Неизвестен Автор - Томские трущобы Страница 26

Но вернемся, однако, к настоящему делу...

- Словно пора бы и чай пить, - вновь нарушил тишину Панфилыч, самовар-то у Егоровны, поди, готов. Прикажете подавать, матушка-барыня.

Таня встрепенулась, выйдя из задумчивости.

- Не хочется мне чаю, - рано еще. Скажи мне лучше, Панфилыч, как это на медведей охотятся. Страшно ведь. А вдруг он задавит...

- Бог милостив, барышня, зачем такие мысли - сами себя попусту тревожите.

- Ах, Иван Панфилыч, у меня сердце болит, все беда какая-то чудится! Поскорее бы уж Сергей Николаевич приехал, - с грустным вздохом вырвалось у Тани. - Знаешь, Панфилыч, - оживилась она через некоторое время, - я думаю у него отпроситься к маме сходить! Может быть, он отпустит.

Старик закашлялся.

- Оно, конечно... Следовало бы, потому родительница. А вы, барышня, уговорите барина-то, чтобы он не сумлевался... Не убегу, дескать!

Таня покачала головой.

- Куда уж мне убегать теперь!.. Зачем!..

9. В ГОСТЯХ У "ТЕТЕНЬКИ"

В квартире "тетеньки"-Орлихи, несмотря на поздний час и отсутствие "гостей", еще не спали...

В зале за круглым преддиванным столом шла игра в носки. Играли трое: низенький приземистый парень с толстым придурковатым лицом, с торчащими кверху вихрами огненно-рыжих волос, одетый в потертый пиджак, очевидно с чужого плеча, и гарусную рубаху навыпуск из-под жилетки, украшенной ярко начищенной медной цепочкой. Звали его Тихоном, но все обитатели двора, а также и "племянницы" в минуты раздражения, забывали его имя и величали Тишку - "губошлепом". Здесь, в этой квартире, он исполнял роль официанта и, вместе с тем, "вышибалы".

Партнерами его по игре были две девицы: высокая, красиво сложенная полька с довольно свежим лицом, недавно попавшая в число орлихиных "племянниц", и юркая шатенка Соня, с бойко очерченным профилем бледного от обильно наложенной пудры, мальчишески задорного лица.

Среди постоянных клиентов Орлихи Соня носила кличку "сорванца". Прозвище это, как нельзя лучше соответствовало ее живому веселому характеру и гибкой грациозной фигуре, полной огня и движения.

- Ну, сдавай, Тиша... Опять тебя по носу шлепать будем! - весело вскрикнула Соня, собирая старые засаленные карты.

- Вы, девки, никак мухлюете, - пробубнил угрюмо Тихон, сопя носом...

В этот вечер он проиграл подряд десять партий.

- Эко - выкхал, парень-то! Мухлюете! Новое дело! - горячо запротестовала Соня. - Сдавай, сдавай - нечего лясы точить.

- Да ладно, поспеешь на тот свет, там кабаков нет! - спокойно отозвался Тихон, тасуя карты.

- Накося - вини козыри!

Игра продолжалась.

- О-хо-хо, что-то меня в сон клонит, - сладко позевнула Соня.

Тихон мельком взглянул в стенные часы.

- Третий в начале... И то бы спать пора. Сегодня гляди никого уже не будет!

- Двадцатого, гляди, к тебе Сонька, твой хахаль придет.

- Делов-то мне с ним! Золото, подумаешь, какое! Прошлый раз, просила, просила, насилу рубль на помаду выклянчила! - пренебрежительно тряхнула головой Соня.

- Это тот - телеграфист? - спросила Бронися (так звали вторую девушку).

- Да... Ну-ка, Тиша, клади свою даму козырную, нечего тебе ее прятать.

- И то верно, надо класть, - огорченно пробормотал Тихон, тупо уставившись в свои карты. Нос его уже зудился, предчувствуя неизбежный проигрыш. Девицы еле сдерживали смех, перемигивались между собой и ловким манером обставляли плохо соображающего игрока.

- Ну вас к черту! Не буду я больше играть! - рассердился Тихон, проиграв в одиннадцатый раз и стоически приняв следующую порцию шлепков.

- Да и то, господа, надоело, - согласилась Бронися, - я лучше прилягу здесь на диване - подремлю!

- Убавь огня-то, Тихон. Что зря гореть лампе! - распорядилась Соня, выходя из-за стола и поправляя прическу, - пойду и я подремлю немного... Ежели, кто застучится, так вы меня разбудите, девки.

Тихон вышел из залы, неистово зевая и почесывая спину...

Бронися осторожно, чтобы не измять прически, легла на диван и закрылась шалью.

- Беда, спать хочется, - вяло, полусонным голосом говорила она, - так и морит, так и морит...

Соня молча расхаживала по полутемному залу, мурлыкала что-то себе под нос, пристукивала каблучком модных ботинок - "венгерок".

- А ты бы покурила. Табак сон разгоняет! - мимоходом бросила она подруге.

- Езус Мария! Чтобы я курила! - с негодованием повернулась к ней полька.

