M. Поповец - Последний Танцор Страница 26

— Тебе понадобится больше удачи, чем в той истории с Трентом. И не повтори ошибки молодых офицеров, пытавшихся убить Седона голыми руками.

— Я вырву сердце у него из груди!

Кристина некоторое время с удивлением разглядывала профиль Венса. Потом покачала головой и сказала:

— Знаешь, Мохаммед, а ведь я до этого случая ни разу не видела тебя по-настоящему разозленным. Весьма поучительное зрелище.

Венс не ответил. Он всю дорогу просидел, напряженно выпрямившись и глядя в пустоту, пока ракета возвращалась в верхние слои атмосферы, слегка вибрируя от усиливающейся турбулентности.

ЛЕТО 2075 ГОДА

ОТГОЛОСКИ ВЗРЫВА-2

1

Закончив читать записи Макги за несколько часов до рассвета, Уильям Дивейн раздраженно вздохнул. Факты, как и в первый раз, по-прежнему не внушали доверия.

А еще он не мог понять, почему эта история так непреодолимо влечет его. Широко зевнув, Дивейн закрыл ручной компьютер, повесил халат и снова лег спать. Уже почти рассветало, когда он заснул.

И увидел сон.

Глубоко внутри каждого человека есть что-то важное, скрытое в тумане древней памяти. Даже не памяти, а смутных и неясных воспоминаний о том, что другой человек делал давным-давно. Процессы управления памятью, являющиеся ядром личности Уильяма Дивейна, вступили в игру, проверяя вызов, чтобы определить его неотложность. Мозгу Дивейна доступно лишь ограниченное количество воспоминаний, все блоки памяти заполнены до отказа. Он может существовать как трезвомыслящее существо, только постоянно забывая какие-то мелкие подробности из своей жизни, складируя и заполняя ячейки долговременной памяти и оставляя только информацию, имеющую непосредственное отношение к текущим событиям. Любой вызов глубокой памяти опасен, и чем дальше залегают воспоминания, тем страшнее их неожиданное появление, чем древнее информация, тем меньше вероятность, что она будет способствовать выживанию в современном мире. Процессы управления уже приняли решение проигнорировать вызов...

Но он звучит все настойчивей. Период сна перешел во вторую фазу; если требуется завершить работу к тому времени, как Дивейн проснется, начинать ее надо сейчас. Принимается решение сохранить текущие способности, так же как и основную массу настоящей памяти, и временно убрать все данные, предшествующие этому времени. Процесс идет медленно. Он требует проверки, стирания, уплотнения и складирования большого количества информации. Период почти заканчивается, когда освобождается соответствующая ближняя память — для того чтобы пропустить вызов в глубинные слои.

Воспоминания обрушиваются на сонное подсознание Дивейна. Холодный английский замок, где он провел большую часть четырнадцатого века. Женщина с рыжими волосами и лютней в руках. Дети. Его дети. Битва у Верблюжьего холма в 527 году, где он получил самую серьезную рану за всю свою невероятно долгую жизнь. Рим во времена расцвета Империи и долгое лето в Египте...

Слишком рано. Назад...

Тысячелетия со своим народом, путешествия по берегам Европы...

И до этого...

Поздним утром следующего дня, когда солнце уже высоко стояло над южной частью Ирландии, Джи'Тбад'Эовад'Дван открыл глаза навстречу первым мгновениям полной осознанности, которой он не испытывал более пятнадцати веков.

Дван медленно сел на кровати, потом поднялся и по холодному, отполированному полу босиком пошел к лестнице, что вела наверх, к люку.

Он стоял обнаженным на вершине небольшого холма, утопающего в солнечных лучах, глядя на окружающий мир, на поля, покрытые зеленой травой, на голубое небо и несколько древних аэрокаров, неторопливо курсирующих в поле его зрения, на коров, лениво бредущих по дальним пастбищам. Он смотрел на все это с величайшим удивлением, настолько интенсивным, что оно грозило перерасти в ужас, от которого могло взорваться сердце.

Воспоминания о последних десятилетиях были яркими, но не ярче воспоминаний детства. Он помнил Танец и свои молитвы в Храмах Кюльена также четко, как Декларацию об Объединении Земли Сары Алмундсен, принятую пятьдесят семь лет назад. Он помнил, как его тренировали, готовя стать Защитником, и ночной кошмар шиабры. Он помнил изгнание — сюда, в этот мир.

Он помнил вероотступника.

Танцора.

Дван стоял, невидяще уставясь на яркую зелень Южной Ирландии, вспоминая битву, в которой был повержен, и рану, из-за которой остался без этой долговременной памяти, без всего, кроме смутных воспоминаний о существовании до того злосчастного дня в пятьсот двадцать седьмом году, когда Король принял смерть от руки собственного сына.

