Акиф Пиринчи - Кошачьи Страница 26

— Ха-ха-ха! Ваш полет фантазии превзошел даже мой больной дух, дорогой Френсис. Вы действительно верите, что вместо меня по округе рыщут какие-то убийцы подопытных животных по заданию «Фармарокса» и убивают ваших сородичей? По возможности на всех четырех лапах! Очень мило, правда, очень мило. Вы попадаете в те ловушки, которые сами расставили для меня. Позвольте мне опровергнуть вашу несостоятельную гипотезу. Во-первых, логике противоречит опять-таки фактор времени. Разве эти предполагаемые убийцы зверей не смогли уложиться за восемь лет, чтобы устранить всех уродцев? Вы серьезно верите, что такая фирма, как «Фармарокс», занималась бы целых восемь лет таким идиотизмом? Во-вторых, коли убийцам надлежало устранить всех оставшихся в живых участников экспериментов, зачем же оставлять трупы валяться для всеобщего обозрения? И, в-третьих, Шерлок, теперь вопрос, как в викторине: были ли убитые, кроме Феличиты, как-нибудь изуродованы? Нет? Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Сперва подумай, потом скажи, как обычно говорят образованные гуманисты! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!..

Этот диалог возник в моей черепушке, после того как я покончил с дневником профессора Юлиуса Претериуса и настойчиво пытался сделать выводы по отношению к серии убийств. Был ли я прав? Если посмотреть объективно, то казалось, между происходившими недавно убийствами и лабораторным кошмаром 1980 года вовсе не существовало ничего общего; однако инстинктивно я чувствовал, что оба факта просто должны быть взаимосвязаны. Все говорило об этом. Описанные в дневнике ужасы были такого колоссального масштаба, что по закону сатанинской цепной реакции просто должны были протянуться до настоящего времени. Сотворенное впервые зло, как и бесконечно делящаяся клетка, порождает все новое и новое зло. Такова беспощадная квантовая механика космоса. С другой стороны, нужно быть бесчувственным как амеба, чтобы не заметить: мистическая серия убийств вертелась вокруг моих собратьев. Конечно, убийца и убитые принадлежали моему виду, но в этой пьесе не только это было важно. Тут было и нечто другое, касающееся исключительно нас, КОШАЧЬИХ. И это нечто, вероятно, привело к долгожданному решению вопроса. Я чувствовал, я знал это.

Несмотря на размышления и предположения, было бы уместным посвятить минуту памяти, отдать долг всем замученным и погибшим, о которых в гротескной форме помнил исключительно только этот профессор. Но и я был не в состоянии. Лучше поиграю в гениального детектива, чем буду думать об аде, который, пусть и в прошлом, снизошел на землю и никуда не делся. Ничто не проходит бесследно на свете, все остается. К сожалению или к счастью? Мне следовало бы посвятить пару мыслей Клаудандусу, этому парню, заслуживающему всякого сочувствия, тому, кто скорее всего умер в конце драмы. Слезы должны были навернуться у меня на глазах при воспоминании о его безмерно печальной судьбе, при мысли о том, что делают живые существа другим живым существам, обладая определенной величиной туловища, определенным объемом мозга и определенным самосознанием. Печаль должен бы я испытывать при мысли о жертвах, но также и о преступнике, потому что только моим глазам предстало все его разочарование миром. Короче говоря, мне следовало бы обо всем этом подумать и присовокупить немного своей печали.

Но вместо этого я испытал только ненависть, неописуемую, колоссальную ненависть к Претериусу и его проклятым сородичам. Претериус был отшельником, слишком жалкой и воображаемой фигурой, чтобы ненавидеть его всем сердцем. Другие люди, идущие своим человеческим путем, которые поступали так, словно были хитрыми, образованными, поспевающими в ногу с модой, сочувствующими, смешными, талантливыми, — они действительно были достойны моей драгоценной ненависти. Так что неосознанно я сконцентрировал всю мою энергию ненависти на преступнике, совершившем зверские убийства. Это было более понятно, конкретно и, как подсказывала моя интуиция, имелся реальный шанс положить конец его злодеяниям.

Три варианта объяснения, и в каждом загвоздка величиной с корабельный якорь. Я перебирал в уме одну за другой строчки дневника и существенные и несущественные события последних дней, прокручивал их в воображении, как киноленты, вперед и обратно и напрягал мои серые клеточки, чтобы обнаружить взаимосвязь. Бесполезно. В настоящий момент мне не нужно было искать решение. Возможно, мне вообще ничего не надо было делать, потому что неожиданно появилось чувство, что за мной наблюдают. Я точно не знал, сколько времени провел, изучая дневник и размышляя над ним, но был уверен, что глаза, которые за мной наблюдали, появились лишь пару минут назад.

