почему вы так уверены?

— Ну, понимаете. — Глаза у него сверкнули. — Это самое, оно...

— Падди, давайте начистоту.

— Ух...

— Вы взяли седло?

— Нет, — твердо возразил он. — Я не брал. — Сама мысль вроде бы обидела его.

— Что произошло?

— Ладно, вот послушайте, ведь Боб был мне настоящим другом. Боб был... Понимаете, я уверен в глубине души, что Боб сам бы хотел, чтобы я это сделал... — Падди замолчал.

— Сделал что?

— Понимаете, это не кража и ничего такое.

— Падди, что вы сделали?

— Ну, понимаете, мой шлем и его шлем висели рядом с его седлом. Ну, мой шлем поцарапанный, с трещиной, а его новенький и целехонький. Вот так это было. И я поменял их местами. Его забрал, а свой повесил.

— И сделали это в день Больших национальных скачек?

— Точно. А в следующий раз, в четверг, когда уже Боба нашли, седло исчезло. И мой шлем вместе с ним.

— Так что шлем Боба здесь?

— Ага. У меня в чемодане под койкой.

— Вы не одолжите мне его на несколько дней?

— Одолжу? — Падди явно удивился. — Я думал, вы хотите забрать его, потому что шлем по праву принадлежит его миссис.

— По-моему, она будет рада, если шлем останется у вас.

— Да, это хороший шлем. Правда хороший. Он ушел и вскоре вернулся и передал мне шлем. Обыкновенный, соответствующий правилам жокейский шлем с завязками под подбородком. Я поблагодарил Падди и пообещал вскоре вернуть его, попрощался с Гуннаром Холтом и отправился в опасное путешествие к центру Осло.

Подскакивая на крутых поворотах, когда Эрик срезал углы, я прощупал подкладку и даже заглянул под нее. Ни фотографий, ни бумаг. Ничего. Я отложил шлем в сторону.

— Нехорошо? — сочувственно проговорил Эрик, чуть отодвинув морду бдина, чтобы посмотреть на меня.

— Надо перевернуть все камни.

— И какой следующий камень?

— Ларе Бальтзерсен.

По пути к его банку мы проезжали мимо главного входа в «Гранд-отель». Я вышел и оставил шлем Боба Шермана у портье в холле, который уже хранил мой снова упакованный утром чемодан. Я дал портье три десятикроновых банкноты, и он, уставясь на щедрые чаевые, пообещал не спускать глаз с моих вещей. Ларе уже почти и не ждал меня.

— Я думал, что у вас поменялись планы, — заметил он, вводя меня в свой кабинет.

— Пришлось сделать круг, — извиняющимся тоном объяснил я.

— Ну раз уж вы здесь... — Он достал из незаметного бара бутылку красного вина и два маленьких бокала и налил нам обоим.

Его кабинет так же, как у Сэндвика и Торпа, был выдержан в современном скандинавском стиле. Конечно, подумал я, коммерция должна идти в ногу со временем, но никакой информации о личности хозяина эта стандартная обстановка не давала.

Вместо карт и диаграмм на стенах висели фотографии домов, фабрик, портов, учреждений. Когда я спросил, Ларе объяснил, что его банк главным образом занимается финансированием промышленных проектов.

— Это коммерческий банк, — сказал он. — Мы руководим планированием строительства почти так же, как в Англии строительная ассоциация. Но, конечно, мы даем не такие большие ссуды, и кредиты у нас дешевле.

— Инвесторы не жалуются?

— Они получают со своих вкладов столько же, сколько и английские инвесторы. Дело в том, что норвежское общество не платит больших налогов.

Затем Бальтзерсен рассказал, что в Норвегии много мелких частных банков, которые тоже занимаются финансированием строительства, но его крупнейший.