- Погоди, дай срок - не сбей с ног, будешь и ты курить! Научишься, милая моя! - насмешливо протянула Соня. - Я бы вот рада покурить, да папирос нет. Стой, не спросить ли мне, на самом деле, у Катерины - у ней есть наверняка!

- Спит она, кажется. Не разбудишь теперь, - сонно отозвалась Бронися, натягивая шаль на голову.

Соня подошла к одной из дверей, выходящих в залу, и дернула ее за скобку. Дверь была заперта.

- Спишь, Катя?

- Нет, не сплю. Чего надо? - раздался за дверью не особенно доброжелательный голос.

- Это - я, Соня. Отвори, Катя! Смерть курить хочется, а табак у меня весь вышел.

- Сейчас... Погоди, только туфли надену!

Дверь была отперта и Соня проскользнула в комнату. Катя, полураздетая, с распущенными волосами, заспанная, с недовольным выражением лица, сидела на кровати и раскуривала папироску. Несмотря на беспорядок, царивший в комнате, можно было сразу определить, что здесь живет особа, пользующаяся вниманием хозяйки и гостей. По размерам Катина комната была гораздо больше, чем комнаты остальных девиц: кроме большой кровати, скрывающейся под розовым пологом и туалетного столика, сплошь засыпанного безделушками и фотографическими карточками, здесь стоял крупный стол и два мягких кресла, на которых валялись теперь небрежно брошенные корсет и юбки... Стены комнаты оклеены розовыми обоями, испещрены веерами, открытками, фотографиями. С потолка спускался небольшой розовый фонарик.

- Долго же я спала, однако! - заметила Катя, вынимая из изящного, отделанного плюшем чехла, висящего над изголовьем кровати, свои золотые часики. - Что, был кто-нибудь из гостей? - спросила она, вновь укладываясь в постель и пряча свои обнаженные ноги под теплое пушистое одеяло.

- Ни души! - мотнула головой Соня, с наслаждением затягиваясь папироской. - Словом сказать - без почина мы сегодня!

- Время глухое... - равнодушно зевнула Катя, закладывая руки за голову.

- Ну, спасибо, Катечка, пойду теперь спать - накурилась всласть.

- Возьми с собой на ночь несколько штук. Захочешь ведь курить, а у меня набитых много... Да убавь, пожалуйста, Соня, огня в лампе.

Проводив Соню, Катя поленилась встать, запереть, за ней дверь. Она молча неподвижно лежала, устремив широко раскрытые глаза в полумрак комнаты и думала, без конца думала... Невеселые были эти одинокие ночные думы.

Вот уж третий месяц, как ее дружок, Александр не идет к ней. Неизвестно даже, где он и что с ним. Точно в воду канул! Грустные размышления Кати были прерваны отдаленным стуком в наружную дверь квартиры.

Послышался из прихожей сонный голос Тишки:

- Гости приехали.

Катя приподнялась на локте, сбросила одеяло и громко крикнула:

- Гости, говоришь, Тихон. Смотри, не запусти кого незнакомого!

Она встала с постели и прибавила огня в лампе. В квартире "тетеньки" поднялась суматоха... Захлопали двери... Раздались громкие чьи-то мужские голоса. Гостей, очевидно, было не один и не двое... Катя заперла дверь своей комнаты и начала приводить в порядок туалет. Кажется, Кочерова голос, - прислушалась она к шуму, доносившемуся из прихожей. - Давно не бывал, парень!

- Катя! Твой гость приехал-иван Семенович! С ним еще двое... Пьяные!

- Скажи, что я сейчас выйду, - оденусь только, - ответила Катя, торопливо делая прическу.

Ночные гуляки приехали в двух экипажах на собственных лошадях. Они долго возились во дворе, отворяя ворота и заводя лошадей. Тишка, без шапки в пимных калошах на босую ногу, метался как угорелый: суетливо, искал ключ от калитки, которая на ночь запиралась на цепь, бросался поправлять лампы мимоходом покрикивая на девиц, одним словом - проявил массу энергии и очень мало... сообразительности. Сама Орлиха, услышав, что приехал Кочеров с целой компанией, предчувствуя в этой публике выгодных для себя посетителей, вышла также в прихожую.

- Мир вам и мы к вам! - весело заговорил Иван Семенович, входя в прихожую и внося с собой клуб морозного воздуха. Он был заметно навеселе, даже слегка пошатывался, но это не мешало ему сохранять самый молодецкий вид. дорогое пальто модного фасона было небрежно застегнуто, несмотря на мороз на две верхние пуговицы... Из-под бобровой шапки, лихо надвинутой на затылок, красиво ложились на бледный лоб волнистая прядь волос, посеребренная морозом. - Мать командирша! Наше особенное... Девицы! Бонжур с пардоном... Просим прощения за позднее посещение! Ехали мы с ребятами мимо, видим огонек... Дай, думаем, заедем...

- Милости просим, милости просим, батюшка Иван Семенович! - низко кланялась "тетенька" - раздевайтесь, да проходите в залу... Принимай одежду-то, Тихон, чего ты статуем стоишь!