Ему было более пятидесяти тысяч лет, и он помнил их все.

Помнил подготовку, сделавшую из него того, кем он стал сейчас, навыки и приемы, которым его научили, Посвящение, принятое еще ребенком.

— Мы рождаемся ущербными, но жизнь исцеляет. Ты понимаешь?

— Я понимаю, что ущербен.

— Ты Защитник, служитель Живого Пламени. Клянешься ли ты всю жизнь служить Пламени?

Стоя в центре Священного Круга в Кюльене пятьдесят одну тысячу лет назад, Джи'Тбад'Эовад'Дван прошептал:

— Да. Клянусь.

— Сможешь убить, если понадобится?

— Да.

— Сможешь умереть во имя долга и продолжать жить, вопреки собственным желаниям, если того потребует служение Пламени?

— Да.

Живое Пламя вспыхнуло вокруг него...

Через пятьдесят одну тысячу лет, стоя на вершине холма на юге Ирландии, Уильям Дивейн вновь ощутил, как Пламя охватило и обволокло его обнаженное тело, на долю секунды превратив его в светоносную статую, сияющую ярче самого солнца.

Спустя несколько часов в тот же день Уильям Дивейн на шатле вылетел во Францию, в Амьен, чтобы начать поиски.

Джи'Суэй'Ободи'Седон, человек, которым Дван всю жизнь восхищался и которого ненавидел больше всего на свете, остался жив. По его, Двана, вине.

Эту ошибку необходимо было как можно быстрее исправить.

2

На крыше старого кирпичного дома Роберта был разбит садик в японском стиле: кусочек ландшафта с цветами и травой и даже два деревца — яблоня и лимон.

Ранним утром 4 июля, когда люди по всей Оккупированной Америке готовились к повсеместным вспышкам насилия, ставшим уже традицией, Роберт Дазай Йо и Дэнис Кастанаверас выдергивали сорняки.

Они работали не торопясь, посвятив прополке садика почти все утро. Роберт на сегодня отменил занятия: трудно ожидать, что его ученики осмелятся выйти на улицу, когда сам он сделал бы это только при самых неотложных обстоятельствах.

Даже учение шиабры не спасло бы его от всего, даже Ночной Лик может погибнуть от рук толпы. А в такой день, да еще в непосредственной близости от Капитолия, может случиться все что угодно.

— Когда приступаешь?

— В следующий понедельник. Риппер уехал из Капитолия и вернется после Дня независимости. Роберт кивнул:

— Ничего удивительного. Большинство из Совета Объединения поступили точно так же. Я уверен, что Эддор тоже предпочел бы уехать, но это дало бы его врагам слишком мощное оружие. Будешь искать себе квартиру?

— Наверное, в выходные.

— Можешь занять гостевую комнату. Если хочешь.

— Достаточно близко, подходит. Я бы предпочла жить недалеко от работы.

Роберт опять кивнул и слегка улыбнулся.

— Я немного нервничаю.

— Уверен, ты справишься, — мягко сказал японец.

— Надеюсь. И еще надеюсь, что моя работа... будет иметь смысл.

После получасовой работы на солнцепеке Дэнис поинтересовалась:

— Это полезное растение или сорняк?

— Дай-ка я взгляну... растение.

— А я его уже вырвала.

— Со временем, — заметил Роберт, — из него вырос бы цветок.

— Уже не вырастет.

— Жаль, — Роберт положил культиватор. — Кажется, все. Они сели на траву в тени яблони и стали пить неподслащенный лимонад.

— Я подметил одну интересную черту у людей, которые хотят служить, Дэнис. Таким людям свойственно иметь проблемы с собственным имиджем. Мне кажется, что в своем служении они ищут... самоопределения.

Девушка потягивала лимонад, не глядя на него.

— Ну и ладно.

— Ты довольна?

После долгого молчания Дэнис проговорила:

— Не очень.

— Ты себя-то любишь?

— Конечно! — В голосе молодой женщины явственно прозвучали нотки негодования, которое она не смогла подавить. — А ты как думаешь? — Она помолчала. — Если я еще не стала собой, то наверняка хочу стать.

Роберт улыбнулся:

— Но если ты любишь себя, то почему недовольна? Дэнис уставилась на него:

— Для тебя станет понятней, если я скажу, что сейчас я иногда сама не знаю, кто я, черт побери, на самом деле.

— Хорошая шутка. Ты себя любишь, но не уверена в том, кто ты есть. — Роберт Йо кивнул, налил себе из кувшина еще стакан прохладительного напитка, а потом спросил: — Так кем же ты хочешь быть?