Дело зашло так далеко? Пришла моя очередь стать номером семь?

Оно прыгнуло — нет, выстрелило в меня как вращающаяся ракета с дистанционным управлением. Оно притаилось в засаде наверху, в люке стены, которая отделяла подвал от нижнего сада. Пронзительный визг рассек воздух. Агрессор угрожающе шипел во время своего полета, и было ясно, что он широко раскрыл свою хищную пасть акулы.

Но прежде чем меня успел сковать парализующий страх, я среагировал: молниеносно я метнулся в сторону, прыгнул, словно на сетку батута, и снова спружинил вверх.

Конг попал мордой в растерзанную в кровь крысу и испачкал красным свою сияющую белоснежную грудь. Но парень недаром получил свое имя, досадная промашка отнюдь не умалила ни его гордость, ни его дьявольскую агрессию. Едва приземлившись, он оттолкнулся и понесся вверх, вращаясь как коварный дьявол, гипнотизируя меня ледяным и беспощадным взглядом, которым кобра смотрит на кролика. При этом он смеялся, вернее, вопил так, что закладывало уши.

— Разве я не обещал тебе, что мы еще встретимся для беседы с глазу на глаз? — пошутил он. Крысиная кровь капала с его груди на дневник.

— С трудом припоминаю, — ответил я. — О чем ты хотел поболтать? Как подкрадываться беззвучно? Ну, тут я могу дать тебе целую уйму советов.

Да, я был просто зубоскалом.

— Действительно странно. — На его морде появилась улыбка палача. Мы начали очень медленно кружиться вокруг друг друга.

— Да ты просто чудак. Возможно, мне нужно сказать, милый? Сразу видно, что ты считаешь себя совершенно особенным, тщеславным фатом. Я правильно выразился? Ты наверняка знаком с этим рафинированным выражением лучше меня. Что касается меня, мне ближе грубость.

— Оно и видно, — ответил я.

Он постепенно сужал невидимый круг, который мы описывали, готовые к нападению, при этом сила гипнотизирующего взгляда возрастала. Конг ждал момента, когда я проявлю хоть малейшую слабость или отведу взгляд. Потом он набросится на меня и молниеносно вопьется клыками в мой загривок. Но вместо испуга я послал ему роскошную улыбку тщеславного фата, изощренную комбинацию из снисходительной иронии и скрытой угрозы. Таких парней нужно оставлять в неведении, это единственно действенная тактика.

— Да ты, похоже, и есть тот, кто творит здесь безобразия, не так ли? — продолжил я. — Кто-то должен же принести себя в жертву ради доброго дела, навести порядок в сообществе. В противном случае мир может и погибнуть. Ну да, это твой девиз. Ты на вершине, а ниже в правильной последовательности все те, кто уважает твои желания, позволяет тебе контролировать себя и воспринимает тебя как Кинга, о, прости, как Кинг-Конга. И если новичок, во всяком случае, такой «тщеславный фат», как я, переступает границы твоей империи, то ему нужно объяснить правила игры, не так ли? И самоотверженностью, свойственной только тебе, ты, безусловно, берешь на себя и эту обременительную обязанность. При твоем педагогическом таланте многие схватывают очень быстро, какого сорта здесь порядок… как ты там сказал? Ах да — грубость. Но и этого тебе мало. Ты хочешь, чтобы новички тут же усвоили десять твоих заповедей, поэтому самая важная лекция и выпадает на самое начало: если не дать отпор, урок может оказаться очень болезненным, таким болезненным, что, возможно, больше кое-кто никогда не состарится. Я верно изложил суть дела?

Он загрохотал с восхищением. Где он ни стоял, куда бы ни шел, он не хотел лишаться своего превосходного юмора — истинный джентльмен!

— Да, да, да, ты все понял, брат! Такого понимания я еще не встречал. Ты действительно кладезь ума. Поэтому я так рад сразу же попробовать твою кровь на вкус.

Между тем снаружи разыгралась страшная гроза. Будто конец света. Гром и молнии обеспечивали соответствующим сопровождением нашу странную беседу. Конг замедлил темп своего кружения и приблизился ко мне. Ухмылка исчезла с его мордочки, и передо мной предстала примитивная рожа хама. И мне стало не до шуток.

— Конг, — сказал я строго. — Не считаешь, что нам пора закончить с этой глупой игрой и заняться делами поважнее?

— Ну, разумеется. Каким же, например?

— В этом районе свершается нечто чудовищное. Ежедневно убивают кого-то из наших, хладнокровно отправляют на тот свет. Монстр расхаживает здесь. Не хочешь помочь мне найти этого сумасшедшего?